Вернуться живым
– Сержант, что случилось? Объясни толком, – рявкнул прапорщик.
– Да вот, разбились бутылки с кровезаменителем, – тяжело вздохнул Авдеев и отвел взгляд.
– Как разбились? Обе? – охнул Сероиван.
– Так точно…
– Ну-ка, покажи, что у тебя там, – потребовал прапорщик, но, порывшись в медицинской сумке, внимательно и строго посмотрел в глаза медбрата.
– Почему сумка сухая и осколков нет?
– Выпил, урод долбаный! Падла! – зарычал Муталибов и резко ударил в челюсть медика.
– Муталибов, а ну прекрати, – прохрипел я, чуть приподнимаясь от земли на локте. – Иди сюда, Авдеев! Присядь! В чем дело, где бутылки с лекарством?
Сержант хлюпал разбитым носом и громко плакал, размазывая слезы по грязным щекам.
– Отвечай, подонок! – воскликнул я, собрав последние силы.
– Выпил, пить очень хотел, я не могу в такую жару, мне плохо, – принялся лепетать санинструктор. – Воды не было, а я чуть не умер от жажды.
– Сволочь ты, из-за тебя вон те мужики, лежащие без сознания, помереть могут.
– А разве лучше, чтобы я умер?
– Ах ты подонок! Слюнтяй! – возмутился я и, подогнув ногу, лягнул медика пяткой в пах. – Из-за тебя пацаны загибаются!
– У-у-у! – взвыл сержант.
– Ползи отсюда, гнида, помогай Сероивану и молись, чтобы никто не загнулся. Если хотя бы один умрет – под трибунал пойдешь. Пшел вон!
***Черт, прав был Бандера Томилин, заявляя, что когда он уйдет на дембель, то мы еще наплачемся без его чуткой медицинской заботы, – сбылось предсказание Степана. Медбрат Авдеев ему сразу не понравился. Угадал в нем гнильцу, как в воду глядел!..
Мне становилось все хуже и хуже, тошнило, голова кружилась, и я время от времени отключался. Когда приходил в сознание, мозг фиксировал суету вокруг лежащих солдат. К Сероивану присоединились полковые медики Дормидович и Ярко, с ними спустились два солдата из комендантского взвода, принесшие воду.
Вскоре ко мне подошел Муталибов с фляжкой воды. Я сделал три глубоких глотка и спросил:
– Гасан, сколько нам воды медики принесли?
– Двадцать литров в бурдюке и в двух резиновых сапогах от ОЗК.
– Хм!.. по литру на нос, не густо. Она сейчас быстро разойдется.
– Да ее уже почти и нет. Отливали Таджибабаева, Кайрымова, Колесникова, Уразбаева, да и остальные совсем плохи. Даже здоровяк-прапорщик Бодунов (он весной сменил Голубева) у камушка лежит, с трудом в себя приходит.
– Оставь фляжку и ступай к бойцам, а с Игорем я сам поделюсь.
Полежав еще десять минут и почувствовав, что уже могу немного двигаться, переползаниями и на четвереньках добрался до командира пулеметного взвода.
– Ну что, Игорь? Потеешь? Загораешь?
– Почти умер. Ник, даже глубоко под землей в шахте не было так худо.
– Жара и какие-то непонятные запахи. И влажность. Тело мокрое и липкое, и ужасно тошнит, – пожаловался я на недомогание.
– Тепловой удар, – прохрипел прапорщик. – Мы получили сильный тепловой удар, только разной степени тяжести. Главное, чтоб не помер кто-нибудь. Не знаешь, пулеметы затащили в гору?
– Да, вроде наши пулеметы стреляют… – я спохватился, что воды на всех не хватит и Бодунов выхлещет содержимое. – Попил? Отдай фляжку, пойду к Сережке Ветишину, вон он на склоне валяется вместе с клоуном Сомовым.
Собрав силы и глотнув пару раз, я поднялся по хребту метров на пятьдесят и упал рядом с командиром взвода.
– Ну что, сачок, лежишь, балдеешь? – спросил я лейтенанта, глядя в его посеревшее лицо.
– Лежу, но не балдею, а помираю. Ухи прошу! – и Серега слабо улыбнулся. – Хрен тебе, а не уха! На, пей коктейль, вода с добавлением аквасепта, пантацида и лимонной кислоты! Я раньше так делал – это рецепт Ваньки Кавуна. Гадкая бурда, но говорят, что гепатита не будет – заразу убивает, а лимонная кислота, чтоб питье в рот полезло. Очень уж эти пилюли хлоркой отдают – как будто сдобрены дустом.
– Ой, а я их никогда не употребляю, так желудок и кишечник угробишь. Это действительно сплошная хлорка, неизвестно, из чего эти таблетки состоят, – жалобно простонал Ветишин. – Уф! Жара! Сил нет никаких, скорее бы вечер! Проклятое солнце!
– Сережка, пойду к ручью, посмотрю, как там дела, а ты сам попей и Сомова угости.
Опираясь на автомат, я спустился к ручью к «стонущему лазарету», вокруг валялись пустые бутыли от лекарственных препаратов и ампулы, медики уже использовали весь кровезаменитель и промидол. Очухались не все – Уразбаева понесли наверх обратно на вертолетную площадку, чтобы отправить в госпиталь. Таджибабаев очень громко стонал, но он был такой большой и тяжелый, что его эвакуировать начмед не захотел – решил, лучше постараться поставить на ноги на месте, чем всем умереть, неся его в гору, – и вкололи гиганту-узбеку промидол и последнюю порцию кровезаменителя. Капитан Дормидович хорошенько похлопал солдата по щекам, давал нюхать нашатырь еще и еще.
– Солдат, оживай! Ты такой огромный – не донесем! – воскликнул прапорщик Сероиван, возмущенный безволием солдата.
– Плехо мнэ, очень нехорошо. Сапсем нехорошо, – жалобно ответил Таджибабаев.
– Ничего страшного, сейчас мы тебя еще водичкой польем, плащ-палатку растянем, будет тень, к вечеру будешь в норме, – успокоил его начмед.
Скрипя пылью на зубах и глотая налипший песок, Сероиван отпил из протянутой фляжки. С вершины спустились очередные два бойца с водой в бурдюках. Солдаты-водоносы принялись заполнять наши фляжки, по две каждому, чтоб на всех хватило. Я прилег на песок и спрятал голову в жалкое подобие тени, отбрасываемой от камня. Накрыл лицо снятым намоченным в ручье маскхалатом. Уф! Чуть не умер! Жизненные силы постепенно возвращались. Мысли восстанавливали свою стройность и ясность.
Чуть в стороне лежали и постанывали бойцы минометного расчета.
– Радионов! Ты уже ожил? Готов двигаться в гору? – спросил я хрипло и надрывно.
– Нет еще. Полчаса или даже час необходимы для отдыха, – откликнулся слабым голосом лейтенант.
– Замполит! А ты желаешь опять принять участие в войне? – ухмыльнулся лежащий головой на мешке Бодунов. – Вовка только из госпиталя: сил много, дай человеку повоевать – ему простительно рваться в бой. И Мандресов очень энергичный, еще не измотанный – слышишь, как хорошо стреляет.
Я прислушался. Пулеметы действительно почти не смолкали.
– Игорек, сам понимаешь, раз стрельба идет без перерыва, то у них скоро патроны кончатся. Нужно поднимать народ – некоторые уже ожили и сачкуют, – сообразил я и велел подниматься командирам на ноги.
– Если сам очухался, то и лезь в гору, а другим не мешай болеть! Какой же ты нудный и тошный, мешаешь лечиться! – энергично возразил мне Игорь Бодунов.
– И полезу! Минут пятнадцать полежу и двинусь, но и тебя с собой прихвачу…
День давно перевалил за полдень. Я закрыл глаза и вновь впал в забытье. Мерещилась какая-то дрянь: «духи» режут наших на горе. Думал, полежу чуть-чуть, а вышло отключился минут на сорок. Очнулся из-за громкой перебранки Бодунова с сержантом Юревичем.
– Спустился за боеприпасами? Молодец! Бери мешок и ступай обратно к пулемету. Что ты меня теребишь? Я заболел. Сколько осталось патронов? Почему не экономите боекомплект? – ругался Бодунов на сержанта.
– Остаток ня бильше одной ленты у ПК, а «Утес» выстрялит ешо разов восям-дэвять, – ответил замкомандира взвода и смешно шмыгнул носом. – Бильша нема.
– Неси скорее патроны, Юрик! – поторопил я сержанта.
– Ага! Сейчас соберем ленты и будем выбираться. Замполит рвался к вам на помощь, но заснул, и вроде как желание у него воевать пропало, – ухмыльнулся Бодунов.
– Не пропало! Я окончательно ожил и чувствую, что полностью готов к движению. Альпинисты, подъем! Всем встать! Не сачковать! Идем, ползем, карабкаемся! – принялся я громко орать, чувствуя, что голос восстановился.
– Бодунов! Ты болван горластый! Зачем разбудил замполита, дрыхнул себе и нам не мешал. Не буди лихо, пока оно тихо! А теперь комиссар заставит нас ползти на эту проклятую гору, – вздохнул лежащий навзничь Ветишин.