Магомед, Мамед, Мамиш
- хватай его!
Мамишу жарко стало. Спина вспотела. Вздохнул, чтоб воздуху набрать. Душно очень.
"Гейбат слегка тронут, я сама видела,- рассказывает Тукезбан,'- а голова, глядишь, как блин, сплющилась. Зверь!" А у самой голос дрожит. С чего это вдруг рас-сказывает Кязыму? То ли за свое "поучился бы у Гейбата!" неловко стало? Не помнит Мамиш. Собрались как-то все у Хуснийэ с Хасаем. Ага привел с собой товарища, щеголя с тонкими, как ниточка, уси-ками, высокого и стройного. Не то чтобы ухаживал за Тукезбан - упаси аллах, как можно здесь, в доме, при братьях!..- просто оказывал знаки внимания: то в та-релку ей красную редиску положит, то кусок отварно-го мяса.
Тукезбан, расстроенная тем, что Кязым не смог, как обещал, приехать в Баку хоть бы сына повидать, ко-торому уже пять месяцев, сидела и хмурилась. Братья решили, что это из-за гостя.
- Кто привел этого дохляка? - тихо спросил Хасай.
Ага виновато опустил голову,- мол, если бы знал...
- А мы его сейчас... проучим! - Хасай поднялся, по-лез через стол к гостю и ухватил пальцами его за под-бородок.
- Милок, а ну глянь на меня!
- Что это значит!
- Не нравится или нельзя? - спросил Хасай.- А?
- Что за шутки? С гостем...
- Ах, с гостем!..- прервал его Хасай. И цап его за нос. Так крепко сжал, что у того вмиг на глазах слезы вы-ступили, лицо стало темно-багровым, как и нос.
- Как вы смеете?!
- Гейбат, проводи дорогого гостя!
И Гейбат вскочил, погнал гостя к балкону. Что-то грох-нуло, покатилось по ступенькам вниз. Хасай выглянул в окно.
- Будешь знать,- бросил он вслед,- как себя вести. Все произошло так стремительно, что Тукезбан даже не поняла, что случилось.
- Дикари! - Это Гейбату, когда он, довольный, вошел в комнату.
А Гейбат будто и не слышит.
- Хороший клиент попался!
- Звери!
- А ты потише, сестра! - упрекнул ее Хасай.- Из-за тебя ведь.
Губы ее дрожали.
- Сама же просила! - изумился Гейбат.
- Я? Ну, знаешь!..- отбросила стул и пошла к спяще-му Мамишу.
А Мамиш глянул на себя, пятимесячного, над которым склонилась мать. И молоко горькое, а он молчит, слы-шит только, как гулко стучит сердце у нее, и за ее спи-ной Теймур: тоже пошел на Мамиша взглянуть. И смотрит, как Мамиш кулачки сжал, себя по носу бьет.
Тогда, когда ему об этом рассказывали, Мамиш гор-дился тем, что у него такие дяди, с которыми ничего не страшно,- отвадили от матери того с тонкими усиками. И правильно сделали, что прогнали. Пришел в гости, сиди смирно, не лезь.
А теперь Мамиш вздохнул, руки у него холодные, но молчит.
Появилась Рена, братья заерзали, зашевелились. Новый чай - новые разговоры...
Мамиш вскоре ушел.
Гейбат, чтобы как-то отвлечь Хасая, спросил:
- А как же с таристом?
- С каким таристом? - удивился Хасай.- Ах, с ним! - вспомнил.- Да, занятная история, жаль, Гюльбала помешал!
Хасай был человеком вдохновения, а крылья обреза-ли. И чтоб отойти душой, попросил Рену:
- Дай мне тар, я лучше сыграю вам. А история с таристом была вот такая. Пировали у Хасая, и вдруг кто-то в дверь стучится. Хасай вышел и тотчас узнал тариста из знаменитого рода музыкантов, не раз слушал его в филармонии.
- Пришел для вас играть. Вижу, компания у вас со-бралась, а музыки не слышно.
- Но...- Хасай не хотел видеть лишних людей за сто-лом. А тарист решил, что тот думает об оплате.
- А я даром! Буду играть сколько хотите! Хоть всю ночь! Появление тариста, да еще такого знаменитого, было встречено восторженно.
Тарист, как это принято, начал с серьезных народных мелодий, с мугамов, но Хасай прервал его - ведь люди собрались повеселиться!
И перевел его на песенно-народные лады, даже спел одну песню:
- Ты откуда, откуда, журавль? Вероломным охотни-ком раненный журавль, раненный, раненный, ранен-ный журавль...
Затем пошли танцевальные мелодии; столы отодвину-ли и начали плясать. Тарист не просил передышки, а Хасай не знал устали.
- Давай европейскую музыку!
Тарист знал и это; разучил и из "Маленькой мамы", и из "Петера".
- Нет, это ты играешь плохо! Как ножом по стеклу!
- Ну что вы,- попытался возразить тарист.
- Мы тоже кое-что в музыке смыслим! Давай другое!
- Заказывайте!
- "Най-най-най-най, на-на-най!.." - запел Хасай.- Вот эту!
Понять было трудно, но тарист попытался сыграть.
- Да ты простую мелодию уловить не можешь!
- "Най-на-най-най..." - подхватил другой, и тарист понял.
- Ладно, эту песню знаешь, но тоже, между нами го-воря, чуть-чуть фальшивишь! - Тарист стал раздра-жать Хасая; чуял он, что тот пришел с просьбой и по-этому находится в его власти, и Хасай может говорить ему что угодно.- А ты покажи нам что-нибудь этакое! Я видел, как играют! Держат тар, к примеру, над головой или даже за шеей! Вот так попро-буй!
И тарист, как Хасай точно рассчитал, стал показывать свое умение: то на груди тар, то закинут за шею, то поднят над головой.
- Мне бы такой тар! - говорит Хасай.
- Я достану вам.
- Пока достанешь, война кончится!
И тут Хасая осенило: "С мобилизацией связано!" Он вспомнил, что вызывали тариста.
- Дайте срок, не достану, свой подарю!
- А ты оставь его мне в залог! - "Так и есть!" - об-радовался Хасай своей прозорливости.- Тар оставишь, а сам... а сам будешь приходить ко мне и учить играть! Давно мечтал, да руки не доходили!
- Учить буду, только...- Тарист усмехнулся.
- В армию берут?
- Да.
- А почему бы не пойти защищать отечество?
- А я готов, только врачи не пускают, болен я.
- Ну и что дальше? - Хасай нахмурился, сузил гла-за, прощупывает тариста.
- Только не пойму, почему меня каждую неделю вы-зывают, от работы отрывают.
- Кто?
- Ваш заместитель. Вот почему я и решил прийти к вам, побеспокоить.
- Ах, он!..- "Так...- мелькнуло у Хасая.- За моей спиной, значит!" - Это я улажу. Тарист вздохнул.
- Нет, ты свой тар оставь! И весь год тарист учил Хасая.
Вот он, тар. Хасай давно не притрагивался к нему, при-шлось долго настраивать. И все терпеливо ждали, по-нимая, что перебивать нельзя, пусть Хасай играет как может.
- Начни же! - говорит Рена.
- Еще не настроил,- отвечает ей Ага.
- А чего глаза закрыл?
- Он для себя играет, а для нас настраивает,- пы-тается шутить Гейбат.
- Хитрый какой! - говорит Рена.- Слышишь, пере-стань настраивать, играй! просит Рена.- И, по-жалуйста, открой глаза!
чтоб мы видели, какой ты есть, чтоб прочли
о твоих подлостях,
добавил бы про себя Мамиш, не уйди он раньше вре-мени.
А Хасай никого не слышит, настраивает и настраивает тар, прикрыв глаза. Что они понимают - и Рена, и его братья?
Хасай настраивал, думая о скоротечности жизни: "Ай, как годы бегут!.."- и ему было жаль старика тариста, который недавно умер, жаль, что те времена, когда он был молод и полон сил, канули в небытие и их уже ни-когда не вернуть.
Инкрустированный перламутром, чуткий и послушный тар. Сколько лет прошло, а тар и сейчас как новый. Ни-как не настраивался, а братья терпеливо ждали. При-крыл веками глаза, перебирая струны, вспоминая ушед-шие, умчавшиеся годы.
- Все,- сказал Хасай. И братья ушли.
Даже в жаркий летний зной очень прохладно в этих возвышенных частях города; в микрорайоне, как на вы-сокогорном пастбище. Милое дело отсюда пешком спус-каться в город. Слышишь, как он грохочет, как дышит, большой и живой. Идешь и идешь, охватив его взглядом весь, щедро залитый огнями гигантский массив, именуе-мый родным городом, где немало домов, тебе близких, и каждая улица - твоя; и ты чуть ли не сросся с его де-ревьями, камнями, людьми; где есть и твой угловой дом, куда ты приходишь всегда с замиранием сердца и болью: здесь ты родился; дом, полный голосов, увы, уже ушедших; и никто тебе не знаком; и каждый раз выбе-гает тебе навстречу кто-то очень похожий, из далекого детства, ты сам...