Корунд и саламандра, или Дознание

– Мы должны пойти к Отцу Предстоятелю, – прерывает меня брат Серж. – Немедленно. Ты увидел что-то важное.
– Но почему?… – Я растерянно утихаю.
– Да ты ведь только о них все время и думаешь. Ты словно голову потерял. Знаешь ли, я поверить не могу, что ты этого боялся… Согласись, по тебе не скажешь! Но ведь боялся?
Как меня затрясло от простого этого вопроса! Еще бы мне было не бояться…
– Та-ак, – мрачно тянет Серж, – можно сказать, попал в яблочко. Знаешь, Анже, лучше расскажи. Дальше меня не уйдет, клянусь. Я же вижу, тяжко тебе вспоминать… а, чтоб ты знал, лучший способ избавиться от плохих мыслей и воспоминаний – рассказать о них.
Слезы подступают к глазам – стыдно, а не удержать. Прав Серж, ох как прав… есть мне чего бояться, о чем вспоминать не хочется – а забыть не получается никак. Вот уж больше года…
– На, выпей… пей, Анже, пей.
Я потихоньку, маленькими глотками между всхлипами, пью кислое вино. И рассказываю, как могу:
– Я ведь одно время этим зарабатывал. Ну, кражи там всякие, пропажи… Ты не думай, шпионить не брался… противно мне это, гнилое дело. Но раз…
Как-то раз мне заплатили за колдуна. Заплатили старшины гильдии ювелиров Агрилы. Колдун обвинялся в убийстве мастера. Вроде как не поделили они редкой величины огненный топаз, поссорились, и через пару дней ювелир свалился с моста и утонул… даже не утонул, мелко там – убился. И был на первый взгляд колдун ни при чем, вот только топаз пропал бесследно, – но колдун вполне резонно заявил, что похитить камень мог кто угодно. А что выходят из огненного топаза самые надежные амулеты любви и верности, и цену за них можно взять почти что любую – так это вовсе даже не кажется колдуну доказательством, поскольку ему-то как раз камень и не достался.
Без ясных доказательств просить правосудия у королевского наместника было бы глупо. Мне дали гильдейский знак погибшего мастера и попросили глянуть, как было дело. Я и посмотрел… и с тех пор почти не вижу.
Как раз, когда мастер шел по мосту, колдун наслал на него слепоту. Ошибиться было нельзя – только от заклятья так стремительно перестаешь видеть… Я вырвался из видения раньше, чем несчастный мастер ослеп вовсе – но в точности с такими глазами, какими стали на тот миг глаза ювелира. Полуслепым. И, конечно, колдун не помог – потому что вина его стала яснее ясного, и, понятное дело, его казнили. Казнили раньше, чем стало ясно, что его заклятье подействовало на меня навсегда…
– Но как же так?! Неужели они не видели, что стало с тобой?
– Но ведь я не ослеп полностью. Вот и решили, что чары временные и скоро рассеются. А потом… потом стало поздно.
– И ты начал бояться применять свой дар…
– А ты бы не боялся?
Серж вздыхает:
– Боялся бы. Конечно, это страшно. Но, по-моему, тебе и вправду стало легче…
– Да… пожалуй, да. Легче.
– Ну так пойдем… Извини, Анже, но Отец Предстоятель должен узнать об этом твоем видении. О Кареле, я хотел сказать.
Отец Предстоятель слушает меня, рассеянно постукивая пальцами по подлокотнику кресла. И, выслушав, долго молчит. А я думаю: если сейчас за мой проступок опять наказан будет другой, я не смогу им в глаза смотреть. Никогда. Господи, не попусти!
– Покажи нож, сын мой.
Серж протягивает Пресветлому нож.
Отец Предстоятель вертит его в руках, проводит пальцами по рукояти, пробует на ногте клинок. Возвращает Сержу. Мне кажется… нет, как я могу судить о Пресветлом, кто он и кто я… но все-таки мне кажется, что он тянет время, не зная, что сказать.
– Все это слишком похоже на волю Господню, – говорит наконец Пресветлый. – Я не смею судить ваше ослушание, ведь все мы в воле Его. Анже, я пришлю к тебе брата библиотекаря. Он запишет все, что ты видел. Как можно подробнее, понял, Анже? И впредь, когда увиденное тобой достойно будет того, записывайте. Я разрешаю тебе продолжать дознание, однако будь благоразумен и не усердствуй сверх сил. И читай хроники. Брат Серж, верни ему раритеты сегодня же. Брата библиотекаря можете звать по первому его слову, передай это всем. Только продолжайте развлекать его иногда, иначе, думается мне, наш Анже опять позабудет о разумной мере. Благословляю, дети мои! Идите…
Странно, думаю я, ведь Пресветлому, когда привел он меня в монастырь, я тоже рассказал эту историю с колдуном. Но тогда мне не стало легче. А сейчас – отпустило. Потому ли, что вернулся я к дару? Или все-таки… Неужели все-таки сочувствие Сержа помогло? Лучше благословления Отца Предстоятеля?
Нет, слишком сложно это… не для разумения скромного послушника. Займусь лучше тем, что поручено мне, тем, что я умею.
И вот вновь беру я в руки серебряную брошку. Я помню, как там, в Подземелье, блеснула на груди Юлии алая капля драгоценного корунда. Я видел похищение подземельными принца Карела, но и Юлия видела его тоже. Ведь так, Юлия?
 
4. Благородная панночка Юлия, церемониальная подруга принцессы-невесты
 
– Шкуры живьем поснимаю! Изменники!
Маргота и Юлия испуганно переглядываются. Король Анри Грозный, славный лютым норовом далеко за пределами Таргалы, никогда на их памяти не был разъярен до такой степени.
– Супруг мой король, – пытается вставить королева Нина.
– Молчи, шлюха! – рычит король Анри. – Где ты была?
– Отец! – сбросив оцепенение, кричит Маргота. – Не время выяснять отношения! Надо спасать Карела, пока не закрылся ход!
– Он не закроется. – Юлия заглядывает в темный проем. – Здесь алебарда воткнута, и колесо о нее заклинило.
– Какое еще колесо? – тоном ниже громыхает король.
– Не знаю. Какое-то колесо. – Юлия дотрагивается до небольшого зубчатого колеса, зацепившегося зубом о серебряную оковку древка, и отдергивает руку. На пальцах ее темнеет чья-то кровь.
Маргота хватает с низкого туалетного столика масляную лампу в ажурном серебряном футляре, втискивается в проход рядом с Юлией и деловито осматривает стены.
– Он оставил нам след!
– Кто? – всхлипывает королева.
– Ожье, – поясняет принцесса. – Гляди, Нина, ведь он сумел заклинить дверь. Ну да, и здесь пятна… и вот! Как будто он ранен и приваливается к стене. Отец, надо идти следом!
– В ловушку? – сурово вопрошает король. – Уж ты-то туда не пойдешь, Марго!
– Тогда сбегаю за капитаном? – спрашивает принцесса.
– Некогда! Я пойду сам. И горе той нелюди, которая посмеет…
– Говорят, что чары с ребенка может снять родная кровь, – тихо говорит Маргота. – А мужчину может расколдовать поцелуй любящей женщины.
– Сказки, – с печальной уверенностью опровергает падчерицу королева Нина. – Чтобы снять чары, нужно по крайней мере знать…
– Хватит болтать, – прерывает король. – Марго, зови сэра Оливера, пусть караулит проход. И чтоб никто другой не знал! Поняли? Бабьи сплетни на всю Корварену мне без надобности. Лампу, Марго!
Но лампу уже берет Юлия:
– Я посвечу, мой король.
– Тебя мне не хватало!
– Лампа помешает вам сражаться, мой король, – возражает Юлия. – И лишние руки могут понадобиться. Мало ли…
– Ладно, девушка… – Король бросает свирепый взгляд на жену и дочь и, отстранив Юлию, шагает в темный проход. – Сзади держись, поняла? И чтоб ни звука!
– Возьми… – Королева торопливо повязывает Юлии на запястье серебряный шнурок с вплетенными в концы крохотными изумрудами. – Это «серебряная трава», на защиту.
Юлия только кивает, уже протискиваясь в проход следом за королем. «Серебряная трава», наговоренная на защиту, прибавляет уверенности. Ажурные блики мечутся по стенам, впереди смыкается темнота, а проход ведет вниз и вниз: где скатами, где чередой ступеней, а раз даже длинной винтовой лестницей. Иногда коридор ветвится. Тогда король берет у Юлии лампу и разглядывает стены и пол. Он молчит, шаги его почти бесшумны, и Юлия изо всех сил старается двигаться так же: неслышно и осторожно. Тишина подземелья звенит в ушах.
Тишина? Или гномьи наговоры, отскакивающие от «серебряной травы»?