Седьмая жена
Все пошли в дом. Антона отвели наверх, заставили снять мокрый пиджак и рубашку, надеть хозяйскую пижаму. На несколько минут он был оставлен один. Он вспомнил о своей миссии и поплелся осматривать второй этаж. Детская с зарешеченным окном. Главная спальня. Комната для гостей, комнаты старших детей с поблескивающими компьютерами и радиокомбайнами. Одна дверь оказалась запертой. Он постоял прислушиваясь, потом негромко позвал:
– Голда!.. Голда, это я. Если ты не хочешь, я никому не скажу, что ты здесь. Мне бы только самому знать.
Никто не ответил.
– …Все же я не могу понять, что с тобой стряслось, спорт. Уйти из бизнеса в такие времена! Ну случилось несчастье, ну потерял жену – но не конец же света. Тем более для тебя. Были у тебя до нее жены, будут и после. Ты хоть выгляни ненадолго из своей норы, посмотри, что творится кругом. Знаешь ли ты, какое сейчас раздолье – и вашему брату, и нашему? Нет такой беды, такого несчастья, на которое не найдется виноватого с толстым бумажником. То есть они и раньше были, большого ума не надо, чтобы найти. Но чего не было – доброты. Такой всеобщей. Разливанной. Такого воспаленного сострадания. Такого разнузданного, безудержного милосердия. Вот я тебе задам простую задачу: обиженный психопат-учитель забредает в школу, из которой его уволили, достает тридцативосьмикалибровый и начинает от огорчения палить направо и налево. Двое убитых, пятеро раненых. Кто виноват?
Муж-2-2 на минуту застыл, подняв вилку с розовым лепестком ветчины.
– Правильно – виноват учебный округ. Почему? Потому что не разглядел психопата, потому что огорчил его, потому что не обеспечил школу охраной, а главное, потому, что у него бюджет в десятки миллионов и он от исков застрахован. Родственники подают в суд, начинается отбор присяжных – и вот тут все будет зависеть от меня. Тут и начинается главное искусство адвоката! Ох, я уже поднаторел в этом деле, ох, я человека насквозь вижу. Если у тебя хоть проблеск сообразительности заметен, если хоть какая-то мысль в глазах светится – отведу с порога. Если говоришь гладко, если улыбаешься иронично, если одет элегантно, если, не дай Бог, дипломы имеешь – лети туда же. Нет, мне подавай таких, которые двух слов связать не могут, которые смотрят перед собой в одну точку, у которых рот приоткрыт и глаза сияют, которые только мекают, кивают, извиняются на каждом слове, – вот это мой товар. С такой командой присяжных я горы сворочу. Таких я разжалоблю, до слез доведу, раскачаю так, что школьный округ у меня семизначными суммами будет расплачиваться.
– Меня почему-то никогда не вызывали в присяжные, – сказала жена-2. – Соседка наша уже два раза получала повестку и не пошла, отговорилась. А мне бы очень хотелось. Но вот – не вызывают.
– Тебя-то я отведу с порога, можешь быть уверена. Ты не выдержишь мой тест на доброту. Да-да, я теперь на отбор присяжных по таким делам прихожу с пластмассовым пупсом. Разборным. Судья мне разрешил. Выламываю на глазах у кандидата ребеночку руки, отрываю ноги. Если он сидит невозмутимый, гоню его в шею. Если морщится, страдает – оставляю. Потому что мне нужны только добрые-предобрые.
– Скажите, – невпопад спросил Антон, – моя Голда случайно у вас не появлялась в последнее время? Я давно от нее ничего не слышал.
Супруги Фихтер переглянулись, задумались на секунду, потом решительно замотали головами и продолжали разговор.
– И куда учебный округ побежит после приговора миллионов на пять? К вам же, к страховальщикам. Вам и делать сейчас ничего не надо: только поднимай ставки и греби денежки. Паника полная! Заснет пьяный с сигаретой в мотеле, сожжет себя – кому платить? Конечно, мотелю – почему нет автоматических брызгалок в каждом номере. Другой пьяный собьет тебя, искалечит, но что с него взять, когда у него ни гроша за душой? Так нашелся адвокат, который догадался подать в суд на тот ресторан, где виновник надрался. И выиграл! Но больше всего я люблю историю, как один бедолага в Нью-Йорке собой кончал: бросился в метро под поезд, но не погиб, а только потерял обе ноги. И что ты думаешь? Подал-таки в суд на метро – зачем машинисты у них медленно тормозят. А метро суда испугалось и откупилось от него. Шестьсот тысяч отвалило! Нет, спорт, не понимаю я тебя и никогда, наверно, не пойму. Это все равно что уйти от рулетки, когда шарик падает в твой номер раз за разом.
– Нас здесь все время пугают засухой, – сказала жена-2. – Говорят, что в резервуарах понизилась вода, что не хватает миллиона кубических футов.
– Миллиарда, – сказал муж-2-2.
– Я не понимаю – много это или мало. Когда они сыпят по радио своими процентами, галлонами, баррелями… Миллион, миллиард – я их не вижу.
– Я человек трех видов спорта: плаванье, автомобильные гонки и слалом, – сказал муж-2-2.
– Наконец нашелся умный комментатор, который объявил: чтобы наполнить резервуары, понадобится семь ливней…
– …Если снег лежит тонким слоем – полегче на поворотах. Причем ступня должна пружинить постоянно, не застывая, как бы пританцовывая…
– Семь ливней – это я поняла. Это много. Это настоящая засуха. Я стараюсь экономить воду. Я заворачиваю краны. Принимая душ, я ставлю в ванну горшки с цветами. Чтобы не пропало ни капли. Я считаю дожди. Осталось два. Правда, не всегда ясно, какой можно считать ливнем, какой – нет. Сегодня первый день, когда разрешили полить газоны…
– Спорт, ты нас, надеюсь, извинишь, если мы на полчаса поднимемся в спальню?
– Гордон!
– Что такое? Я опять выдал большую тайну? Энтони не знал, чем мы занимаемся наедине.
– Ради Бога, не обращайте на меня внимания, – сказал Антон.
– Видишь, спорт понимает. Он знает, что есть люди, которым очень трудно отменять то, что было запланировано на день. Тем более что приехал-то он без предупреждения. Ты ведь найдешь чем себя занять на полчаса, правда, спорт?
– Я могу сделать что-нибудь по хозяйству. Помыть посуду, например. Не тратя много воды.
– Лучше выкоси газон перед домом. Впрочем, на это обычно уходит целый час. Кэтлин, как ты думаешь, есть у Антона час или нет?
Жена-2, не отвечая, глядела в окно, словно пыталась понять, каким образом в одном и том же мире уживаются рядом сияние струй, листвы, радуги и сияние неистребимой людской вульгарности.
– Все дело в том, что она иногда очень долго раскочегаривается. Никогда нельзя знать заранее. Впрочем, что я тебе буду рассказывать. Так что не морочь себе голову. Посмотри телевизор, полистай журнальчики. На Бетси не обращай внимания – она может качаться часами.
Супруги встали из-за стола и отправились наверх. Жена-2 пыталась удержать на лице мечтательную безучастность. «Меня с вами нет, нет, нет, делайте и говорите все, что хотите, я останусь, всегда останусь среди листвы, под душем струй, в кольце цветов».
– Эй, – окликнул их Антон. – Вы забыли чайник.
– Чайник? – Нотка заинтересованности явно мелькнула в голосе мужа-2-2.
Жена-2 схватила его под загорелый локоть и повлекла за собой, полоснув по Антону испепеляющим взглядом – «Никогда, никогда не забуду и не прощу, предатель, предатель!»
Антон услышал наверху дребезжание ключей и щелчок отпираемого замка. Он вспомнил, что и у них в доме после рождения детей тоже была заведена комната с запором, где хранились все острые предметы. Впрочем, и все, что угрожало только неродившимся детям, тоже хранилось там же. Так или иначе стало ясно, что Голды нет и в запертой комнате. Антон пошел к телефону.
Набирая номер, он невольно прислушивался к звукам, доносившимся сверху. Ухо все еще побаливало от испытания сиреной, с трудом улавливало обрывочные скрипы, писки и трески – оркестр настраивается перед началом спектакля, а ты застрял внизу, в вестибюле, перед кассой с табличкой «Все билеты проданы».
Трубку взял муж-1-3.
– Докладывает специальный агент Себеж, – сказал Антон. – В Вашингтоне объект не обнаружен. Выезжаю в направлении Питсбурга.
– Эх, старина, забудь про Питсбург. Дело обернулось худо-худо.