Перейти грань

– Детки «синих воротничков». – Базз махнул рукой. – Парни такие, что, как говорится, пороха не выдумают. Девицы же наоборот.
– И на что это похоже?
– На еще одну разновидность пытки, – усмехнулся Уорд. – Они или идут вперед, или умирают.
– Как всегда.
– Мы пытаемся таким образом встряхнуть их. Кроме того, у нас лучшие в стране чернокожие.
Два из морских трофеев, выставленных в музее училища, были завоеваны Брауном в бытность гардемарином, и Базз не преминул провести его мимо них.
– Sic transit gloria mundi [1], – бросил Браун, похлопав по стеклу стенда.
– Аминь, – подхватил Базз.
Ненастоящая весна и прогулка по коридорам училища наполнили сердце Брауна смутными надеждами. Они с Уордом молча прошагали мимо церкви, из-под сводов которой оба вышли в один яркий июньский день женатыми. Это было в 1968 году, и флот участвовал в войне. Они и сейчас жили с теми женщинами, с которыми обвенчались тогда.
В конце дня Браун на машине Уордов съездил в представительство фирмы «Алтан Марин» в Уолдорфе и с облегчением обнаружил, что оно закрыто. Когда он вернулся в Аннаполис, Уорд уже потчевал бурбоном их бывшего однокашника Федорова, который приехал в город на конференцию славистов, проходившую в колледже Сент-Джон, через дорогу от училища.
Единственный сын раскулаченного крестьянина Федоров был русским из западного Массачусетса. Два года назад он до срока ушел в отставку и стал преподавать в небольшом католическом колледже в Пенсильвании. Высокого роста, с покатыми плечами, он чем-то напоминал священника в своем темном, плохо скроенном костюме. Сейчас он казался изрядно подвыпившим.
– Брат Браун! – воскликнул он. Лицо его пылало. Оуэн взял банку пива из холодильника и прикоснулся ею к стакану Федорова.
– Будьте здоровы! – провозгласил Федоров. Браун приподнял банку, приветствуя его.
– Привет, Тедди.
Федоров всегда выделялся среди них своей невоенной внешностью, а теперь, когда годы брали свое, он и вовсе расплылся. На его круглом открытом лице блуждало незнакомое выражение то ли лукавства, то ли растерянности. «Последствия пьянства», – подумал Браун.
– Будьте здоровы! – повторил Федоров, который всегда употреблял русские выражения, когда пил.
– Старина Тедди нагрузился. – Базз Уорд озабоченно взглянул на Брауна.
Уорд родился в семье военного в Кентукки и был летчиком-истребителем, пока не сделал следующего шага в своей карьере.
Ресторан, куда они отправились поужинать, находился в отреставрированном здании колониальной эпохи, рядом с местным Капитолием. Столик для них был накрыт в нише у витринного окна, выходившего на Камберланд-стрит.
Горели свечи, в воздухе носились ароматы специй, слух услаждала музыка Вивальди. Вино привело Федорова в состояние нездорового возбуждения, и он поглядывал на своих друзей поверх очков с каким-то хитроватым прищуром. Большую часть своей сознательной жизни он провел, сидя в кабинете и изучая советский военно-морской флот.
– Двадцать лет, – проговорил он, – в следующем июне. Вы можете поверить?
– Запросто. – Уорд рассмеялся, довольный своим ответом.
– Я не могу, – произнес Браун. Друзья молча посмотрели на него.
– Да, не могу. Извините, но это невозможно.
– Тем не менее это так, – сказал Уорд.
– Расскажи ему, – нетерпеливо потребовал Федоров. – Расскажи Оуэну о своих планах.
И тогда Уорд поведал Брауну о том, что он бросает службу на флоте ради религии. Сразу после его отставки они с женой переезжают в Северную Каролину, где Базз будет посещать духовную семинарию.
– Уму непостижимо, – отреагировал Браун, хотя, в общем-то, не очень удивился решению Уорда. – А как же твое очередное звание?
– Я могу получить его по выходе в отставку. Браун недоверчиво покачал головой.
– Ты должен был стать флагманским офицером, Базз. Мы рассчитывали на тебя.
– Двадцати лет вполне достаточно, – возразил Уорд. – Дети выросли. Разводиться с Мэри я не собираюсь. Мне нужно немного любви в жизни.
Каждый из них побывал во Вьетнаме и участвовал в боевых действиях. У всех троих карьера морского офицера оказалась разрушенной событиями этой войны. Судьба Уорда была самой героической и сложной. Начинал он как один из выдающихся летчиков палубного истребителя F-14. Во время двадцать шестого боевого вылета ему пришлось катапультироваться над мостом «Челюсти дракона», после чего он пять лет провел в плену.
Федоров с угрюмым видом раскачивался на стуле, скрестив руки на груди.
– Все, что угодно, только бы остановить часы. Что-нибудь экстраординарное. Такое, чтобы прервать течение времени.
– Верно, дружище. – Уорд застенчиво улыбнулся. – Ты попал в самую точку, приятель.
– Все хотят быть счастливыми, – сообщил им Федоров. – Они несчастны оттого, что стали несчастливыми. Это Америка. Помните, кто бросал в нас дерьмо? – Он оглядел зал, как будто мог обнаружить в нем кого-то из участников антивоенных демонстраций. В ресторане сидело лишь несколько престарелых туристов. – Где они теперь? Тоже несчастны, бедные детки. Ладно, пошли они в… Они получили свое.
– Блестящий анализ. – Уорд повернулся к Брауну. – Вы не находите, доктор?
– Я не знаю, – сказал Браун. – Мне надо подумать над этим.
«Наши судьбы связаны общей иронией», – думал Браун. Ни один из них не пришел на флот по своему собственному желанию. Каждого склонил к морской карьере кто-то другой. В случае с Уордом сыграла роль семейная традиция. Брауна и Федорова привели в училище амбиции родителей-иммигрантов. Закончи они школу хотя бы на год-два позднее, они смогли бы сделать выбор самостоятельно. Он и его друзья были последними папенькиными сынками своего времени.
– Наши враги поставлены в тупик, – провозгласил Федоров, – это хорошая новость. Плохая новость? И мы тоже. – Он поднял стакан с вином. – Будьте здоровы.
Уорд и Браун тоже подняли свои стаканы, впрочем, они уже давно перешли на содовую.
В конце концов они вернулись в дом у реки. Браун решил остаться на ночь, закончить утром свои дела в Уолдорфе и после обеда поездом отправиться домой.
В гостиной Уорд налил Федорову небольшой стаканчик вина, который тот принял без каких-либо возражений. Для них с Брауном он приготовил кофе. Браун вспомнил флотскую привычку своего друга потреблять кофе в любое время в больших количествах.
– Может быть, остаться на флоте надо было мне, – объявил он Баззу Уорду, – вместо тебя. Иногда я жалею, что ушел.
– Я всегда так думал, Оуэн. Ты должен был остаться вместо меня. Но ты сделал большие деньги на своем лодочном бизнесе. На флоте тебе черта с два удалось бы такое.
Браун тряхнул головой.
– Это всегда риск. Никогда не знаешь, каким будет следующий сезон. В любом случае меня никогда не интересовали сами деньги.
Федоров, который, казалось, погрузился в сон, вдруг встрепенулся.
– Ты бы лучше помолчал об этом, Оуэн. Не то окажешься в карцере.
– Никого из нас не интересовали деньги, – убежденно произнес Уорд. – И это правда.
– Абсолютная, – подтвердил Федоров. – Блитц был прав в отношении нас.
Федоров имел в виду старшекурсника по фамилии Биттнер, который терроризировал их первое время учебы. Биттнер принял их троицу за педерастов и, не ограничившись злыми шутками, натравил на них училищную комиссию, следившую за нравственностью. Все это сильно потрясло Брауна и Уорда, которые не только не были гомосексуалистами, но знали о сексе меньше любого гардемарина. Федоров был на грани самоубийства. Однако беда их сплотила. Биттнер же сам оказался скрытым педерастом, и его изгнали со службы. Впрочем, в отношении Федорова он был прав.
– Ну что же, я ушел, – сказал Браун, – а вы, ребятки, остались. По крайней мере, одно решение уже позади.
– Ты еще увидишь, что такое гражданская жизнь, Базз, – предупредил Уорда Федоров. – Это ужасно! Людям приходится за все платить!
– Кстати, – поинтересовался Браун, – вы зафиксировали вчерашние котировки на рынке?