У подножья Эдельвейса
Линда добежала и бросилась вниз, даже не успев испугаться высоты. Но лавина уже громыхала не где-то вдали, а рядом, за спиной. И, лишь падая, девушка поняла, что это не она прыгнула, что это сам Эдельвейс скинул ее случайным движением – так человек, не заметив муравья, смахивает его рукой вместе с сором со своей одежды.
Снег клубился вокруг, бесновался, принимая причудливые формы, обволакивая тело холодом, сковывая волю. И Линда, словно впав в забытье, подчинилась этой сильной массе, ее слаженным движениям, где каждая частица повторяла общий безумный танец ломаных линий. Разодранное в клочья пространство хрипело в предсмертных судорогах, луна бешено скакала по горизонту, словно мяч по асфальту, звезды разом посыпались вниз, увлекаемые общей сумятицей. Казалось, снег и этот звездный дождь соединились в один сплошной поток, низвергающийся с небес. Линда чувствовала, как тяжелые осколки бьют по ногам, по спине, вонзаются в ступни и плечи холодными иглами…
И вдруг все остановилось, замерло. Обозначились облака, странно спокойные и удивительно близкие. Черное небо перестало вращаться и гримасничать. Грохот покатился куда-то дальше. Затем неожиданно стало тихо. Тишина навалилась на сердце, черными ладонями закрыла глаза, белыми кристаллами холода набилась в уши. Сознание, неспособное противостоять ей, готово было вот-вот угаснуть. Тихо. Нестерпимо, невыносимо тихо падал снег, и луна, как трусливая воровка, прикрылась его тонким кружевом…
2
Две алые розы на снегу выглядели так беспомощно, потерянно… Их нежные лепестки, чуть прихваченные морозом, покрылись по краям инеем, шипы заиндевели. Белое безмолвие и эти крохотные цветы. Стоит лишь поднять глаза, и прямо перед собой увидишь величественную вершину Эдельвейса.
На Аляске много гор, и Джон исходил их немало по индейским тропам. Высокие и пониже, устремленные в самое небо и приземистые, вытянутые хребтами и одиночные, они всегда заставляли его задуматься о мимолетности жизни, о ничтожности человека. Но Эдельвейс не производил на него такого впечатления даже теперь, после страшных событий трехлетней давности.
Сама по себе гора не была какой-то особенной. Она не выделялась, как Мак-Кинли, своей высотой, не привлекала внимания ученых каким-нибудь особенным животным миром, но в Анкоридже ее знают все. Больше того, жители порта, кого ни спроси, вряд ли назовут еще хоть одну вершину, несмотря на то что кругом их предостаточно. Красота и опасность прославили эту гору.
Когда по утрам на востоке поднимается огромный огненный шар, багрово-красный, озаряющий белые снега своим сиянием, то кажется, что он специально замирает на небосклоне, чтобы посмотреться в ледяные глыбы Эдельвейса. Ледник на ее вершине, почти никогда не прикрытый снегом, отражает лучи восходящего солнца подобно огромному зеркалу. И тогда Эдельвейс вспыхивает тысячами оттенков красного. Потом солнце поднимается выше, и он загорается оранжевым, плавно тускнеющим и переходящим в золотисто-желтый.
Игра света, особенно в ясные дни, представляет собой величественное, волшебное зрелище. Кажется, среди холодных серо-голубоватых вершин распускается огромный цветок. Разворачиваются, пламенея, гигантские лепестки, вот-вот стебель начнет расти ввысь… Да, когда облака не нависают над Эдельвейсом, скрывая его от людских глаз, он прекрасен.
Каждый год сотни альпинистов пускаются покорять эту невысокую, в общем-то, гору только ради того, чтобы встретить на ней рассвет. Говорят, что если стоять на самой вершине, то остается незабываемое впечатление. Солнечный свет словно пронзает тебя, врезаясь в лед, от обилия бликов от преломляющихся лучей начинает рябить в глазах, а под ногами будто распускаются, искрясь, диковинные соцветья…
Но ничто не дается даром в этом мире. Эдельвейс не покрывается надолго снегом по одной простой причине: под прямыми лучами солнца ледник легко сбрасывает с себя пушистый белый покров. Лавины сходят не менее четырех раз в год. Конечно, они неопасны для жителей города, только иногда заваливают дорогу в восточной ее оконечности, но той трассой редко пользуются. Ее зачастую даже не торопятся расчищать. А вот альпинисты гибнут на Эдельвейсе почти каждый год…
Джон снова опустил глаза. Прошло три года, а он до сих пор помнит все так отчетливо, словно это было вчера.
Стоял один из самых теплых дней апреля, температура впервые после зимы поднялась до десяти градусов мороза. Солнце сияло вовсю, играло на капоте новой машины, то и дело норовя ослепить его бликами. Джону казалось это забавным, ему вообще все казалось забавным в этот весенний день, потому что он возвращался из командировки на два дня раньше, чем собирался. Вот будет сюрприз домашним! Он специально не стал звонить и предупреждать – так интереснее.
По радио крутили старые хиты, кто-то завывал довольно мило, но заунывно. И погода никак не вязалась с музыкой. Но вдруг экстренный выпуск новостей прервал эту оду страданию. Местная горноспасательная служба извещала население о лавине, только что сошедшей с Эдельвейса. Рекомендовалось пока не пользоваться восточной трассой, которая в скором времени могла оказаться под завалами. Джон тогда не придал значения этому краткому сообщению. Да и что за дело ему было до лавины, ведь он возвращался домой после двухнедельной отлучки. К сестре и к жене, в которых души не чаял, по которым безумно соскучился.
Голова шла кругом от обилия света и хорошего настроения, хотелось петь, радоваться жизни. Вот сейчас Илари, наверное, готовится к очередному тесту по правоведению. Она сидит в своей комнате, склонившись над распечатками, и толстым маркером выделяет главное в прочитанном. Так проходит час, другой, потом Ил встает и идет в кухню к Марии.
– Нет, мне все это надоело! – говорит она, в сердцах кинув на стол свои бумаги. – Не хочу больше, пойду гулять!
– Подожди. – Мария берет листы и быстро пробегает текст глазами. – Тебе что-то непонятно? Давай разберемся вместе.
Она убирает с плиты кастрюлю или вовсе выключает газ и садится к кухонному столу, приглашая Ил. Та нехотя пододвигает табуретку и, наморщив лоб, подперев подбородок кулаками, слушает объяснения старшей подруги. Мария добродушно улыбается, голос звучит мягко, доброжелательно, даже многословные определения, произнесенные так, выглядят куда привлекательнее, чем раньше. Постепенно Ил, этот упрямый подросток, с пока еще непропорционально длинными руками и ногами, у которого на макушке волосы всегда стоят торчком, заинтересовывается. Она еще недоверчиво глядит на ненавистные листы, но уже слушает и даже улыбается.
Не проходит и часа, как в кухне начинается настоящее веселье. Мария изображает суд присяжных заседателей, причем за каждого говорит новым голосом. Ил стучит молоточком для отбивных по разделочной доске и играет роль судьи. Листы превращаются в импровизированный компромат, список особо важных улик.
О эти домашние вечера! Ответственность за Ил легла на Джона после смерти родителей, он стал ее опекуном, когда младшей сестре было всего одиннадцать. Тогда же появилась и Мария – первая девушка, первая любовь. Боже, как давно все это было! Словно в другой жизни, словно тысячу лет назад. Встреча, первое свидание. Как давно и в то же время как недавно это было. Они полюбили друг друга с первого взгляда и уже больше не могли расстаться. Мария, по сути, заменила Илари мать. Счастлив человек, имеющий настоящую крепкую семью, где каждый любим и уважаем, где нет места склокам и зависти.
Ил никогда не любила учиться, многих трудов ей стоило окончить даже школу, а во что это обошлось окружающим, даже вспомнить страшно! Затем Джон на правах старшего брата стал настаивать на колледже. Ил, само собой, идти туда не собиралась, упиралась, как упрямый ослик, заливалась слезами, но все было напрасно.
Джон целыми днями пропадал на работе. И все заботы о новоявленной студентке легли на плечи Марии, тем более что она сама имела юридическое образование. Так и жили, помогая друг другу. Каждый делал то, что у него получается лучше всего. Джон зарабатывал деньги, ведя унаследованный от родителей бизнес, Мария занималась хозя