Декстер в деле

— Ну… — повторил я. — Продолжать? Вы имеете в виду… э-э…
— Вы приехали поговорить с мистером Дончевичем, — подсказала Каппучио.
— Нет, гм… не совсем так.
— Не совсем так! — вскинулся Симеон. — Что значит «не совсем так»?
— Мы приехали поговорить с человеком по имени Брэндон Вайсс.
— И Дончевич открыл дверь, — кивнула Каппучио. — Что он сказал, когда сержант Морган представилась?
— Я не знаю.
Симеон кинул взгляд на Каппучио и нарочито громко прошептал:
— Чинит препятствия!
Она отмахнулась.
— Мистер Морган, — продолжила Каппучио и, заглянув в свои бумаги, добавила: — Декстер. — И изобразила, надо полагать, теплую улыбку. — Вы сейчас не под присягой. Нам просто нужно знать, что предшествовало удару ножом.
— Понимаю. Но я был в машине.
Симеон буквально вытянулся в струнку от внимания.
— В машине! — повторил он. — Не у дверей с сержантом Морган.
— Именно.
— Значит, вы не слышали, что сказала сержант Морган… или чего не сказала. — Он так высоко выгнул бровь, что она буквально съехала ему на сальную лысину.
— Верно.
Каппучио подалась вперед:
— Но в рапорте вы написали, что сержант Морган показала значок?
— Да. Я видел жетон.
— Сидя в машине, — едко заметил Симеон. — Знаете, что я могу из этого в суде устроить?
Мэттьюс покашлял.
— Давайте не… гм… суд… не обязательно нам с этим в суд… — пробормотал он.
— Я был гораздо ближе, когда он и меня попытался ударить, — сказал я, надеясь, что это поможет.
Но Симеон лишь отмахнулся.
— Самозащита! Если она не сумела представиться как положено, доказать, что является представителем закона, у него было полное право на самозащиту!
— Она показывала значок, я уверен, — сказал я.
— Не можете вы быть уверены! — уперся Симеон.
— Я видел! — возразил я, надеюсь, что не слишком дерзко. — К тому же Дебора ни за что бы про это не забыла, так как с детства знает порядок!
Симеон помахал у меня перед носом указательным пальцем.
— И вот еще что очень мне не нравится… Кем именно вы приходитесь сержанту Морган?
— Она моя сестра.
— Ваша сестра! — В его устах это прозвучало как «злобная пособница!».
Адвокат театрально покачал головой и окинул взглядом комнату. Все внимание было приковано к нему, и ему это откровенно нравилось.
— Все лучше и лучше! — воскликнул он, улыбаясь намного убедительнее, чем Каппучио.
Тут впервые подал голос Сальгеро:
— У Деборы Морган чистый послужной список. Она из семьи полицейских.
— Из семьи полицейских — еще не то же самое, что без нареканий, — заявил Симеон. — Зато это то же самое, что круговая порука, и вам это известно. В нашем случае налицо чистая самозащита, превышение полномочий и покрывание родственников. — Он картинно всплеснул руками и продолжил: — Очевидно, мы никогда не узнаем, что произошло на самом деле, поскольку в полицейском управлении каждый друг другу сват и брат… Ничего, суд разберется.
Теперь заговорил Эд Бизли, жестко и совершенно без истерики. Мне даже захотелось сердечно пожать ему руку.
— Наша коллега в реанимации, потому что ваш клиент ударил ее ножом. Это нам и без суда понятно, Квами.
Симеон белозубо оскалился на Бизли.
— Может, и так, Эд. Однако до тех пор пока вам не удастся отменить «Билль о правах», у моего клиента есть и такая опция. — Он поднялся на ноги. — Во всяком случае, у меня достаточно оснований, чтобы требовать освобождения клиента под залог.
Кивнув на прощание Каппучио, Симеон вышел из комнаты.
Повисла тишина. Затем Мэттьюс прочистил горло.
— И правда достаточно, Ирэн?
Каппучио резко сломала карандаш.
— С подходящим судьей?.. — протянула она. — Пожалуй.
— Политическая ситуация сейчас не способствует… — начал Бизли.
— Симеон способен всех взбаламутить, раздуть скандал. А мы сейчас скандала допустить не можем.
— Ну ладно, народ, — подытожил Мэттьюс. — Полундра, начинается шторм! Лейтенант Штейн, работка прямо для вас. Придумайте мне что-нибудь для прессы, срочно — до полудня!
Штейн кивнул:
— Ясно.
Исраэл Сальгеро тоже поднялся.
— И мне есть чем заняться, капитан. Отделу внутренних расследований надо сейчас же инициировать расследование действий сержанта Морган.
— Да-да, хорошо, — ответил Мэттьюс и посмотрел на меня. — Морган… — Он покачал головой. — Жаль, что вы совсем нам не помогли…
  
Глава 14
 
Итак, Алекс Дончевич оказался на свободе задолго до того, как Дебора хотя бы пришла в себя. Фактически Дончевича выпустили спустя час и двадцать четыре минуты с того момента, как моя сестра впервые открыла глаза после ранения.
Про сестру я знаю, так как Чатски сразу же мне позвонил. Он радовался, словно Дебора только что отбуксировала пианино вплавь через Ла-Манш.
— Деке, она поправится! Она открыла глаза и посмотрела прямо на меня!
— Она что-нибудь сказала? — поинтересовался я.
— Нет… Но сжала мою руку! Она выкарабкается!
Я, конечно, усомнился, что единственное рукопожатие является убедительным признаком скорого и полного выздоровления, но все равно порадовался улучшению. Тем более что ей надо окончательно прийти в сознание для встречи с Сальгеро и отделом внутренних расследований.
И когда выпустили Дончевича, я тоже сразу узнал, потому что в промежутке между собранием в переговорной и звонком от Чатски я принял решение.
Я уже говорил, что не испытываю никаких эмоций. И хорошо. Насколько я понял из наблюдений, эмоции все только усложняют. Но за тот долгий и утомительный день я несколько раз отмечал необычное ощущение в глубине живота, вспыхнувшее сразу после того, как Мэттьюс посетовал, что я ему ничем не помог. Чувство расцветало все сильнее, пока наконец не стало похоже на жестокое несварение желудка, хотя наверняка никак не было связано с пончиком с кремом (довольно вкусным, кстати).
Нет, в эпицентре этого нового и неприятного ощущения жила мысль, которая впервые меня зацепила: мысль о том, что жизнь несправедлива.
Декстер не дурак; он знает лучше многих, что «справедливость» — относительно недавняя и глупая концепция. В жизни нет никакой справедливости, не может быть никакой справедливости, не стоит даже и рассчитывать на какую-то справедливость, поэтому-то люди и изобрели эту концепцию, пытаясь выровнять игровое поле и немного усложнить задачу хищникам. И прекрасно! Лично мне сложности даже нравятся.
Однако, несмотря на то что жизнь несправедлива, справедливым полагается быть закону и порядку. Вся эта ситуация, что Дончевича выпустили, а Дебора валяется в больнице, вдруг показалась мне такой, ну, как бы… ладно, я скажу: несправедливой! Понимаете, наверняка можно подобрать и другие слова, но Декстер не станет юлить и изворачиваться просто потому, что правда (как обычно и бывает с правдой) выглядит довольно неприглядно. Я остро ощущал несправедливость происходящего и невольно размышлял, как можно ее исправить.
Я размышлял несколько часов, заполняя какие-то рутинные бумаги (и успел за это время выпить три чашки довольно гадкого кофе). Размышлял за обедом средней паршивости в якобы средиземноморской забегаловке, если только считать средиземноморской кухней черствый хлеб, свернувшийся майонез и жирную мясную нарезку. Потом опять размышлял, машинально перекладывая бумаги и гоняя ручки по столу в моем рабочем закутке.
От непрерывных раздумий мне даже стало казаться, что мой когда-то мощный мозг утратил свои былые головокружительно высокие позиции. Сейчас мозг в общем-то почти и не работал. Наверное, размягчился от недавней парижской интерлюдии. А скорее всего просто-напросто сдулся из-за того, что мне пришлось так долго и вынужденно воздерживаться от любимого занятия, моей собственной вариации суд оку: поиска и разделки избежавших наказания злодеев. Слишком долго Декстер был лишен Полуночных Развлечений; наверняка мое теперешнее слабоумие объяснялось именно последовавшим стрессом. Хотелось бы верить, что если бы все мои темные извилины работали исправно, то я бы разглядел очевидное намного раньше.