Загорка

как на прялке новой,
двух злодеев ей убил я
перед хатой Иова!
Выдал всех предатель Куздо,
гром срази ударом!
И теперь в лесах я буду
промыслом жить старым!
Ой, гайдуцкие дубравы!
Буки, сосны, ели!
Много с Минчо-воеводой
мы ягнят поели.
Тут гуляли мы, встречали
бури и бураны,
и дрожали перед нами
лютые султаны!
Многое сейчас на память
в голову приходит,
горячее бьется сердце,
кровь по жилам бродит!
В Сербию уйдем отсюда,
поминай, как звали!
Жалко, что «Александрия»
погниет в подвале!»
И когда они добрались
до вершины трое,
скрылось где-то за полями
солнце золотое.
И так щедро посылало
алыми лучами
на вершины снеговые
розовое пламя.
И в последний раз взглянули,
уходя, юнаки
на поля, леса родные
в сизом полумраке;
на прекрасную отчизну
под кровавым игом
и, прощаясь, прослезились
в горе превеликом.
Ангел молодой снял шапку,
закричал с вершины,
чтоб услышали и горы,
и поля, долины:
«Ой, Болгария, прощай же,
мать моя родная,
почернела ты от горя,
слезы проливая!
Мать-страдалица, родишь ты
сыновей юнаков,
чтоб в цепях, в петле их видеть,
горько их оплакав!
Гонишь сыновей в изгнанье
по тропинкам горным,
дочерей родишь прекрасных,
чтоб ходили в черном!
Ты родишь пшеницу, розы,
а сама без пищи;
много золота и шелка,
только все мы — нищи!
Ой, прощай, земля родная,
в доле несчастливой
щедро политые кровью
борозды и нивы!
Ты мила мне, мать-отчизна,
но к родному краю
мне придется ли вернуться?
Я и сам не знаю.
За тебя, о, мать-отчизна,
бой кипел кровавый,
но, как Ботев, в той долине
я не пал со славой.
Не погиб я в этой битве,
ухожу отсюда,
но в Болгарии под игом
я рабом не буду!
Родина, прощай! Вернусь я
к своему народу,
как ударит час сражаться
за твою свободу!»