Любить не обязательно

Слегка покраснев, молодой человек покачал головой.
— Просто хотел проводить вас домой, — тихо сказал он. — Если вы позволите…
Не успела Жюли ответить, как в разговор вмешался пациент:
— Будьте добры назначать свидания в другом месте и в другое время.
Нет, Адам Батьяни и святого выведет из себя, подумала Жюли, закусив губу: язвительный ответ так и дрожал на кончике языка. С того самого вечера, когда она избавила его от ночных кошмаров, Адам не упускал возможности выместить дурное настроение на медсестре, но других не задевал… вплоть до сегодняшнего дня.
Видя, как смутился молодой доктор, Жюли приветливо кивнула ему.
— Я, пожалуй, сама все закончу.
Решив, что в данном случае настаивать неуместно, доктор Буше собрал инструменты, застенчиво улыбнулся Жюли и вышел из палаты.
— Ну и стоило ли грубить человеку ни с того ни с сего? — осведомилась Жюли, едва за ассистентом закрылась дверь.
— Ему? — Адам приподнял голову. — Я нагрубил вам.
— И то утешение! Полагаю, мне следует поблагодарить вас за оказанную честь?
Резкий тон медсестры заставил Адама изловчиться и взглянуть на Жюли.
— Ага, она таки умеет дать отпор! — Брови его сардонически изогнулись. — А я-то полагал, что вы — образец христианского всепрощения!
Прежде чем удостоить наглеца ответом, Жюли туго затянула повязку и закрепила концы бинтов. Адам сердито хмурился, золотистые пряди в беспорядке падали на лоб: ни дать ни взять непослушный мальчишка! Вот только язвительный тон и исполненный горечи взгляд не вяжутся с образом.
— Так оно и есть, — заверила Жюли, с трудом сдержав улыбку. — Но в вашем случае я решила сделать исключение.
Мгновение Адам смотрел на нее, а затем рассмеялся — к превеликому изумлению их обоих.
Когда я смеялся в последний раз? — спросил себя юноша и обнаружил, что не помнит.
Когда он смеялся в последний раз? — спросила себя Жюли и поняла, что вся его раздражительность и недовольство, все придирки последних дней изгладились из памяти, точно по волшебству.
Услышав смех брата, доктор Батьяни остановился в дверях: сердце его дрогнуло. Ничего подобного он не испытывал с тех пор, как впервые услыхал смех Марии, своей жены.
— Ну-с, — проговорил Ференц весело, проглотив комок в горле, — а меня вы посвятите в шутку?
— Ваш брат меня изводит.
— Ваша медсестра мне дерзит, — передразнил ее Адам.
— Не более чем вы того заслуживаете, — парировала Жюли, ловко переворачивая Адама на спину, прежде чем Ференц успел прийти ей на помощь.
— Я отчитал ее за то, что она назначает свидания ухажеру у моей постели. Вот она и злится! — сообщил Адам.
— Ухажеру?
Жюли подняла взгляд на Ференца. Брови его вопросительно изогнулись, словно крылья ворона, в глазах вспыхнуло изумление. Внезапно Жюли стало ясно, до боли ясно: Ференц Батьяни никогда не воспринимал ее как женщину, тем более желанную, и сердце ее разбилось на тысячу осколков.
— А, понятно. Так, значит, вот почему мой друг, Анри Буше, витает в облаках!
Дружеская улыбка Ференца не помогла унять боль, терзавшую душу.
— Если на сегодня я вам больше не нужна, я пойду. — Врожденная гордость помогла ей взять себя в руки.
— Ступайте. Я…
Шутливое замечание замерло у него на устах при виде укоризненного взгляда Жюли. Ну разумеется, бедняжка смущена! Он, Ференц Батьяни, привык к ее неоценимой помощи, к ее неутомимому усердию и склонен забывать о том, что Жюли молода и прелестна. Но он не глядит на женщин с тех пор, как шесть лет назад в его жизнь вошла Мария.
Братья долго глядели на дверь, за которой скрылась девушка. Оба ощущали неловкость, сами не зная почему.
— Где ты ее нашел? — спросил Адам, скрывая истинные чувства под маской цинизма. — В сиротском приюте? Или на улице?
Ференц покачал головой.
— Все произошло с точностью до наоборот. Это она меня нашла. — Будь на месте собеседника кто угодно, кроме Адама, он тотчас же призвал бы его к ответу за презрительный тон. — Жюли — превосходная медсестра, а ведь только это и имеет значение, — небрежно отмахнулся Ференц, ставя точку в дискуссии. В небрежности этой явственно ощущалось нечто показное. — Мне передали, ты отказался пить маковый настой…
— Знаешь, Ференц, учитывая, что ты на протяжении многих лет занимался подпольной деятельностью, притворщик из тебя никудышный. И обворожительная улыбка, возможно, обманет твою дочурку, но только не меня. — Адам сощурился: — Что ты пытаешься от меня скрыть?
— Пустяки, Адам. Оставим все как есть.
Не в привычках Ференца было уходить от ответа, размышлял Адам, наблюдая за братом. Тот, засунув руки в карманы, стоял у окна, сосредоточенно разглядывая дворик. Внезапно Адам решил разгадать тайну любой ценой. Кто же эта девушка? Он лихорадочно перебирал в уме возможные варианты. Дойдя до единственного, хоть сколько-нибудь правдоподобного объяснения, Адам громко рассмеялся:
— Признавайся, Ференц, она — моя племянница или наша сводная сестра?
Ференц обернулся и встретился взглядом с братом. На мгновение ему захотелось, чтобы Адам остался в неведении, поверив в одну из этих версий.
— Нет, — покачал он головой. — Ни то, ни другое.
— Черт подери! — Адам приподнялся на локте, поморщившись от боли. — Так кто она? И какого черта ты не желаешь мне сказать?
Ференц сдался. Он знал, что рано или поздно настанет момент, когда придется открыть Адаму правду.
— Потому что она — русская.
Во взгляде Адама вспыхнули ненависть и холодная ярость. Затем он вспомнил, как несколько дней назад на краткий миг соприкоснулись их губы, и ярость превратилась в бешенство. Но в глазах старшего брата по-прежнему читалась настороженность.
— И это еще не все, верно?
Ференц глубоко вздохнул.
— Она — княжна Жюли Муромская. По-русски — Юлия.
— Так… — Адам призвал на помощь все свои силы, чтобы выговорить вслух имя негодяя, который похитил Илону и бросил его умирать в луже собственной крови. — А Борис Муромский…
— Ее дядя.
— Как ты мог? Как ты мог позволить ей прикоснуться ко мне? — воскликнул Адам. Каждое слово сочилось ядом, точно рана, оставленная отравленным лезвием. — Или ты придерживаешься гомеопатических теорий: дескать, русская медсестра исцелит меня от ненависти к русским?
— Я долго думал, прежде чем принять решение.
Брат презрительно фыркнул, и Ференц почувствовал, что его терпение вот-вот иссякнет.
— Черт тебя дери, Адам, я хотел обеспечить тебе наилучший уход, и помочь тебе способна только эта девушка!
Он принялся нервно расхаживать по палате. Как объяснить, что Жюли наделена даром исцелять? Подобным талантом не обладают и врачи, не то что медсестры. Внутренний голос подсказывал Ференцу — и раньше, и сейчас, — что только Жюли может спасти брата.
— Кроме того, Жюли никоим образом не причастна к твоим бедам. — Ференц резко повернулся на каблуках. — Никоим образом, слышишь! Ее родители вынуждены были покинуть Россию после декабрьских событий 1825 года. Они — изгнанники так же, как и ты, потому что боролись и потерпели поражение.
— Убирайся отсюда, Ференц! И больше не смей ее ко мне присылать!
— Адам…
Адам встретил взгляд брата и намеренно не отвел глаз.
— Уходи. — Он демонстративно отвернулся к побеленной стене. — Оставь меня.
Он не станет о ней думать. Ни за что не станет. Он будет думать об Илоне. Адам закрыл глаза и попытался представить лицо своей юной возлюбленной, но, как ни старался, видел лишь отдельные черты, которые не складывались в цельный образ.
Четыре года неутихающей боли и полной беспомощности научили его контролировать мысли, направлять их в нужное русло. Только это и спасло Адама от бездны отчаяния, куда его ввергали физические муки, чувство вины и собственное бессилие. Так почему же сейчас воображение вышло из-под контроля, отказываясь повиноваться приказам? Словно зажило собственной жизнью: дразнит его, провоцирует…
Адам боролся до последнего. Зная при этом, сколь уязвима его броня. Разве он не возненавидел девицу с первого взгляда?