Ожерелье от Булгари

– Я бы предпочел, чтобы ты держалась подальше от Дайси Рейлтона, Дорис, – сказал он. – Ты моя жена. Я не хочу, чтобы газеты в это вцепились, и ты тоже этого не хочешь.
– Верно, – вяло признала она. – Но уж совершенно определенно я не намерена оказывать никаких услуг леди Джулиет. После того, как она вынудила меня снять платье и продать его. Она что, меня ненавидит? Почему она пригласила твою бывшую туда же, куда и нас? На чьей она вообще стороне?
– Не припоминаю, чтобы ты ответила на ее приглашение, – возразил Барли. – И мне бы не хотелось, чтобы ты постоянно думала о том, кто на чьей стороне. Наш развод задумывался как вполне цивилизованный.
– Я никогда не отвечаю на приглашения, – надменно заявила Дорис. – Я просто либо прихожу, либо нет. Да как вообще твоя бывшая осмеливается появляться на людях в таком виде? Она что, когда жила с тобой, никогда в зеркало не смотрелась? Или она выкопала свой наряд в какой-то благотворительной лавке? Благотворительное платье для благотворительного аукциона! Так у нее мозги работают? Бедняжка, как же ты, должно быть, страдал! Ты знаешь, что она прославилась на весь Лондон тем, что подавала крабовую закуску?
– А что не так с крабовой закуской? – изумился Барли.
Она рассмеялась своим чарующим звонким смехом, который он так любил.
– Солнышко, раз уж ты этого не знаешь, то и я тебе не скажу. Просто предоставь все мне, и тебя произведут в рыцари в мгновение ока. Это настоящая дикость, что Джулиет – леди, а я – нет.
Послышался стук в дверь. Барли думал, что у него есть еще полчасика, чтобы поваляться с Дорис в постели, но вошедшая экономка сообщила, что приехали декораторы и хотят войти и все замерить. К его изумлению, Дорис мгновенно встала и впустила их. Не хотела доставлять им неудобства, сказала она.
На террасу подали кофе без кофеина, грейпфрутовый сок – несколько кисловатый для его желудка (но Барли предпочел не говорить об этом вслух) – и обезжиренные круассаны.
 
Глава 13
Уолтер Уэллс говорит, что любит меня. Уолтер Уэллс намного моложе меня. У него тело упругое, мускулистое, а у меня – нет. Поднимаясь наверх в мастерскую, где мы живем последние семь дней, он перепрыгивает через ступеньки, а я не пропускаю ни одной. Он водит меня в районный бассейн, где плавает как рыба, Обо мне можно сказать с большой натяжкой. Его тело над моим, когда мы занимаемся любовью, кажется темным, резко очерченным силуэтом, мое же тело с удовольствием принимает его, но с каким-то удивлением, словно не ожидало такой роскоши. Я совершенно точно знаю, что никогда не испытывала ничего подобного с Барли, который вечно куда-то спешил. Уж это-то я способна понять, хотя и не обладаю большими познаниями в постельном искусстве. Осмелюсь предположить, что каждый мужчина занимается любовью по-своему. Но кого бы об этом спросить? Может, Этель все же выйдет из тюрьмы, уж она-то должна это знать. Уолтер Уэллс все еще в новинку для меня. Так что я точно не определилась, что к чему.
От него пахнет масляными красками, холстом, лаком, скипидаром, сигаретами, «Макдоналдсом», где он ест куриные котлетки с острым соусом, и хлоркой от бассейна. И еще от него исходит какой-то слабый, не забытый мной запах Кармайкла, когда я прижимала его к груди, запах мальчика в преддверии подросткового возраста. И мне все это очень нравится. И сожалею я лишь о потраченных без всего этого десятилетиях. Хотя, если бы все было иначе, как бы я получила это сейчас? Нет, все влюбленные – идиоты, законченные идиоты.
Полное имя Уолтера Уэллса – Уолтер Уинстон Уэллс [2], что нам кажется символичным, хотя на самом деле ничего такого в этом нет, но сейчас мы видим символику во всем. Мы предполагаем, что он – человек будущего, а он жалуется, что никогда не сможет меня догнать. Ему не терпится постареть – во всяком случае, он так говорит – и стать таким же, как его отец, чтобы его начали принимать всерьез. Я ему говорю, что, по-моему, призывать старость – значит навлекать несчастье, а он возражает, что это куда лучше, чем смерть. В настоящий момент мы оба хотим жить вечно и вместе.
Бабье лето закончилось, и ночи стали прохладными. В мастерской холодно, и я надела шерстяное белье.
Портрет леди Джулиет, чтобы не повредить случайно, стоит лицом к стене вместе с другими полотнами, в большинстве своем пейзажами. Нарисованная леди Джулиет терпеливо ждет, когда на стенке появится свободное местечко. Уолтер говорит, что она обретет свое место только тогда, когда он продаст следующую картину. Он утверждает, что это своего рода фаворитизм – снимать со стенки уже висящую там картину, чтобы освободить место для леди Джулиет. Всему свое время. У Уолтера очень близкие отношения с его творениями. Будь я другой, более молодой и менее терпеливой, вполне могла бы приревновать его, настолько он нежен с ними. Я подумывала, не увезти ли мне портрет к себе в квартиру и повесить его там но, в конце концов, мы с Уолтером сошлись на том, что нам обоим нравится леди Джулиет, и мы не хотим, чтобы она висела одна в заброшенном жилище. Мне иногда приходится ездить туда, чтобы переодеться и помыться с большим комфортом, чем в мастерской Уолтера, ответить на письма адвокатов и все такое. Но я всегда с огромным удовольствием покидаю эту квартиру. И у меня складывается впечатление, что с каждым разом я поднимаюсь на пятый этаж, в мастерскую, все быстрее и быстрее. У меня словно выросли крылья.
Уолтер полагает, что продаст следующую картину буквально через пару недель и леди Джулиет переселится на стену. Он продает свои работы меньше чем за тысячу фунтов. Он совладелец галереи в Блумсбери, расположенной буквально в пяти шагах от моей квартиры в Тавингтон-Корте, неподалеку от Британского музея, – совпадение. Совпадение! Видите, как Господь все устроил – специально для нас!
Когда приходит любовь, все чувства обостряются, глаза начинают сиять ярче – даже мои бедные усталые глазки на шестом десятке лет – и все на свете начинает удаваться. Я сыграла в лотерею и выиграла девяносто два фунта. Полагаю, мы влюблены. В общественном бассейне куда больше всяких событий и куда меньше, хлорки, чем было в моем собственном.
Теперь, когда Дорис Дюбуа увеличила вдвое размер бассейна в Мэнор-Хаус, как сообщил мне Росс, шофер Барли, там стало еще более одиноко. Вот и хорошо. Но в последнее время я практически не вспоминаю о Дорис Дюбуа, а о Барли и того меньше. Похоже, ненависть ненамного сильнее любви, а может, я просто никогда не любила Барли. И он был всего лишь привычкой.
Я люблю Уолтера Уэллса. Росс утверждает, что единственный способ излечиться от одного мужчины – это другой мужчина. Я случайно повстречала Росса в бассейне, где Уолтер нырял, а я плескалась. Росс всегда был моим союзником: уж он-то отлично знал, каким может быть Барли. Росс плавает, чтобы сбросить вес, а затем прямиком из бассейна отправляется в «Кентукки фрай», где съедает тройной чизбургер с картошкой, майонезом и луком. Он полагает, что от майонеза не так толстеют, как от масла. Росс верит в то, во что хочет верить. А кто поступает иначе? Росс – здоровенный, сильный седовласый мужчина с тяжелой челюстью и крупными зубами. В свое время он работал охранником, научился быстро уходить от опасности. Недвижимость не самый безопасный вид бизнеса, особенно теперь, когда московская мафия двинулась на Запад. С Уолтером не приходится об этом беспокоиться. И я езжу на автобусе.
У Уолтера Уинстона Уэллса проблемы с оплатой счетов: за телефон, жилье, поставщику – цена на некоторые краски просто шокирующая! – и я оплачиваю их все. Господи, ну почему талантливый человек должен быть так обременен мирскими заботами? Он продает свои картины по цене от пятисот до девятисот фунтов – кроме портрета леди Джулиет, проданного за двадцать тысяч (скорее всего это и есть истинная цена), из которых, конечно, не получил ни пенни. Все ушло страдающим детям, если только Рэндомы их не прикарманили, но это вряд ли. Галерея «Блумсдейл» забирает шестьдесят процентов, а он должен отдавать им все свои работы, потому что они когда-то заплатили четыреста фунтов по его счетам, и он подписал этот мерзкий договор. Но кое-какие работы он, разумеется, оставляет себе и продает на сторону. А иначе на что бы он жил? «Блумсдейл» – галерея маленькая и немодная, а Ларри и Томми, которые ею управляют, – гнусные маленькие хорьки, разговаривающие в нос и устанавливающие НДС на продавшую цену включая комиссионные, так что Уолтеру приходится платить больше, чем положено при его долевом участии. Во всяком случае, мне кажется, что все обстоит именно так. Хотя я не очень-то в этом разбираюсь.