Декстер в деле

Потом зажал кофе между колен и пальцем подцепил крышку. Пончики болтались у него на крюке — так он от них и откусывал.
— Гмм, — прочавкал Чатски. — Не успел поесть. Ждал, когда Дебора позвонит, думал к вам приехать пообедать…
Он опять откусил пончик и стал жевать в тишине, изредка прихлебывая кофе. Я воспользовался этой возможностью доесть свою порцию. Дальше мы просто сидели и смотрели на Дебору, как будто это была наша любимая телепередача. Время от времени какой-нибудь аппарат вдруг странно щелкал, и мы оба одновременно дергались. Но ничего не менялось. Дебора так и лежала с закрытыми глазами, дыша тяжело и прерывисто, словно Дарт Вейд ер под аккомпанемент кислородной маски.
Прошел по меньшей мере час. Чатски не плакал, однако выглядел измученным, серым и вообще хуже, чем обычно. Хуже было, только когда я спас его от того типа, который отхватил ему руку и ногу. Да я и сам, наверное, смотрелся не особенно, хотя меня это обычно не волнует. Если честно, я вообще редко о чем беспокоюсь; планирую — да, забочусь, чтобы все шло как нужно в особые вечера отдыха, но беспокойство — это ведь скорее эмоциональное занятие, нежели рациональное.
Сейчас, как ни странно, Декстер волновался, и этому оказалось на удивление легко научиться. У меня получилось сразу же: еще чуть-чуть — и ногти буду грызть от беспокойства.
Разумеется, она поправится. Поправится ведь?
Слова «судить пока рано» постепенно приобретали более зловещий смысл. Можно ли им вообще верить?
Наверняка существует какой-то порядок, стандартный медицинский протокол, процедура уведомления ближайших родственников о том, что их любимый человек умирает или вот-вот станет овощем. Надо начать с предупреждения, с того, что что-то может пойти не так, что «судить пока рано», а потом, постепенно, выложить им, что все окончательно, навсегда стало «не так».
Но разве нет закона, требующего от врачей говорить в таких случаях правду? Или это все сказки?
Существует ли вообще правда, в медицинском смысле? Я ничего не понимал в этом совершенно новом для меня мире, который мне уже заранее не нравился. Что бы ни было в нашем случае «правдой», о ней «судить пока рано», оставалось только ждать… Я, на удивление, до сих пор и не представлял себе, что это так сложно.
Когда в животе вновь заурчало, я решил, что уже вечер, однако взгляд на часы подсказал, что еще только без нескольких минут четыре.
Двадцать минут спустя прибыл «человек» Чатски из Бетесды.
Я не представлял, чего ожидать, но все оказалось вообще по-другому. «Человек» был невысокого росточка, лысый и пузатый, в толстых очках в золотой оправе. Он появился в палате в сопровождении двух докторов из тех, которые раньше занимались Деборой. Они трусили за ним словно школьники за местной королевой красоты. При его появлении Чатски тоже подскочил и воскликнул:
— Доктор Тейдель!
Тейдель кивнул ему и потребовал:
— Все вышли. — Имея в виду, в том числе, и меня.
Чатски кивнул, схватил меня за локоть и потащил прочь из комнаты, а Тейдель и два его спутника откинули с Деборы одеяло и стали ее осматривать.
— Он самый лучший! — заявил мне Чатски.
— Что он будет делать? — поинтересовался я.
Чатски неопределенно пожал плечами:
— Все, что нужно. Пошли поедим чего-нибудь! Не стоит нам на это смотреть.
Ему явно стало легче после того, как тут начал заправлять Тейдель, так что я послушно отправился за бойфрендом сестры в небольшое переполненное кафе на первом этаже, возле парковки. Мы устроились за столиком в углу, стали жевать безвкусные бутерброды, и Чатски рассказал мне кое-что об этом докторе из Бетесды, хотя я, в общем, ничего не спрашивал.
— Поразительный человек! Десять лет назад он меня собрал по кусочкам! А ведь мне тогда было куда хуже, чем Деборе, уж поверь, а он все собрал, по кусочкам, да так, чтобы все работало!
— Это самое главное, — поддакнул я, и Чатски кивнул, как будто понял, что я имел в виду.
— Видит Бог, Тейдель — самый лучший! Заметил, как остальные врачи вокруг него бегают?
— Как будто готовы ему ноги мыть и воду пить.
Чатски хмыкнул и вежливо улыбнулся:
— Теперь она поправится. Точно!
Не знаю, кого он пытался убедить, меня или себя…
  
Глава 13
 
Когда мы вернулись с обеда, доктор Тейдель был в комнате отдыха для медперсонала. Он сидел за столом и прихлебывал кофе — зрелище странное и не очень уместное, как если бы собака уселась за стол с веером игральных карт в лапах. Тейдель призван выступить в роли чудесного спасителя; разве можно ему вести себя тривиально, как обычные люди? И глаза у него были самые обычные (он поднял голову, когда мы вошли): человеческие, усталые, без искры божественного вдохновения, — и слова его отнюдь не наполнили меня священным трепетом.
— Говорить что-либо преждевременно, — сообщил он Чатски, и я почувствовал признательность к нему за это крошечное отклонение от стандартного текста врачебной мантры. — Кризисный момент пока не наступил. — Доктор отхлебнул кофе. — Она молодая, сильная. И врачи здесь хорошие. Вы в надежных руках.
— Вы что-нибудь можете сделать? — спросил Чатски так робко и неуверенно, точно выпрашивал себе новый велосипед у Господа Бога.
— Что, волшебную операцию? Фантастическую новую процедуру? — усмехнулся Тейдель, прихлебывая кофе. — Нет. Вам просто нужно ждать.
Он взглянул на часы и встал.
— Спешу на самолет.
Чатски подался вперед и принялся трясти доктора за руку.
— Спасибо! Я вам так благодарен! Спасибо!
Тейдель высвободил свою ладонь из захвата.
— Не за что. — И пошел к выходу.
Мы с Чатски смотрели ему вслед.
— Теперь мне гораздо спокойней, — сказал Чатски. — Серьезно! Она поправится!
Если б я чувствовал такую же уверенность!.. Увы, я не знал, поправится ли Дебора. Очень хотелось в это верить, но я гораздо хуже умею себя обманывать, чем большинство людей; к тому же я давно заметил: когда в ситуации есть выбор, дело скорее примет худший оборот.
Я пробормотал что-то подходящее, и мы опять засели у постели больной. Вилкинс по-прежнему маялся в дверях; у Деборы никаких видимых изменений не происходило; ничего не менялось, сколько мы ни сидели и как внимательно ни смотрели, лишь тикали и пикали приборы.
Чатски пялился на мою сестру так настойчиво, как будто взглядом хотел заставить ее подняться с постели и заговорить. Ничего не вышло. Через какое-то время он переключился на меня.
— Тот человек, который ее пырнул… Его нашли, да?
— Да, задержали, — подтвердил я.
Чатски кивнул и, похоже, хотел еще что-то добавить, но лишь вздохнул, посмотрел в окно и снова уставился на Дебору.
Декстер широко прославился глубиной и силой своего интеллекта, однако сегодня мне только в полночь пришло в голову, что нет никакого смысла сидеть и таращиться на недвижное тело Деборы. Она не вскочила на ноги от гипнотизирующего, как у Ури Геллера, взгляда Чатски, и, если верить докторам, еще довольно долго ничего не сделает. В каковом случае, чем сидеть тут скрючившись и медленно сползать на пол сонным и красноглазым мешком, лучше съездить домой и урвать хоть пару часиков дремоты.
Чатски махнул мне рукой и заверил, что будет на стреме, и я ушел из больницы, в теплую и влажную ночь Майами. После безжизненной больничной прохлады на улице было особенно приятно, и я замедлил шаг, вдыхая ароматы растительности и выхлопных газов. По небу плыл и ухмылялся большой осколок желтой злой луны, но я почти не чувствовал его притяжения. Я бы не смог сейчас сосредоточиться ни на веселых отблесках от лезвия ножа, ни на дикой и такой, казалось бы, долгожданной ночной пляске во тьме.
Теперь, когда Дебора недвижно лежит в больнице, ничего такого особенного мне просто не хотелось. Не хотелось и не чувствовалось вообще ничего… лишь усталость, скука и пустота.
Что же, скуку и пустоту вылечить я сейчас не в силах, и Дебору тоже, зато можно кое-что предпринять насчет усталости.