НАША ФУТБОЛЬНАЯ RUSSIA
Шалимов:
– Думаю, сильнее всего нас задела фраза, что с такой игрой в Америке делать нечего. Ни в коем случае не оправдываюсь, но когда забиваешь чистейший гол (там метра два до офсайда было), экзотический судья его не засчитывает, а после игры слышишь такие слова – наступает ответная реакция. Я как капитан говорил, наверное, полчаса. Вспоминал все претензии, которые у нас накопились по организации дела в сборной. И пошло-поехало. Это и послужило отправной точкой конфликта. Может, не стоило так делать, надо было искать какой-то компромисс. Но молодые были, горячие…
Семин в 2003-м видел ситуацию так:
– Может, ничего бы и не произошло, если бы не было того непонятного разговора в раздевалке. Это еще раз доказывает – всем, что там происходит, должен управлять только главный тренер. Никто, кроме него, не имеет права проводить собрание по горячим следам. Игроки ведь сами переживали, что неудачно закончили тот матч, в котором сыграли, полагаю, вовсе не так плохо. Надо было дать людям отдохнуть после игры, поблагодарить их за успешный итог отборочного цикла, выставить на столы шампанское. А уже через неделю, когда все успокоятся, провести собрание, где все и обсудить. В результате футболисты совершили очень большую глупость, о которой сами теперь все сожалеют…
Игнатьев, правда, считал несколько иначе: «Припоминаю свои ощущения: как тренер я со стороны Колоскова какого-то нарочитого отсутствия дипломатии в тот момент не почувствовал». Юран добавил: «Колосков вошел, когда мы еще даже в душ не сходили, и, думаю, было неправильно начинать с ним спорить. В конце концов, он – президент федерации, и имел право говорить так жестко, как считал нужным. Мне кажется, ответ ребят был кем-то заранее спровоцирован».
На собственном (пусть и любительском) опыте я знаю, как после матча, тем более проигранного, обострены чувства его участников. Говорить в такие моменты на повышенных тонах – значит добровольно запаливать фитиль. Что и произошло в Афинах.
* * *Во время перепалки в раздевалке Колосков упомянул, что РФС подписал спонсорский контракт с фирмой Reebok, и на чемпионате мира все игроки должны играть в ее бутсах – а кто не захочет, тот не поедет в США. Это стало еще одним детонатором взрыва. Даже не потому, что у многих легионеров были индивидуальные контракты с другими фирмами. А из-за того, что на этом соглашении в числе прочих стояла подпись главного тренера.
Шалимов:
– Мы стали спрашивать, почему о столь жестких условиях нас никто заранее не поставил в известность, хотя мы и прежде предупреждали об индивидуальных контрактах. Колосков сообщил, что контракт от имени сборной России подписали он сам, Симонян и Садырин. Павел Федорович при этом промолчал. Тогда-то мы и поняли, что главный тренер – не с нами, а с руководством федерации. Это сейчас, став тренером, я осознаю, что способ, который мы избрали для ответа, был неправильным, и игроки вообще не должны ставить вопрос о смене тренера. А тогда нам казалось, что Садырин мог повлиять на всю ту массу организационных неурядиц, которая в то время была в сборной. И что это напрямую влияет на результат. Потому в письме и возник пункт о замене Садырина на Бышовца.
Семин: «Да, на Садырина со стороны игроков была обида, что он не встал на их сторону, промолчал во время выступления президента РФС. Но до этого, насколько помню, никакого негатива по отношению к работе тренеров не было».
Из тех, кто подписал письмо, деятельность Садырина-тренера была главной причиной только для Карпина. Спустя десять лет он не скрывал, что основанием во многом послужила личная обида – несмотря на отсутствие в Афинах из-за дисквалификации его конкурента Канчельскиса, Садырин даже не вызвал тогдашнего спартаковца на матч с Грецией.
– Разумеется, дело было не только во мне, – вспоминал в 2003 году Карпин. – Я не думал, что с этим руководством сборной мы можем чего-то добиться на чемпионате мира. И когда подписывал письмо, для меня было совсем не обязательно, чтобы на место Садырина пришел именно Бышовец.
Карпинский акцент на Садырине был исключением, который лишь подтверждал правило.
По иронии судьбы совсем незадолго до того два главных закоперщика конфликта – Шалимов и Кирьяков – в беседах с автором этих строк, опубликованных соответственно в газетах «Футбол-экспресс» (в декабре 92-го) и «Футбольный курьер» (в мае 93-го), отозвались о Садырине комплиментарно.
Шалимов: «Работать с Садыриным мне понравилось сразу. Пришлись по душе его знание футбола и отношение к нам как к личностям. Он не равняет всех под одну гребенку, не вгоняет в какие-то искусственные рамки, а старается найти общий язык с каждым. Думаю, что с таким тренером, да и при таком составе, мы можем и за Кубок мира побороться. А почему бы и нет?»
Кирьяков: «Не найти общий язык с Садыриным можно только при большом желании. Он прекрасно понимает игроков, может пошутить. В помине нет такого, как при Бышовце, когда на базе гробовая тишина стояла, каждый был погружен в себя. Строгие рамки дисциплины, в которые нас загонял Анатолий Федорович, далеко не всем были по нутру. Особенно тем, кто за границей играл».
А уже в январе 94-го Шалимов в интервью моему коллеге по «Спорт-Экспрессу» Михаилу Пукшанскому заявлял следующее: «Колосков непотопляем – это ясно всем. Но я согласен играть в сборной при Бышовце, потому что он всегда стоял и, я уверен, будет стоять на стороне игроков, а не предаст нас, как это сделал Садырин».
Не сомневаюсь, что Шалимов с Кирьяковым искренне верили в то, что говорили. Молодости свойственны эмоции – вот и поменялось их отношение к человеку на 180 градусов за какой-то год. А на самом деле – не за год, а за ту самую минуту в афинской раздевалке, когда Садырин не поддержал футболистов в «обувном» вопросе…
Сами игроки тем не менее в те месяцы приводили игровые причины своих претензий к главному тренеру. Так, на нашумевшей пресс-конференции в пресс-центре МИД 25 декабря 93-го капитан сборной Шалимов сказал:
– Команда на глазах регрессирует, и мы не хотим в таком состоянии ехать на чемпионат мира, чтобы там опозориться. Поэтому мы потребовали назначения тренером сборной Бышовца, который всех нас хорошо знает и которому не придется строить команду заново. Мы считаем, что за оставшееся время он сможет вернуть нам игру, которая у нас когда-то была. Ведь всем нравилось, как мы играли в отборочном турнире чемпионата Европы (1992 года. – Прим. И. Р.), когда сумели опередить таких соперников, как сборные Италии и Норвегии.
С этим тезисом Шалимова согласиться трудно. Да, в отборочном турнире Euro-92 сборная СССР под руководством Бышовца выступила здорово, хотя с теми же итальянцами дважды сыграла вничью с одинаковым счетом – 0:0 и опередила их благодаря лучшим результатам встреч с другими командами. Но потом-то был финальный турнир, о котором капитан сборной почему-то упоминать не стал!
Не сделал он этого потому, что там, в Швеции, никакого намека на осмысленную содержательную игру у сборной не было. Бышовец сделал ставку на глухую оборону в ущерб атакующим действиям, и эти защитные бастионы помогли команде дважды сыграть вничью с ведущими сборными Европы – Германией (1:1) и Голландией (0:0). В последнем случае нашей команде еще и повезло, потому что судья не засчитал гол, забитый форвардом голландцев Марко ван Бастеном по всем правилам.
Прекрасно помню тогдашние ощущения – и свои, и друзей-болельщиков. Собственно от игры сборной СНГ тогда все, называя вещи своими именами, плевались – но ничейные результаты говорили о том, что, возможно, такая циничная тактика Бышовца была верной. Но когда в заключительном матче группового турнира, против потерявших уже всякую мотивацию шотландцев, потребовалось атаковать и выигрывать, сборная оказалась на это не способна и проиграла – 0:3. Бышовец видит в том разгроме не только и не столько футбольные причины, но факт остается фактом: даже намека на умный, творческий и привлекательный футбол команда тогда не продемонстрировала. И бесславно покинула первенство, а Бышовец вскоре уступил место главного тренера Садырину.