Русские дети (сборник)

– Скоро выходные, – сказала тётя Ира, – в Сокольники пойдём, или на дачу можно съездить… Потом каникулы…
– Но ведь это дни какие-то, а тут – всё детство так… И потом – до старости… Бегать…
Тётя Ира поднялась и быстро прошла по свободному пространству кухни – от стола до окна и обратно. Остановилась и заговорила жёстко, резко, но и, кажется, стараясь убедить, а может, объяснить и себе, почему они все живут так, а не по-другому:
– А что делать? Приходится! Как иначе? Как иначе выжить здесь? Да и везде… Машины, еда вот эта, всё остальное – оно не само появляется. Жировки за квартиру не сами оплачиваются.
– Ну а зачем так вот?.. Это ведь не жизнь, а беготня одна…
– Есть беготня, и есть отдых. Сейчас у нас трудный период – Анна Георгиевна… с ней несчастье… у Андрея на работе проблемы, я в подвешенном состоянии… Пройдёт этот период – скоро лето, отпуска, каникулы… Нет, Оль, – тётя Ира присела напротив неё, – ты объясни, как тут у нас не так. А? Почему тебе у нас за три дня стало так, что ты бежать хочешь?
– Да я не поэтому… не из-за вас, а вообще… Люди такие… Я как первый раз Москву и людей увидела, когда вот так делами занялась… Это ведь не жизнь, я не могу представить, что они могут как-то по-другому… биороботы такие… И Варя… – Оля посмотрела на тётю Иру, та с тревогой следила на ней. – У Вари такие глаза…
– Какие у неё глаза? – сухо спросила тётя Ира.
– Недетские. Мне страшно от её глаз. Она ни разу не смеялась за эти три дня, даже не улыбалась… А сегодня – кадеты в школе как взрослые, а им лет десять… Я… – И она заплакала уже со всхлипами и скорее ладонями прикрыла лицо. – Не могу я здесь… так…
– Господи! – простонала тётя Ира. – Оля, ну что это такое? Ты же взрослый, нормальный человек, а устраиваешь тут какие-то три тополя на Плющихе. – Она покачала головой и досадливо, с болью выдохнула: – Давай успокойся, ложись, а завтра решим окончательно. И вообще, это непорядочно просто – такое положение, а ты бежать… И про Варю ты зря. Она и смеётся, и улыбается, только как ей сейчас смеяться, когда бабушка в больнице… Нормальный она ребёнок, и правильно, что так загружена, – именно сейчас всё закладывается. Сейчас ребёнок на своё будущее живёт. И работает. Да, работает! Теперь уже и в десять лет многим поздно начинать заниматься. Только с рождения… Ольга, перестань рыдать!
Она и сама пыталась остановиться, ругала себя, удивлялась: «С чего я разнюнилась, в самом деле?» – но рыдания становились сильнее и громче.
– Тебе дать валерьянки? – строгий голос тёти Иры. – Слышишь меня? Валерьянки дать? У меня в таблетках есть… Или вот «Новопассит», хорошее средство… Ольга, мы сами на пределе, ты можешь это понять?! Мы сами… а тут ещё такое… Всё, иди умойся и ложись спать. Завтра решим. И о твоём будущем тоже. Как ты жить вообще собираешься? Ты пойми, что никто никому не нужен… кроме близких людей. Сейчас и уборщицей не возьмут… Ладно, до завтра, а то заведусь, а это уже страшно будет… Андрей, проводи её.
Оля шла в свою комнату, позади шёл Андрей. Она ожидала, что он что-нибудь скажет. Сильные, мужские слова. Но он молчал. Лишь потом бесцветно, пресно пожелал:
– Спокойной ночи.
Дверь закрылась. Легла на кровать, обещая себе не спать и рано-рано утром пробраться в прихожую, одеться и уехать. Сейчас казалось, что это самое правильное. На фиг такое будущее…
– Варюша, этюд Баха проиграй, пожалуйста, – смягчённый расстоянием голос тёти Иры.
Оля прислушалась, ожидая слова сродной сестры: «Я устала, я спать хочу». Но вместо этого раздалась музыка – широкая, мощная, величественная. Будто не на обычном пианино играли, а на огромном органе. И не семилетняя девочка, а крепкий человек с железными пальцами… Оля заслушалась и уснула.
 
Василий Семёнов, Мария Семёнова
  
Зелёный луч
 
Я сидел на руле и, не забывая поглядывать на стационарный компас, то и дело косился на западный горизонт, за который готовилось вот-вот нырнуть солнце. Небо было совершенно безоблачным, и я надеялся увидеть зелёный луч.
Это атмосферное явление видели очень немногие. Кое-кто даже считает его красивой морской легендой вроде «Летучего Голландца» и зловещих встреч с альбатросами. Наверное, поэтому в художественной литературе встречаются вполне фантастические описания. Кто-то, не иначе вдохновляясь прочитанным в детстве «Волшебником Изумрудного города», повествует о том, как мир внезапно окрасился во все оттенки зелёного. Другие авторы выдают сцены, явно навеянные… чуть не написал: «лазерным шоу», но во времена, о которых идёт речь, недавно изобретённые лазеры ещё не успели войти в нашу каждодневную жизнь, а слово «шоу» употреблялось разве что в применении к загнивающей культуре буржуазного Запада.
На дворе, товарищи, стояло лето одна тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года. Сколько же воды с тех пор утекло! Вдумайтесь: всего тринадцать лет после окончания Великой Отечественной войны… одним из молодых ветеранов которой был и ваш покорный слуга.
За послевоенное время я успел получить высшее образование, поработать в промышленности и науке, на тот момент трудился над кандидатской диссертацией – так что, сами понимаете, отнюдь не склонен был доверять информации, почерпнутой из приключенческих романов. Когда у нас на яхте кто-то упомянул о зелёном луче, я, заинтересовавшись, взял в библиотеке специальные книги… и в результате примерно представлял себе, чего ждать.
Мне особенно хотелось увидеть зелёный луч именно сегодня, потому что этот поход должен был стать для меня последним. На долгое время, а может быть, и насовсем. В предыдущем году я женился, этой осенью мы ожидали ребёнка, и центр моих интересов как-то сам собой сместился в сторону дома и семьи. Часть биографии, посвящённая парусу, магнитной девиации и морским узлам, неотвратимо уходила в прошлое. Уходила без киношных скандалов, спокойно и светло, как вот это солнце, повисшее над чистым розовым горизонтом. Просто после работы и по выходным дням меня стало тянуть уже не в яхт-клуб, а в нашу комнату в коммуналке, где скоро должна была появиться маленькая кроватка. Всё просто: начиналась новая жизнь. И в переносном смысле, и в самом прямом.
В должный срок у меня родится дочь, и во время её детских болезней я начну читать ей вслух книги о морских путешествиях. Потом вытащу с дальней полки учебник по морской практике и парусному делу. И наконец, мы вместе вернёмся на яхту: я – помощником капитана, дочь – сперва юнгой, потом матросом и в конце концов… боцманом.
Солнце уходит за горизонт, чтобы вернуться.
Но всё это будет потом. Долгие годы спустя…
Я родился в Кронштадте.
Теперь поперёк залива воздвигнута дамба, и в Кронштадт – то ли отдельный город, то ли район Петербурга – можно проехать на автомобиле. Ещё несколько лет, и не все будут помнить, что когда-то Кронштадт являлся сугубо военным и очень закрытым местом, которое редко упоминалось в городских новостях (разве что в связи с героическим прошлым) и куда «посторонние» не могли попасть без страшного пропуска, заверенного в Большом доме [1]. Дочь как-то сказала, что по её детским представлениям Кронштадт был этаким питерским Китежем: мифическим городом-на-воде, о котором все слышали, но где, в сущности, никто не бывал.
Ну а моё едва ли не самое раннее детское воспоминание явно связано с поездкой то ли из Кронштадта в Ленинград, то ли обратно. Я просыпаюсь на руках у родителей; непогожий осенний вечер, на причале горит единственная лампочка, в её свете хорошо видны струи дождя, вокруг толпятся люди, они чего-то нетерпеливо ждут и волнуются… Я, совсем маленький, завёрнут в одеяло и ощущаю рядом надёжное присутствие родителей. Успокоившись, я засыпаю…
Мы жили в Кронштадте, потому что мой отец был красным командиром. Он командовал зенитным артиллерийским полком. Сейчас начальника подобного ранга возила бы служебная машина. Тогда – в двадцатые годы двадцатого века – отца доставляла на службу конная двуколка. Красные командиры, которых никто не называл «белогвардейским» словом «офицеры», были вчерашними рабочими и крестьянами. Мы жили на улице Велещинского в двухэтажном деревянном доме с печным отоплением; во дворе у каждой семьи имелся сарайчик для дров. Тем не менее «удобства» в нашем доме были уже вполне городскими. Сейчас это вызывает улыбку, но некоторых командирских жён ужасно возмущал смывной туалет прямо в квартире: