Бандитская губерния

– Слава богу, – повторил околоточный надзиратель, искоса глянув на московского гостя, притулившегося в уголке. Теперь Петухов чувствовал себя старшим и владеющим ситуацией, а московский следователь по наиважнейшим делам был так, вроде консультанта или даже помощника. А впрочем, Иван Федорович Воловцов и не претендовал на лидерство… – Все остальное мы спросим у Еременко…
– А позвольте, Ефим Афанасьевич, я задам вам еще пару вопросов? – неожиданно сказал Иван Федорович. – Как долго вы служите дворником?
– Четвертый месяц пошел, – улыбнулся Ефимка столь добродушно, что некоторое предубеждение к нему, невесть откуда появившееся во время дознания, улетучилось без остатка.
– А кто до вас был дворником? – задал еще один вопрос Воловцов.
– Степан был.
– А куда дворник Степан подевался?
– Запил и пропал, – с явной печалью в голосе ответил Ефимка.
– А подробнее можно? – попросил Воловцов.
– Ну, полгода назад у Степана жена померла, и он того, запил с горя. Хозяйка наша его жалела, со службы не прогоняла, думала, попьет с горя и перестанет…
– А он не переставал? – серьезно спросил Иван Федорович.
– Нет, не переставал, – согласно кивнул Ефимка.
– А потом?
– А потом пропал. Сказывали, его видели садящимся на пароход. А может, и обознались…
– Что ж, Ефим Афанасьевич, – поднялся со своего места Воловцов. – Было весьма приятно с вами познакомиться. Более мы вас не задерживаем. Вы, признаться, нам очень помогли… Верно, господин Петухов?
– О, да-а, – протянул околоточный надзиратель и закатил глаза к небу…
Когда Ефимка вышел, в дверной проем просунулась голова городового Еременко и, открыв рот, сказала:
– Господин доктор явились…
– Как, уже?! – с большой долей иронии спросил Воловцов и глянул на околоточного надзирателя. – Ну, так скажите ему, что пусть занимается всем, чем положено в подобных случаях, а когда закончит, идет сюда, на кухню. А ты нам зови пока эту жиличку, Наталью Квасникову.
– Слушаюсь…
Наталья Квасникова – девица лет двадцати четырех, что уже вполне позволяло причислить ее к разряду старых дев, снимала у Кокошиной комнатку во флигеле. Бледная, худая и, верно, непростого характера, как и все старые девы, она прошла к столу, за которым восседал околоточный надзиратель, и, не дожидаясь предложения, села.
– Имя-отчество-фамилия, – строго произнес Петухов.
– Чье, мое? – спросила Наталья и сморгнула. Внутри у околоточного от этого вопроса все заныло; захотелось забросить карандаш в угол, порвать протокольную бумагу в клочья, плюнуть на всю эту мороку, растереть плевок сапогом, отправиться в штофную лавку или в один из ста десяти питейных домов, что имелись в городе, и засесть там да самого скончания дня. А потом прийти домой и, не раздеваясь, завалиться на холостяцкую кушетку, послав к чертям собачьим и все эти дознания, и полицейскую службу, а вместе с ней и весь свой околоточный участок…
Воловцов хорошо понимал его состояние и даже, в какой-то степени, сочувствовал Петухову. Он и сам не раз сталкивался с подобными допрашиваемыми, которые то ли слишком робели во время допроса и оттого не понимали поначалу вопросов следователя, то ли от природы были непроходимо тупы. Поэтому он поднялся со своего стула, подошел к Петухову и предложил:
– Позвольте, я допрошу гражданку Квасникову, а вы просто запишете ее показания в протокол. Идет?
– Да ради бога, – похоже, даже обрадовался околоточный надзиратель. Теперь он уже не хотел быть никаким главным, ибо ведомым являться и проще, и спокойнее…
Воловцов сел на место Пастухова, посмотрел на Квасникову и произнес:
– У меня Наталья… как вас по батюшке?
– Григорьевна, – ответила девица и сморгнула.
– У меня к вам, уважаемая Наталья Григорьевна, будет всего несколько вопросов, а потом мы вас отпустим, и вы сможете заняться своими обычными делами, – благожелательно и спокойно начал Воловцов. – Кстати, а чем вы занимаетесь?
– Поденщица я. У кого полы помою, у кого постираю, у кого в доме приберусь.
– Что ж, работа у вас для людей важная и нужная, – констатировал Воловцов. – Значит, встаете вы рано?
– Рано, – согласно кивнула Наталья.
– И сегодня встали рано? – спросил Иван Федорович.
– Да, – просто ответила Квасникова.
– Значит, когда к вам постучался дворник Ефимка, вы уже не спали?
– Нет, не спала, – последовал очередной ответ.
– Вы открыли ему, и что он вам сказал? – Иван Федорович обернулся на околоточного надзирателя, чтобы убедиться, что тот успевает записывать. Пастухов не отставал…
– Он сказал, что из-под дверей хозяйки сочится дым…
– А в котором часу к вам постучал дворник?
– В четверть шестого или около того, – ответила Наталья.
– Вы оделись и пошли с Ефимкой в дом, так?
– Так. Черным ходом мы поднялись на кухню. Пахло дымом. Сильно. Дверь хозяйки, как обычно, была заперта, и мы стали стучаться…
– Что значит «дверь хозяйки, как обычно, была заперта»? – быстро спросил Воловцов.
– А она у нее всегда заперта. И днем, и ночью, – с некоторым укором пояснила Квасникова.
– Она чего-то опасалась? – поинтересовался Иван Федорович как бы между прочим.
Наталья задумалась и после некоторого молчания ответила:
– Не знаю. Кажется, она как-то говорила, что опасается воров.
– А что, у нее было чего красть? – задал Воловцов вопрос, заставивший Петухова поднять голову от бумаг.
– Не знаю, в комнате у хозяйки я никогда не была. Она ведь никого к себе не пускала…
– Ну, хорошо, – отметил что-то для себя Иван Федорович. – Вы с дворником постучали, никто вам не открывал, а в комнате у хозяйки что-то горело. Что вы далее предприняли?
– Я сказала Ефимке, чтобы он побег в участок, – сказала Наталья.
– И он тотчас побег?
– Да, он побег. И вернулся уже с городовым…
– Дальше что вы делали?
– Мы снова стали стучаться, – ответила Квасникова. – Хозяйка не открывала. А дым начал валить уже из всех щелей. И тогда городовой взял топор и взломал дверь.
– А она была заперта изнутри? – быстро спросил Иван Федорович.
– Да, на двери стоит аглицкий замок. Так он сам защелкивается, когда дверь закрывают… – пояснила Наталья.
– Вот как? – протянул Воловцов и оглянулся на околоточного надзирателя.
– Ага…
– А что вы увидели за дверью, когда ее взломал городовой?
– Сразу-то и не разглядишь. Прихожая была полна дыма, – сказала девица, и по ее телу пробежала дрожь.
– Так, продолжайте дальше, – попросил ее Воловцов.
– Городовой стал стучаться в покои хозяйки и кричать, чтобы она открыла. Но она не открывала… Тогда полицейский отошел и ударил в дверь плечом. Дверь открылась, и мы едва не задохнулись от дыма, что был в покоях хозяйки. Городовой взял стул и выбил им стекло. Дым стал быстро уходить, и мы увидели, что хозяйка лежит возле стола, и она… и ее лицо… – Квасникова закрыла лицо руками и заплакала. – Она добрая была, – глухо донеслось до Воловцова из-за ладоней. – Если я оплату за комнату задерживала, она хоть и ругалась, но не гнала. А сын ее приедет – и погонит. Куда я пойду-у-у… – Теперь она зарыдала уже в голос.
Воловцов перегнулся через стол и погладил ее по плечу:
– Успокойтесь, Наталья Григорьевна. Никто вас не погонит. – Он посмотрел на околоточного надзирателя: – Ведь верно, господин Петухов?
– Верно, – отозвался тот.
– Ну, вот видите, – мягко произнес Иван Федорович. – Господин Петухов, как представитель власти, не позволит, чтобы вас выселили из дома невесть куда. Лишние бродяги и люди без определенного места жительства полиции тоже без надобности…
– Спаси вас Бог. – Наталья убрала ладони от лица и благодарно посмотрела на Воловцова. – И вас спаси Бог, – обернулась она к Петухову.
– Ну, вот и все. Вы свободны, – сказал Иван Федорович.
Когда Наталья вышла, Петухов, немного помолчав, произнес с явной долей уважения: