Постель

Я хочу как можно скорее начать работать. Лучше всего завтра! Не представляю себя праздно сидящей дома и ждущей его прихода. Энрике тоже не хочет этого. Он уже присматривает для меня вакансию германиста в местных университетах и средних школах. Без этой пресловутой грин-карты, которую кое-кто может выиграть в лотерее, ни о какой работе нечего и думать. Завтра утром мы едем в иммиграционное бюро (USCIS) в Кембридж. Я прекрасно знаю, что меня там ожидает. Десятки каверзных вопросов, как будто речь идет о пропуске в рай, отпечатки пальцев, как у потенциальных преступников, специальные медицинские обследования, как у прокаженных туберкулезников с желтухой. Ужас! Но без этого я не смогу и шагу ступить в моей жизни здесь…
Суббота, 4 февраля
Я знаю, что ты звонишь мне, знаю и то, что ты чуть ли не каждый день звонишь моим родителям. Я прочла все твои мейлы и ответила тоже на все. Вот только не стала отсылать. Ты не исключение. Я не смогла бы прочесть никакого спама даже от Бога и не стала бы отвечать даже на Его телефонные звонки…
Пишу тебе сегодня (и отошлю!) только потому, что я сейчас после четырех виски (без колы и без соды), на трех таблетках ксанакса и на пригоршне анестетиков. Мне просто стало грустно. Прекрасная грусть. Какое чувство! Наконец я дышу. Наконец плачу. Наконец я в отчаянии. Двадцать семь дней и ночей я мечтала испытать хоть какое-нибудь чувство, хотя бы грусть. И вот она пришла, обволокла серостью, залила слезами, размывшими очертания мира. Мне так прекрасно грустно. Как когда-то…
Это, наверное, все виски. Последние три стакана я приняла в ванне. Горячая вода, ледяной бурбон. При таком перепаде температур ксанакс растворяется в крови, словно шипучий аспирин в воде. Быстрее приходят в голову мысли. Самые разные мысли…
Бритвенный станок на краю ванны. Круто! Тянешься за ним. Можно начать брить голени, можно быть сладострастной, постепенно ведя станок вверх, и, когда он окажется над pirineum, в сантиметре за вагиной, посильнее прижать лезвие к коже. Прекрасное место. Все пронизано сосудами. Три или четыре миллиона нервных окончаний. А может, тринадцать или четырнадцать миллионов? Иногда мне кажется, что я помню прикосновение его губ на каждом из них в отдельности. Можно надавить на лезвие еще сильнее. Кровь заструится из надреза, растворится в прозрачной воде, и возникнет миниатюрный, опрокинутый верхушкой вниз, вращающийся и выгибающийся во все стороны конус из красной вуали. Как эпицентр циклона в фильмах по каналу «National Geographic». Ну а если надрезать посильнее? А если изо всех сил? Я бы тогда истекла кровью. И избавилась бы не только от крови, но и от вируса…
Белый листок с распечаткой плавает по поверхности воды. Бумага, должно быть, отличная. Влагу не впитывает, тонуть не хочет. Я гоню его от себя движением руки под водой, но он каждый раз приплывает, каждый раз отталкивается от живота, замирает на мгновение у меня под грудью и вопиет каждой буквой.
Результат: отклонение от нормы ВИЧ-1,2: ПОЛОЖИТЕЛЬНО ВИЧ-1,
Western Blot: ПОЛОЖИТЕЛЬНО
Антитела к вирусу иммунодефицита человека:
(ELISA) 1. тест
2. тест (первый повтор): ПОЛОЖИ ТЕЛЬНО
3. тест (второй повтор): ПОЛОЖИ ТЕЛЬНО
Дата и время взятия пробы 08.01.2004, 05.30. Возраст: 27. Пол: Ж.
Агнешка, у меня СПИД…
Четверг, 18 марта
Энрике надевает резиновые перчатки и специальным средством для мытья посуды перемывает всю и без того чистую посуду, которую достает с кухонной полки. Принимает душ в ванной, что при комнате для гостей. Поставил там патентованный замок для полной уверенности, что я не войду туда, пока его нет дома.
Он работает в Бостоне и приезжает домой только спать и принять душ. Старательно избегает контакта со мной. Если же мы случайно сталкиваемся, например на кухне, он делает все, чтобы показать, как ненавидит меня. Мы не разговариваем. Мне не удается пробить стену его молчания. Когда я начинаю сходить с ума от страха и одиночества, я звоню ему, даже пишу мейлы. Я всего лишь хочу сказать, как мне горько, как я страдаю и как бы мне хотелось умереть.
Если я сама над собой ничего не сотворю, то быстро умереть не получится. Мириам, медсестра из больничной кассы «Boston Charity Саге», которая «ведет меня», сказала мне, что я здоровая (ха-ха!), сильная и что с вирусом можно жить долгие годы. Я пока еще не все знаю о СПИДе и ВИЧ. Если набрать эти два слова в «Гугле», поисковик найдет больше миллиона интернет-страниц. Я просмотрела лишь небольшую их часть. Всего несколько тысяч. Если я не читаю о вирусе и не в клинике у Мириам, я плачу или сплю. В клинике я бываю часто. Практически ежедневно. Встречи с Мириам у меня только раз в неделю, но я езжу туда каждый день. В воскресенье тоже. Мириам — единственный человек, если не считать Энрике, которому известны результаты тестов, но она единственная, кто подает мне руку и не боится обнять меня. Я еду в клинику, пью кофе в кафетерии и жду в коридоре, пока Мириам выйдет из кабинета. Она подходит ко мне, прикасается и иногда на несколько минут приглашает в свой кабинет. Там много цветов, семейные фотографии на стене и упаковка носовых платков на столе.
Мне делают множество разных тестов: AST, FTA, CGTP, CD4… Хотят выбрать оптимальный метод лечения. Определить при данном уровне вируса наиболее подходящие компоненты для коктейлей, которые я должна пить, расписать график приема, ограничить побочные эффекты препаратов. Мириам говорит об этом как о лечении насморка. Я очень даже понимаю ее. У всех ее подопечных ВИЧ, и если бы она плакала с каждым, то приходила бы домой обезвоженная.
Только два раза она спросила меня, «как я могла заразиться». Я не знаю, мне никогда не делали переливания крови, я ничего не вводила себе в вены, меня никогда не оперировали, я ни единого дня, кроме трех дней сразу после моего рождения, не провела в больнице и, кроме Энрике, в моей жизни было только три сексуальных партнера. Я подробно рассказала ей обо всех. Я не забыла упомянуть даже Мачека. Ты помнишь Мачека?! Я была влюблена в него в десятом классе. Он был «первый». Я разрешила ему два раза запустить руки под мой свитер и снять с меня лифчик.
Мириам сказала, что это не считается, а также что двое остальных — гетеросексуалы, не наркоманы, не имеющие никаких «историй в плане ВИЧ» — никоим образом не попадают в группу риска. Да и анальным сексом с ними я не занималась. Второй раз она задала мне этот вопрос сегодня, во время официальной встречи с лечащим врачом, и спросила, соглашусь ли я, чтобы мои ответы записывались на диктофон. Попросила меня, чтобы я — пока — не упоминала никаких имен и фамилий.
После записи врач спросил меня, проходил ли тест мой муж. Не проходил. Во всяком случае, я об этом ничего не знаю. После встречи Мириам подготовила письмо к нему и сказала, что вышлет завтрашней почтой.
Мне страшно…
Вторник, 6 апреля
Энрике отказался проходить тест. Копию письма с его отказом я обнаружила сегодня на полу спальни. Он просунул конверт в щель под дверью и отбыл на две недели в Европу. Я начинаю ощущать облегчение, когда его нет…
Днем я поехала к Мириам. К сегодняшнему дню должны были прийти результаты третьей серии тестов, и сегодня же я должна была познакомиться со схемой лечения. Мириам ждала меня на паркинге перед больницей. Предупредила меня, что в кабинете будут два врача и что я не должна по этому поводу волноваться. Когда я вошла в кабинет, они прервали свой разговор и спросили меня, согласна ли я за свой счет пройти еще раз официальный тест на ВИЧ, потому что «обнаружились некоторые несоответствия и их следует прояснить в связи с подготовкой очень дорогостоящей (для меня) схемы терапии». Вопрос был настолько бессмысленным, что Мириам даже не стала ждать ответа. Прежде чем я успела раскрыть рот, она уже сняла телефонную трубку и сообщила в лабораторию, что сейчас она будет с пациенткой «на повторном», а один из врачей подсунул мне подписать какую-то бумагу.