С именем ветра (СИ)

Мистраль пыталась вернуться к работе, но текст не ложился на музыку, и она бросила это занятие. День прошел бесполезно, пусто.
На следующий день тоже была тишина. Мира могла бы сама написать сообщение, но в её правила не входило кому-то навязываться, особенно если этот кто-то - мужчина. К вечеру одиночество стало невыносимым, Мистраль надела шапку, толстовку и вышла на улицу. Нужно было пройтись. Она еще ни разу не исследовала окрестности. Продуктов у неё хватало, не было нужды идти в деревню. Вместо этого она решила подняться на утес.
Панорама, открывавшаяся Мире, оказалась просто невероятной. С одной стороны был виден Монк-Бэй, с маленькими забавными домиками, а на много миль вокруг простирались поля, напоминавшие лоскутное одеяло. Если же повернуться спиной к деревне, то взгляд устремлялся в бескрайний океан, где не было видно линии горизонта. Утес отвесной стеной уходил в воду. Там, внизу волны разбивались в пену о скалы.
 Мира недооценила температуру воздуха и силу ветра на вершине утеса. На пляже было холодно, но наверху не спасала даже толстовка, ветер пробирал до костей, пальцы леденели.
Поэтому Мистраль поспешила к дому, к любимому дивану напротив камина. На двери колыхалась записка, приклеенная куском пластыря. «Ты умеешь играть в карты?». Почерк был незнаком, но этого и не требовалось.
Почему записка? Мира сорвала её с двери и побежала к соседнему коттеджу. Долго стучать не пришлось, Шейн открыл почти сразу. Растрепанный, в сером толстом свитере под горло, джинсах и в рыжих вязаных носках с черными глазками и красными носами. Предположительно, это были оленята Рудольфы.
Мистраль с трудом оторвала взгляд от оленят и вопросительно подняла листок с болтающимся пластырем.
- Я писал. В «телеграм» и «вотс-ап». Ты не отвечала, - и он отошел, впуская Миру внутрь. Мистраль достала телефон и проверила сообщения. Их было двадцать два. На утесе не было вай-фай, она и забыла.
- Проходи, ты знаешь, как тут всё устроено, - проговорил Шейн и скрылся на кухне.
Мира прошла в гостиную. Этот коттедж, и правда, был копией соседнего, если не обращать внимания на разбросанную повсюду одежду. Из-под дивана выглядывало горлышко бутылки, на столике стояло четыре грязных кружки, рядом мерцал ноубук. Соблазн был велик, но Мистраль не стала в него заглядывать. Вместо этого она подошла к камину, протянула к нему руки и только сейчас поняла, как сильно замерзла. Её начало знобить.
Из кухни вернулся Шейн с уже знакомыми чашками. Протягивая одну из них Мире, он случайно дотронулся до её ледяных пальцев и поморщился.
- Тебе одолжить денег на куртку? – строго спросил он, и подтолкнул её локтем к дивану. Затем он закрыл ноутбук, поставил свою чашку на столик рядом с грязными, и принялся бегать по дому, периодически поднимая вещи с пола, рассматривая их и небрежно выпуская из рук, на прежнее место. Скоро он вернулся с клетчатым пледом и бросил им в Миру.
«З» - значит Забота.
Мистраль укуталась в плед и поёжилась. Она сделала глоток и удивилась, так как это оказался не привычный чай, а ароматный глинтвейн. Как же восхитительно! Взгляд её снова упал на записку, зажатую в руке. Она покрутила ею у носа Шейна, который сел рядом и потянулся к своей чашке.
- А-а, карты. Так ты умеешь играть?
Мира отрицательно мотнула головой.
- Значит научишься. И да, сегодня у нас глинтвейн. Мы празднуем мой выход из кризиса. Я всё это время писал книгу.
И он легонько стукнул краем своей чашки о её. Мира взглянула на его правую руку и увидела пластырь, намотанный на указательный палец. Шейн проследил за её взглядом.
- Консервы, - сказал он. - Пытался открыть. Перед этим пришлось проверить их срок годности. Кассирша в деревенском магазине считает своим долгом меня обокрасть, и я бы не удивился, если бы она и отравить меня решила.
Мира прыснула и вопросительно подняла бровь.
- Не спрашивай, почему. – Шейн сделал ещё один глоток. – На мои требования дать жалобную книгу, она достала из кармана помятую салфетку, бросила сверху огрызок карандаша, мерзко ухмыльнулась и сказала «Пиши!». Когда я вернусь к цивилизации, точно натравлю на нее инспекторов со всевозможных инстанций.
Он поднялся и запустил руку под диван. Оттуда Шейн вытянул колоду карт, на лице его застыл триумф, он снова упал на прежнее место.
- Я знал, что оставил их где-то здесь. Ты точно не умеешь играть? У тебя же трое братьев, как они допустили пробел в твоем образовании?
 Я играла, когда мне было лет десять.  
- Тогда смотри. Начнем с простого.
 И много ты знаешь игр?  
- Не особо. Не перебивай, - строго отчитал Шейн. Мистраль закатила глаза. – Игра «Двадцать одно». Мы берем себе по две карты, в сумме должно получиться двадцать одно очко. Если тебе не хватает, вытягиваешь еще карту, и так до тех пор, пока не наберешь нужное количество очков. Победит тот, кто первый наберет двадцать одно или максимально близкое число. Если ты набираешь слишком много, то проигрываешь.
 Это же детский сад. Игра может закончиться уже после первого хода. 
- Давай, тяни две карты. Проигравший рассказывает что-то о себе.
 Бред. Я могу рассказать, что у меня голубые глаза.  
- Аквамариновые, - машинально поправил Шейн, вытягивая себе карты. Когда Мира не шелохнулась, он посмотрел на неё и поймал удивленный взгляд. – Что? Они не голубые, а аквамариновые. И нельзя сообщать очевидные факты. Я могу усложнить, и тогда проигравший будет обязан ответить на любой вопрос, но зная тебя, не рискну. Ты можешь опять напустить на себя загадочный вид и удрать в свою нору.
Мистраль скривилась и осмотрела беспорядок в комнате.
 Мне кажется, это ты живешь в норе. 
- Не буду спорить. Я заплатил за месяц и имею право, - пожал плечами Шейн.
Они начали играть. Первая партия закончилась уже через минуту победой Миры. Шейн сообщил, что носки-Рудольфы подарила ему бабуля на Рождество два года назад, и он даже не подозревал, что они когда-то пригодятся. Продолжая игру, они смеялись и кидались картами друг в друга.
- Ты даже смеёшься странно, - заметил Шейн, и, осмелев, добавил, - Ты вроде смеёшься, но звук при этом выключен. Это как-то жутко.
И ему в лицо прилетела диванная подушка.
Следующие три партии Шейн так же проиграл. Выяснилось, что
a. за первые две свои книги он получил больше трехсот тысяч фунтов.
b. правая рука у него забита замысловатым узором из геометрических фигур и линий. Шейн это продемонстрировал, сняв свитер и оставшись в майке. Мира нервно сглотнула.
c. татуировка была ошибкой, это Шейн понял в двадцать три года, когда пытался устроиться на работу в офис.
Возможно, дело в глинтвейне, который Шейн периодически подливал в кружки, но в дальнейшем у Миры началась черная полоса. Если бы они играли на деньги, то Мистраль пришлось бы заложить свою любимую квартиру. Она всё строчила и строчила сообщения. Про эксцентричную маму, которая дождалась восемнадцатого дня рождения дочери, заявила, что она выполнила свой воспитательный долг, и укатила в путешествие по Франции. Там вдруг влюбилась, вышла замуж, и сейчас периодически звонила по скайпу, загоревшая и цветущая. Мира писала про детство девчонки сорванца, про шрам на затылке от падения с дерева. Писала про занятия музыкой и танцами в школе. И про волосы, которые не отрезала, потому что без них её бы чаще принимали за мальчика-подростка.
Мира написала про Гаррета, Рэннальфа и Идена.
Гаррет самый старший. Ему тридцать шесть лет. Он ответственный, с холодной головой, спокойный. Всегда сдержанный. Возможно, поэтому его жена ушла, оставив ему сына. Глядя на Гаррета никто не осмеливался называть его Гарри. Такое позволяла себе только мама, но она ведь видела его голым…