Не искушай меня

– Нам пришлось задёрнуть занавески в экипаже.
– Вообще нет смысла покидать дом, когда стыдно показаться на публике.
– Точно нельзя посетить друзей. Их уже не осталось.
– Три дамы уже отозвали свои приглашения.
– Семеро отклонили мои приглашения.
– Мы можем быть уверены, что все это только начало.
– Их трудно обвинить. Кто захочет собрать на пороге весь лондонский сброд?
– Все наши соседи с Беркли-Сквер ненавидят нас, кроме кафе Гунтера. У них живо идёт продажа мороженого и булочек, без сомнения. Но Девонширы порвут с нами, будьте уверены. Лэнсдауны тоже. И Джерси.
– Вы представляете, что последует за этим?
– Бунт, без сомнения.
– Леди Джерси– одна из патронесс Олмакса – только подумайте, что это означает. Нас вычеркнут из списка!
Повисла оглушительная тишина, и затем:
– Великий Боже, что же станет с балом в честь дня рождения моей Эми?
– Отмени его. Никто всё равно не явится.
– Паркер говорит, мы должны уехать в деревню. Вы можете в такое поверить? Сейчас! В разгар Сезона!
К этому времени мама, легко поддающаяся эмоциям, оставила попытки определиться, на чьей же она стороне. Она упала на кушетку, где лежала с закрытыми глазами, время от времени испуская стоны.
 Язык другой, думала Зоя. Другая одежда. Иная мебель. Но до чего же похоже на гарем.
Папа стоял у камина, спиной ко всем.
– В самом деле, думаю, невозможно представить катастрофу страшнее, чем потеря доступа в Олмакс, – сказал он, обращаясь к огню. – Две ночи назад вы рыдали, поскольку ваша маленькая сестричка, считавшаяся покойной, оказалась живой. Две ночи назад вы изумлялись ее храбрости. Теперь вам не терпится избавиться от неё.
Зоя не была уверена, плакали ли её сёстры от счастья, от шока или от негодования.
Она вошла в дом и нашла всех – родителей, братьев и сестёр с супругами – стоящими в холле, как армию, сплотившуюся для отпора захватчику.
 Что если они не узнают меня? думала она. Что если не поверят, что это я?
Но ей стоило только поднять глаза и встретиться с холодным, подозрительным взглядом отца, пока капюшон её плаща скользил с ее волос. Папа долго смотрел на неё. Затем прикрыл глаза и открыл снова. Девушка увидела, что они полны слёз. Затем он раскрыл ей свои объятия, и она бросилась в них.
– Моя дорогая девочка. – Эмоции мешали ему говорить, но она поняла каждое драгоценное слово. – О моя дорогая, дорогая девочка. Я знал, что ты вернёшься. – Он плакал, и Зоя тоже рыдала. Наконец-то она оказалась дома.
Хотя она вернулась взрослой женщиной, а не девочкой, хотя её не было так долго, отец узнал её. Они все узнали её, нравилось это им или нет. Как и у сестёр, у неё были тёмно-золотистые кудри матери, но она единственная из всех унаследовала профиль бабушки Лексхэм и её тёмно-голубые глаза.
Они не могли отрицать, что она была их родной Зоей Октавией.
Затем, в течение двадцати четырех часов, начались неприятности, и все немедленно припомнили, что их родная Зоя Октавия была проблематичным ребёнком.
– Я не хочу избавляться от неё – крикнула Присцилла. – Уверена, что не хочу. Папа, но у нас нет выбора.
– Конечно, выбор есть, – сказал отец. – Вы можете поступить отважно. Вы можете держать голову высоко поднятой и игнорировать всю эту глупость. Если мы не станем лить воду на мельницы сплетников, прячась и отрицая что-то, свет скоро найдёт себе другой повод для суеты.
– Папа, я бы хотела в это поверить…
– Если бы это был обычный скандал, тогда, конечно…
– Однако такого ещё не бывало.
– Это не политический скандал…
– И даже не посягательство на супружеские права или бракоразводный процесс.
– Дева Гарема, папа! Когда в последний раз в Лондоне была Дева Гарема?
– Они могли бы называть её Иезавелью.
– Некоторые газеты так и назвали её, а также другими словами, которые леди не осмелится произнести.
– Если она появится на публике – в парке или театре – все вокруг будут глазеть и шептаться.
– У неё не будет ни минуты покоя, и ни у кого из нас тоже.
– Эти ужасные журналисты начнут ее преследовать повсюду.
– Она не сможет жить нормальной жизнью, и мы не сможем, пока она рядом.
– Только не в Лондоне, разумеется…
– Но если она уедет, куда-нибудь в тихое место…
– Например, в поместье кузена Горация…
– Упокой, Господи, его душу, бедняга
– И поселится там под другим именем.
– Оо-оох, – слабо вымолвила мама и спрятала лицо в носовой платок.
– Уехать?– переспросил отец. – Сменить имя? Но она только что вернулась! – Папа повернулся к ним, и Зоя была потрясена печалью на его лице. – Моя малышка. Двенадцать лет я потратил, пытаясь её найти. Двенадцать лет я молился, тревожился, и корил себя тысячи раз за мою беспечность. Двенадцать лет я злился на себя, за то, что не сумел лучше позаботиться о ней. – Он встретился с ней взглядом. – Никогда не прощу себе, дитя моё, то, что тебе пришлось пережить. Никогда не прощу себя за всё то время, которое мы с тобой потеряли и не сможем наверстать.
– Я прошу прощения, папа, за все беды, которые я причинила, – сказала она, – простите меня за все неприятности, принесённые мною в этот раз. – Она закрыла модный журнал и сложила поверх него руки. – Если другого выхода нет, как уехать отсюда, значит, я уеду.
Глаза ёе сестер начали высыхать. Мама отняла от лица платочек и села чуть прямее.
– Что ж, я рада, что ты решила проявить здравый смысл, – проговорила Августа.
– Я поеду в Париж, – сказала Зоя.
Сёстры вскрикнули.
– Или в Венецию, – добавила Зоя. – Я прожила взаперти двенадцать лет и больше этого не вынесу. Но есть большие города. Там имеются магазины, театры, парки и всё прочее. Я снова почувствую себя живой.
– Она не может жить в Париже!
– Что скажут люди?
– Она понятия не имеет, что предлагает.
– Никакой морали, вы же видите. Никакого представления о подобающем поведении.
– Ни малейшей практичности, должна сказать. На что она будет жить?
– Где она будет жить? Кто присмотрит за ней?
– Я уверена, ей эти мысли даже в голову не приходили.
– Она всегда была неосмотрительным созданием.
Папа промолчал, изучая лицо Зои. Он всегда понимал её лучше, чем кто-либо из семьи. Он выжидал, оставляя решение за ней.
Её воодушевила его вера в неё.
– Я соберу свои драгоценности и сменю имя, как вы и советовали, – сказала она.
– Драгоценности?
– Какие драгоценности?
– Она не упоминала ни о каких драгоценностях.
– Она имеет в виду дрянные побрякушки с базара.
– Я имею в виду рубины и алмазы, жемчуг, изумруды и сапфиры, – ответила Зоя.
Сёстры умолкли. Присцилла замерла с куском торта на полпути ко рту. Гертруда опустила чашку.
– Золотые и серебряные браслеты, ожерелья, – продолжила Зоя, – «драгоценности» это правильное название, не так ли? Карим испытывал нежные чувства ко мне и был очень щедр. Я думала, что придётся продать мои сокровища, чтобы оплатить моё возвращение домой, но это оказалось дешевле, чем я полагала. Я была рада, поскольку надеялась разделить моё имущество с женщинами моей семьи. Но если так сложно для меня оставаться здесь, драгоценности позволят мне жить в другом месте. Мне говорили, жизнь в Париже и Венеции не настолько дорогая, как в Лондоне.
Её сёстры посмотрели друг на друга. Когда это касалось драгоценностей, женщины всего мира были одинаковы. Если бы её будущее и всё, ради чего она рисковала жизнью, не было на кону, она бы рассмеялась, поскольку сёстры вели себя подобно презираемым ими женщинам гарема.
Она сохраняла невозмутимое выражение лица.
– Я бы предпочла остаться здесь, – сказала она.
Тишина продолжалась, пока сёстры всё это обдумывали. Иногда самой мудрой линией поведения бывает предложить другим хороший стимул для разрешения проблемы.
– Не представляю, как это можно уладить, – начала Августа через некоторое время.