Под гнетом страсти
— Была ли у нее по крайней мере истинная страсть в жизни?
— Насколько мне известно — никогда! Так, какой-нибудь каприз на время — это самое большое, да и то…
— Она замечательно хороша! — как бы про себя произнес Бобров, не спуская глаз с Анжель.
— Не смотри на нее слишком долго, ты можешь попасться…
— Я?.. Полно! — с уверенной улыбкой отвечал молодой человек. — Я застрахован, я уже люблю!
— Гм! — промычал Звездич, не совсем этим успокоенный.
— К тому же, — продолжал Бобров, — у меня всегда было какое-то омерзение к подобному извращению любви — к женщинам, которые составляют достояние всех.
— В тебе много чувства и страсти! — сказал его собеседник, окидывая его докторским взглядом.
— Вот именно, это меня и спасает. Мне необходимо верить в ту, кого я люблю… а этим существам разве можно верить? Признаюсь только, мне очень интересно с чисто философской точки зрения знать, о чем может думать эта женщина?
— Кто может когда узнать, о чем думает женщина? Приход их компаньонов по ложе прекратил эту беседу.
Оркестр заиграл перед третьим актом.
— Ужинать где будем? — спросил один из вошедших, обращаясь к доктору и Боброву.
— Я никак не могу, — отвечал последний. — Я завтра уезжаю, и мне нужно рано вставать. Я думаю даже поехать сейчас домой, не дождавшись окончания пьесы…
— В таком случае и я поеду с тобой, — сказал Петр Николаевич.
Он встал и, простившись с молодыми людьми, вышел в сопровождении Виктора Аркадьевича.
Выйдя через коридор в буфетный зал, он остановился. Мимо него шла к выходу Анжель. Она заметила доктора и сделала ему знак рукой. Он тотчас же подошел к ней и поклонился с таким почтением, с каким вообще благовоспитанный человек считает долгом кланяться женщине, кто бы она ни была.
Бобров остался дожидаться в некотором расстоянии от них.
— Вы уже уезжаете? — спросила она.
— Да и вы, кажется, собираетесь сделать то же самое, если я не ошибаюсь.
— Я устала и еду домой! А вы куда-нибудь ужинать?
— К себе.
— Значит, продолжаете быть благоразумным?
— Это необходимо, чтобы лечить неблагоразумных.
— Лечить — не значит вылечивать! — сказала она смеясь.
— Уж не подозреваете ли вы, что я их убиваю? — тем же тоном ответил доктор. — Впрочем, в некоторых случаях это было бы милостью.
— Пожалуй, да! — сказала она беззаботно. — Кто этот молодой человек, который вас ожидает и которые был с вами в ложе? Я его не знаю!
— И надеюсь, никогда его не узнаете!
— Тем лучше для него! — засмеялась она. — До скорого свидания, доктор, впрочем, на этих днях я уезжаю…
Она поклонилась ему фамильярным движением головы и направилась через зимний сад к выходу.
Там ждал ее лакей в богатой ливрее. Он усадил ее в поданную шикарную коляску, запряженную парой кровных лошадей.
— На Морскую! — сказала она, грациозно откинувшись на подушке экипажа.
III
ОДИН ИЗ МНОГИХ
Несмотря на то что Анжель, эта, как уже, без сомнения, догадался читатель, первоклассная звезда петербургского полусвета, недели с две, как переехала на свою прелестную дачу на Каменном острове, буквально утопавшую в зелени, окруженную обширными цветниками, с фонтаном посередине, с мраморными статуями в многочисленных и изящных клумбах, с громадной террасой, уставленной тропическими растениями, с убранными внутри с чисто царскою роскошью, начиная с приемной и кончая спальней, комнатами — она приказала кучеру, как мы уже знаем, ехать на свою городскую квартиру.
Последняя, остававшаяся круглый год во всей своей неприкосновенности, с особым штатом прислуги, находилась в бельэтаже одного из домов Большой Морской улицы и состояла из девяти комнат, убранных так, как только может придумать причудливая фантазия женщины, обладающей независимым состоянием, тонким вкусом и при этом не знающей цены деньгам; словом, этот храм Афродиты, как называли квартиру Анжель петербургские виверы, напоминал уголок дворца Алладина из "Тысячи и одной ночи".
— Это очень понятно, — замечали остряки по поводу последнего сравнения, — вся обстановка квартиры и приобретена ценою никак не меньше тысячи и одной ночи.
Приехав домой, Анжель с помощью горничной переменила платье и накинула на себя капот из легкой китайской белой фанзы, сплошь обшитый кружевными воланами.
— Завтра с курьерским я уезжаю в Москву, приготовьте мой дорожный костюм и все необходимое. Я пробуду там несколько дней, — сказала она камеристке. — Ни сегодня, ни завтра не принимать никого!
— Слушаю-с! — отвечала та.
Анжель прошла в кабинет, отперла изящное бюро, вынула из него массивный портфель и села к письменному столу.
Раскрыв портфель и достав из него какие-то бумаги, она стала их просматривать. В передней раздался звонок. Анжель вздрогнула.
"Кто бы это мог быть в такой час?" — пронеслось в ее уме.
— Владимир Геннадьевич Перелешин, — вошла горничная передать доклад лакея, — он непременно просит его принять.
Анжель слегка нахмурила брови и, казалось, с минуту колебалась.
— Хорошо, просите! — сказала она отрывисто.
Когда горничная удалилась, она вернулась в спальню, достала из маленькой дорогой и элегантной, но прочной шифоньерки за полчаса положенный туда небольшой бумажник черной кожи с золотой монограммой и опустила его в карман.
Сделав все это, она с тем же угрюмым и несколько суровым выражением лица, не покидавшим ее с самого приезда, прошла в маленькую гостиную, где ожидал ее поздний гость.
Владимир Геннадьевич Перелешин был мужчина лет тридцати или тридцати пяти, худощавый, с истомленным неправильною жизнью лицом.
Чувственный рот с приподнятыми углами губ придавал этому лицу неприятное выражение, хотя Перелешин далеко не был уродом и даже мог считаться недурным собою.
Форма его лба доказывала ум, длинный тонкий, но с подвижными ноздрями обличал хитрость и чувственность.
Одет он был безукоризненно.
Увидав входившую Анжель, он пошел к ней навстречу с любезною, хотя и фамильярной улыбкой частого гостя.
— Я вас побеспокоил, моя дорогая? — спросил он ее
— Да, я занята!.. — резко отвечала она, не поклонившись и не подав ему руки.
— О, я вас долго не задержу. Я пришел…
— За деньгами?.. — перебила она презрительным тоном.
Перелешин улыбнулся.
— Какая вы угадчица!
Анжель пожала плечами.
— Сколько вам? — спросила она.
— Мне очень нужны деньги… Дайте мне тысячу рублей.
— Сегодня уже тысячу!
— В счет будущего.
— Какого будущего? — отрывисто спросила она.
— Господи! С моим именем, в мои лета, с представительной наружностью, развитым умом и отсутствием способности чувствовать угрызения совести всегда можно рассчитывать на будущее, — отвечал он.
— Вы ошибаетесь, если предполагаете, что мне это наконец, не надоест, — заметила Анжель.
— Какие-нибудь несчастные десять радужных вас не разорят! Притом вам известна моя преданность. Ведь я далеко не неблагодарный. Я, который служу вам верой и правдой. Я могу вам оказать много услуг, я уж вам это доказал…
Он окинул ее испытующим взглядом. Она молчала.
— Я проигрался, — продолжал он.
— Вы?.. Это меня удивляет.
— Мне не везло…
— Верно, за вами очень внимательно наблюдали?
— К чему эти шпильки? Если я не заплачу в назначенный срок… то я пропаду, потеряю всякий кредит…
— Да, — медленно заговорила она, — нужно уметь прятать концы в воду! Но вы отлично устроились и, не имея ни гроша за душой, живете так, как будто получаете, по крайней мере, тысяч двенадцать ежегодного дохода. Без вас не обходится ни одно удовольствие, ни один ужин, ни один пикник. Вы бываете в клубах, играете по большой и вообще… выигрываете. В трудные же минуты вы не забываете меня… Все это дает вам возможность бывать в свете, и не все из порядочных людей решаются не подать вам руки.