Полдень XXI век, 2012 № 10

«Что-то здесь не так, — подумал я. — Ведь Шеф знает наверняка, что всё кафе насквозь прослушивается, не может не знать, а зачем-то выкладывает все открытым текстом».
— А мне теперь плевать, — откликнулся Шеф. — Если мне конец, то пускай и им. Меня теперь попрут и правильно сделают. Может, хоть пенсию оставят из жалости. Все-таки столько лет верой и правдой оттрубил. Но ты, умный Стас, ты мне скажи, за что…
Он хрустнул хлипким стулом и встал.
— Пойдем прогуляемся.
* * *
Если судить по литературе, то набережная Женевского озера всегда была любимым местом встреч шпионов. Говорят, что именно здесь в 41-м или 42-м году встретились резиденты наших разведок в Европе. Встретились, несмотря на жесточайшие запреты, потому что связь с Центром была потеряна, агентура разгромлена, а возвращение домой означало бы скоротечное пребывание в лубянском подвале с заранее предопределенным концом. Встретились, все порешали и принялись за работу.
Мы молча шли по набережной в сторону фонтана. На всех видах Женевы фонтан должен присутствовать непременно, а то какая же это иначе Женева. Все равно что Париж без Эйфелевой башни. Говорят, какой-то придурок однажды перелез через ограждение и сунул руку в струю. Руку, ясное дело, тут же оторвало. Это ведь все равно, что сунуть руку под поезд. Не верю, что мог быть такой кретин, но кто его знает.
— Ты правильно сделал, Стас, что на ней не женился, — вдруг заговорил Шеф. — Ты умный, и всегда был умный. Хоть ты и не знаешь, почему ты умный, а я знаю.
Я мысленно хмыкнул. Вот уж от Шефа я никак не ожидал признания мощи своего интеллекта, да еще в такой форме и по такому поводу. И говорил он совершенно необычно для себя. Это от шока, подумал я. Нет, он пьян, вдруг дошло до меня.
— Да, Стас, я напился. Первый раз за последние двадцать с лишком лет. Я так же напился, когда умерла Фрида. Я женился на ней из жалости и от одиночества. Я тогда служил в авиашколе механиком, рвался на фронт, а меня держали в глубоком тылу в Средней Азии. Она была эвакуированной. Там тогда было много евреев, беззащитных и жалких. Одни женщины, старики н дети. Я ее подкармливал н ее семью тоже. После войны остался там же на сверхсрочную, а куда было идти. Женился на Фриде, хоть ее родичи смотрели на меня косо, но она меня любила и на родителей не глядела. Потом родилась Светка. В 50-м. Трудно жилось, но ради Светки был готов на все. Потом армию стали сокращать, а тут Сталин помер, скоро зэков повыпускали, и Фрида стала бояться за порог выходить. Грабили и убивали средь бела дня. За корку хлеба. И тут мне предложили пойти в органы. Как Берию убрали, у них дефицит кадров образовался. Отправили в Москву учиться, дали комнату. Чего еще надо? А когда Светке стукнуло пятнадцать, Фрида умерла. От рака. А Светка этого вроде и не заметила. Я тогда уже по службе продвинулся, стал по загранточкам ездить, потому как по кадрам служил, привозил ей всякое барахло. А она брала, но даже спасибо не говорила. Как чурбан была. Правильно, что ты на ней не женился.
Я молчал. Что я мог сказать? Что Светка презирала отца и не любила мать? Что она ненавидела отцовскую фамилию Вареник и материну фамилию Ройзман? Ой, вдруг проскочила мысль, а ведь Роза тоже терпеть не может свою фамилию. Что же он теперь станет Уорреником, если надумает на ней жениться, а она возьмет фамилию Роуз? Может, поэтому они и сошлись?
А Шеф продолжал:
— Я теперь вообще ничего не понимаю. Вот пришел Мишка-меченый, как его в народе называют, мне-то это известно, я как генерал всякие сводки читаю. Что это за перестройка с ускорением? Что за гласность такая? Диссиденты всюду повылазили, и погромы пошли, как в Сумгаите. И пацан какой-то немецкий на святой Красной площади самолет сажает средь бела дня. Что же это происходит? Через пару недель сюда министр наш грузинский иностранный с Шульцем прикатят, говорят, ракеты наши уничтожать будут. Куда мы катимся? Хоть ты объясни. Ты же трезвый. Ты же, говорят, вообще не пьешь.
Я молчал. Я и сам не всегда понимал, что происходит, но чувствовал, что что-то значительное. Я был не участником, а зрителем, но и зритель иногда бывает участником, даже того не подозревая.
— Молчишь, — вздохнул Шеф. — Правильно, молчи. Нечего тебе сказать. А я тебе скажу, почему ты такой умный. Они думают, что ты мутант.
* * *
Этим он меня огорошил.
— Кто «они»? — только и спросил я.
— Врачи наши. Ты думаешь, зачем ты медосмотр каждые полгода проходишь, когда остальные раз в два года? Они тебя наблюдают и каждый раз чего-то находят. Потому и задание последнее именно тебе дали. Я не должен был тебе говорить, а теперь вот говорю, потому как мне на все наплевать. Я в любой момент на родину готов. Хотел тебя за старшего оставить, если отзовут, но, думаю, лучше не надо. Пускай зам мой, комсомолец этот вонючий, покомандует. Он давно уж землю роет. Под меня. Да и под тебя тоже. Я полный отчет в центр отправил и рапорт об увольнении приложил. Пусть решают. С меня хватит, шестьдесят пять уже стукнуло, на покой пора. Да, пойди на вечеринку к этому сукиному сыну Розе. Светку там увидишь. Может, она еще чего мне передаст.
— Подождите, — перебил я. — Почему мутант? Что со мной не так?
— Не знаю, — проворчал Шеф. — Что-то, значит, не так. С генетикой. Я в этом ничего не понимаю. Слушай, — вдруг сказал он совсем трезвым голосом, — Ленка отличная девка. Бросай ты эту свою шалаву Нику, контору бросай и живи с Ленкой, пока живется. Наследника воспитывай, он уж на подходе. Решайся, Станислав свет Побискович, пока не поздно.
Все знают меня как Павловича, но мое официальное отчество — Побискович. Отца звали Побиском. Так ему удружили энтузиасты родители. Мне давным-давно надоело всем объяснять, что означает это имя. Очевидное толкование — «ПОБеда ИСКусства» неверно. На самом деле это означает «ПОколение Борцов И Строителей Коммунизма». Боюсь, что я к этому поколению не принадлежу.
* * *
Иногда мы превращаемся в автоматов. Срабатывает автопилот. На нем я и добрался до дому, поставил машину в подземный гараж, машинально открыл дверь квартиры, добрел до кухни, влез в холодильник, съел, внезапно ощутив дикий голод, кусок грюйера без хлеба, налил на два пальца гостевого «Джонни Уокера», заглотал и полез в душ. Как и где я заснул, уже не помнил.
 5.2.«Я не мутант, мутант не я», — вертелось у меня в голове. «А кто же ты»? — издевательски спрашивала Ника. «Не мутант», — упрямствовал я. Она смеялась. Смеялась так же, как на выставке в Протвино, где мы познакомились.
Я проснулся. Та же холостяцкая квартира, что и вчера, откуда я ушел к кудеснику Шевалье. На кухне капала вода. Я сунул ноги в старые шлепанцы и пошкандыбал на звук капель. Я забыл закрыть холодильник, и оттуда на пол натекла противная лужица. «Все равно его надо было мыть», — подумал я и захлопнул дверцу.
Я многим задавал вопрос: как изменится температура в закрытой комнате, если в ней оставить включенным холодильник с открытой дверцей. Почти сто процентов отвечали, что в комнате станет холодней. Это для меня всегда было мерой невежества. Про холодильник с открытой дверцей меня спросили на приемном экзамене по физике в университет. Я так удивился, что попросил повторить вопрос. Молодой экзаменатор — потом мы познакомились поближе, он был ассистентом на кафедре общей физики и подменял одного доцента, который сбежал после первых двух дней экзаменов, — презрительно улыбнулся, но вопрос повторил. Я ответил, что, конечно же, в комнате станет теплее и спрашивать про это глупо. Он спросил, почему. Потому, что второй закон термодинамики еще никто не отменял, грубо ответил я. Он рассмеялся и поставил мне пять. Много позже я прочитал, что в одном из американских штатов в начале века этот закон природы пытались отменить через Конгресс, как прославляющий стремление к хаосу, а значит, противоречащий идеалам великой державы и американской мечте.