Вернуться живым
– Послушай, Иван! У меня из головы не выходит убитый афганец. Если мы можем безнаказанно убивать просто так, то какую тогда интернациональную помощь оказываем? Этот убитый пастух всю ночь не выходит у меня из головы. Так и стоит передо мной как живой: руки жмет, лепешку сует. Глаза добрые. Рядом баба с детьми…
– Ну, этого ты видел глаза в глаза, а представь: прилетели вертолеты или авиация, бросили бомбы, пустили «нурсы» – и привет целому кишлаку вместе с обитателями. Дети, старики, ханумки – бомбы не выбирают жертвы… «Духи» или не «духи» – никто особо не разбирается. Посмотри, сколько вокруг развалин – тут жили до нашего прихода люди. И взгляни, за каждым домом свежие могилы, и за пять лет их по всей стране появилось, я думаю, около миллиона.
– Неправда. Не может быть!
– Правда! Это война ради войны – нужно армию ведь где-то обкатывать, вот и обкатывают. У американцев был Вьетнам для проверки армии и техники, а мы тут проверяем.
– Но до бесконечности это продолжаться не может…
– Не может… Может… Как остановить войну? Как генералам и политикам сохранить лицо? Войну начать легко, а вот закончить трудно. Очень трудно. Особенно вот такую: где воюют партизаны и мы, словно каратели.
– Не ожидал оказаться в роли карателя. Я сюда прибыл добровольцем, как в тридцатые добровольцы ехали помогать воюющей с фалангистами республиканской Испании.
– Ошибся, брат. Мы тут воюем с целым народом, почти со всей страной…
БАМИАНСКАЯ МЯСОРУБКА
В этом районе наш полк прежде не работал ни разу, потому что территорию контролировали десантники. Пехоту перебросили вертолетами в центр горного хребта на рассвете. Начиналось все довольно хорошо: солнышко, сверчки, ветерок, тишина. Быстро и в срок выползли на задачу по холодку, закрепились, залегли. Ротному над эспээсом растянули плащ-палатку: укрытие от палящих лучей – великое дело.
– Замполит, заползай, передохнем, пока тихо!
– Я, наверное, лучше с бойцами пойду, осмотрю склоны…
– Ну, осмотри. Эх, молодость, несет тебя все куда-то, мину ищешь?
Ног не жалко?
– Типун тебе на язык!
Сбив новые кроссовки об острые камни и обойдя взводные опорные пункты, да разомлев от внезапно нахлынувшей жары, я двинулся обратно. Полуденное солнце нещадно, не по-октябрьски палило. Когда я вернулся, то сразу спрятался в спасительную тень командирского укрытия. Ротный буркнул в мой адрес неласковое и продолжил дремать.
Далеко в стороне от нас начался монотонный бой.
– Что там происходит, Иван? Кто воюет?
– Василия Ивановича молотят! Подорожник с третьей ротой нарвался на «духов» и теперь укрепрайон штурмует. Орет по связи благим матом и вертолеты огневой поддержки требует. Посмотри – все видно, – Кавун протянул мне бинокль.
В трех километрах южнее напротив друг друга возвышались две горные вершинки – на одной были наши, а через ущелье «духи». «Бородатые» били по нашим из безоткатного орудия и гранатометов. Комбат отвечал из двух АГСов, миномета и пулеметов. Пулеметы работали без остановок. Бой разгорался.
– Почему комбат нас на помощь не вызывает?
– Нам сказано наблюдать за левым флангом.
– Потери есть?
– Есть и раненые, и убитые. А что творится в эфире, словами не передать! Подорожник и ротный Жилин на все лады голосят по связи. Вроде бы сейчас артиллерия заработает – поддержат огоньком.
Наконец артиллерия накрыла высоту противника, однако ответная стрельба «духов» не уменьшилась и не стихла – разрывы снарядов вздымались фонтанами по всему укрепрайону мятежников, но уходить в светлое время они не имели возможности – на открытом месте снаряды их уничтожат быстрее. В промежутках, когда артиллерия прекращала огонь, на высоту заходили вертолеты и били, били, били реактивными снарядами. Отстрелявшиеся вертолеты сменяли штурмовики, а после авиации вновь работала артиллерия.
– Товарищ командир, к нам кто-то идет, – засунул в укрытие свою чумазую физиономию Витька Свекольников.
Мы выбрались наружу и увидели группу бойцов, не из нашего полка. Проходя мимо, они с завистью глядели в нашу сторону: им-то еще предстояло топать. Группа прошла мимо, не останавливаясь и не задерживаясь ни на минуту. Старший даже не подошел и не пообщался.
Ну и ладно, дело ваше…
– Восемьдесят первый полк, – уверенно заявил ротный. – У комбата на карте я видел дурацкую задачу этой роты: одна точка прямо над нами, а остальные в пяти километрах и через ущелье. Какой штабной идиот так планировал? Театр окончен! Ложимся и отдыхаем…
Третья рота продолжала бой, и его отзвуки глухо доносились до наших позиций. Бедный Микола – опять получил звездюлей! А нам опять повезло – тишина. Если б знать заранее, что эта тишина подла и обманчива…
Где-то вдали с другой стороны начали тоже постреливать, но както вяло и неактивно. Вокруг нас тишина и спокойствие: солнышко, ласковый ветерок. Навалилась обволакивающая ленивая дрема. Веки тяжелели, мозги тупели, голова, руки, ноги наливались свинцовой ленью. Сон, храп… Х-ррр, х-ррр…
***– Командир! Командир! – разбудил нас дикий вопль. Я высунул голову из укрытия и увидел сидящего перед эспээсом солдата на коленях. Боец визжал что-то бессвязное.
– Ты кто? Чего орешь? – спросил ротный, продирая заспанные глаза.
– Я – Джумаев. Мы недавно мимо вас проходили! Я из пятой роты восемьдесят первого! Спасайте! Там всех убивают!!!
Серое от пыли и залитое потом лицо солдата было перекошено от ужаса.
– Как убивают? Кто?
– Кого убивают? Стрельбы нет никакой!
Мы засыпали бойца вопросами и с искренним удивлением посмотрели на него и оглядели окрестности.
– Вам отсюда не слышно, но там за хребтом почти всех наших ранили и убили.
– Почему связь молчит? Где командир? – заорал на солдата Кавун.
– Убит! Нас окружили! Я прорвался! Помогите, это рядом! Совсем рядом! – продолжал верещать солдат благим матом.
– Рота, подъем! – громко скомандовал капитан. – Первый и второй взвод, за мной! Сизый и ГПВ с нами! Третий взвод – остаетесь наблюдать!
Солдаты похватали оружие, боеприпасы, и мы помчались следом за Джумаевым на помощь гибнущим. Ротный на бегу доложил комбату по связи создавшуюся обстановку, матеря при этом штабы и командование соседей.
Перевалив через хребет в узкой лощине, рота попала под неприцельный огонь, это «духи» стреляли издалека. Поползли. Выбрались на небольшой плоский пятачок – позади груды камней лежал солдат и поливал свинцом залегшего впереди по хребту противника. Чуть выше постреливал еще один боец. «Бородатые» отвечали гораздо более плотным огнем: били с хребта напротив и сверху с нашего склона. Пули с визгом улетали вверх, ударяясь о камни, невозможно было поднять голову. Я осторожно высунулся из-за валуна – страшная картина открылась передо мной: окровавленные солдаты лежали вдоль спуска без признаков жизни. Мешки и оружие валялись в беспорядке тут и там. Я осторожно подполз к ближайшему телу. Потрогал холодную ладонь, заглянул в серое безжизненное лицо: глаза открыты и в них застыла дикая боль. Этого смерть уже прибрала – холодный, безмолвный. Отмучился… Рядом с телом валялась снайперская винтовка. Отложив автомат и взяв в руки снайперку, я посмотрел в оптический прицел. Через ущелье на большом валуне стоял бородатый мятежник и что-то орал, размахивая над головой автоматом. Душман приплясывал на камне и время от времени стрелял в нашу сторону, казалось, бородач пел местный повстанческий гимн и танцевал.
«Оборзел, козлина!» – подумал я, прицеливаясь. Плавно нажал на спусковой курок. Бабах! Вместе с выстрелом получил сильнейший удар в глаз, словно кто-то злобно врезал мне кулаком по лицу. На прицеле не было смягчающей резинки-наглазника, и металлический окуляр, с отдачей выстрела, ударил в бровь. Схватившись за глаз, я потихоньку завыл.
– Ты ранен? – встревоженно спросил подползший взводный Сережка Ветишин. – Что случилось?