Город в кулаке

– Я – нет, а вот ты…
– Да что ты несешь, мать твою! – кулаки Кулагина сжались настолько, что ногти до боли впились в ладони и вспороли зачерствевшую на морозе кожу. – Опомнись! У тебя совсем масло в чайнике перекипело? При чем тут мои амбиции? Мы не раз обсуждали этот вопрос на зоне. Помнишь? Я говорил о коалиции, о централизации, о порядке. Только так сейчас можно выжить, Нес. Это единственный путь. Поодиночке никто не выплывет. Нужна организация. И ты соглашался…
– Я? – Шумский покачал головой. – Я не соглашался, Леня. Я просто молчал и думал. Ты, видимо, забыл. Я никогда не высказывался за твою идею фикс.
– Но ты же понимаешь, что я прав!
– Нет. Не думаю… Ты идешь к тому, против чего призываешь выступать, Леонид, – Шумский впервые в жизни обратился к Кулагину так, называя его полным именем, и это лишь подтвердило предположение последнего о том, что между ним и Нестором пролегла глубокая пропасть отчуждения. Более того, она с каждым разом становилась все шире. – К несвободе! Когда каждый сам за себя, как было раньше, он вправе принимать любые решения самостоятельно. А ты хочешь принимать их за всех. Ты один. И мне не кажется это правильным.
– Но как раньше, уже быть не может, Нес. – У Кулагина все еще теплилась надежда на то, что он сможет переубедить собеседника. – Времена изменились. Изменилось очень многое, начиная с государственного строя. Пережитки прошлого рухнули окончательно. И ты со своими дружками – единственные, кто продолжает отчаянно цепляться за них. Мы в девяносто втором, Нес, а ты все еще там, в восьмидесятых.
У Шумского на лице заходили желваки. Несмотря на мороз, лицо покрылось мертвенной бледностью. Кулагин запоздало понял, что ударил приятеля в самое чувствительное место. Наступил на старую мозоль.
– Так вот в чем ты меня обвиняешь! – зубы Шумского стали выбивать мелкую дробь. – В слабоумии! Ну конечно! Вы ведь такие умные, такие продвинутые! Ты, Артем, Лева… А я – долбак законченный…
– Никто тебя таковым не считает, Нес, – попытался исправить положение Кулагин, но было поздно.
– Все! Хорош бакланить! – Шумский выдернул руки из карманов, но, вопреки ожиданиям Леонида, в них ничего не оказалось. – Я все выслушал, все осмыслил, и мой ответ остается прежним. Вы сами по себе, а мы сами. Никакого объединения. То есть вы можете, конечно, объединяться друг с другом хоть до бесконечности!.. Можете даже трахнуть друг друга в жопу, если вам это доставит удовольствие! Но на чужие территории рот не разевайте. Рискуете наглотаться маслин!
– Даже так? – Кулагин, несмотря ни на что, остался абсолютно спокойным.
– А ты думал, ты такой грозный, что все сразу в штаны наделают? Да на хрену мы тебя вертели, Леонид! Еще вопросы есть? Или встречу можно считать законченной?
Круглов и Антипов продвинулись еще на пару шагов вперед. У каждого из них в руке находилось по пистолету, но пока оружие было направлено дулами вниз. Из машины прикрытия Шумского никто не выходил. Он сам ждал реакции Кулагина.
Леонид неторопливо вынул из кармана сигареты и закурил. Затянулся, затем выпустил дым вверх, глядя на светлое, но по-зимнему холодное и безликое небо.
– Нет, – ответил он после паузы. – У меня больше вопросов нет, Нес. Пока нет. Я буду ждать, что ты одумаешься, и мы сможем поговорить с тобой еще раз. Более спокойно.
– Можешь на это не рассчитывать! – Шумский круто развернулся. – Пошли, ребята.
Круглов с Антиповым покорно двинулись следом за ним к машинам, на которых приехали. Не похоже было на то, чтобы эти парни имели реальное право голоса и свободу, о которой говорил Нестор. Но Кулагин не стал акцентировать на этом внимание сейчас. Он просто стоял и молча наблюдал за тем, как Шумский с дружками загружаются в свои автомобили. Сзади к Леониду бесшумно приблизился Горшаков.
– Еще есть время, Леня, – произнес он шепотом. – Ты только подай знак. Мы этих уродов мигом расшмаляем. И никакие волыны им пригодиться не успеют. Неса я лично положу, засранца. Тоже мне полуночный ковбой.
– Уймись, – осадил соратника Кулагин.
– Да че за сантименты, Леня? Ты же сам прекрасно видишь, это уже не тот Нес, которого мы знали. Говнюк какой-то…
– Я сказал, уймись, Темыч.
Шумский скрылся в салоне автомобиля. После этого по машинам расселись и все его приспешники. Затарахтели двигатели, и кавалькада из трех авто синхронно тронулась с места. Секунд через десять-пятнадцать они уже покинули пустырь. Кулагин глубоко затянулся и бросил сигарету под ноги. Красный мерцающий огонек скрылся в белом рыхлом сугробе. Леонид одним движением поправил шапку на голове.
– Все, поехали, – коротко распорядился он.
Горшаков переглянулся с Левинсоном. Пожал плечами. Что было на уме у Кулагина, определить не представлялось возможным. Вершинский слегка отступил в сторону, пропуская Леонида в салон «девятки».
 
1992 год. Ресторан «Седьмое чудо света»
 
Киллеры
 
– Б́ольшая часть дворов уже с нами, – Кулагин потер гладко выбритый подбородок и взял в руку рюмку. – А ну-ка, сложи в уме…
Горшаков поспешно проглотил насаженный на вилку кусок зажаренной на огне баранины, сдобрив его глотком томатного сока.
– Лебедь, Крученый, Протас, Жженый, Бекетов, Палец, Иванов, Федул, Мамонт, Испанец, Сохин. Весь Заводской район… Короче, б́ольшая часть.
Кулагин не стал пить. Он вернул рюмку на прежнее место:
– Большая. Но не все.
– Да, есть несогласные. По моим подсчетам, пятнадцать против. И Нес в том числе, – многозначительно добавил Горшаков после паузы.
– Ну, и что будем делать? Ваши предложения.
Леонид обвел взглядом присутствующих, хотя у него заранее был готов собственный ответ на поставленный вопрос. По большому счету, Кулагин не нуждался в советах. Но опытный стратег должен был оставаться стратегом при любых обстоятельствах.
– Да забить на них! – начал Горшаков. – Ну, двоим-троим бошки поотрывать, а остальные сами прибегут. Нормальные же деньги… Они, дураки, не понимают, что мы все только выиграем от этого.
– А вы что скажете? – раскуривая сигарету, Кулагин обратился к сидящим напротив него Вершинскому и Левинсону.
Анатолий хотел что-то сказать, но так как рот у него в этот момент был полон закуски, он вытянул большой палец руки и характерным жестом провел им под подбородком.
– Порезать всех. К чертовой матери! – высказался и за себя, и за товарища Левинсон, разводя руки в стороны. – Они же думают, что коалиция заберет у них больше, чем они приобретут. Так, Леня? Так… Или, как говорит Артем, надо просто забить на них. И делать свое дело.
– Но как его делать, если кто-то потянет в одну сторону, кто-то в другую? – возмутился Кулагин. – Мне надо, чтобы в коалицию вошли все без исключения. Только тогда мы сможем взять под свой контроль промышленников. В любой самый неподходящий момент несогласные могут заявить о себе. Или все вместе, или никак! Раскол хуже, чем разрозненные группировки. Если мы оставим это просто так сейчас, то завтра они нам перережут глотки, а все, что мы наработали, пойдет в их карманы. Они мгновенно организуют крышу над нашими объектами.
– Ничего мы тут мирными переговорами не добьемся. Не надо ни с кем церемониться. Дались они! Пару человек проучить. – Вершинский насадил на вилку очередной кусок мяса.
Горшаков потянулся к графину с водкой и разлил ее по рюмкам.
– А ты думаешь, эта мелкая шантрапа не решится шмальнуть нас?
– То, что среди отколовшихся найдутся желающие нас убрать, не сомневаюсь. Не Шумский, так кто-то другой. Плевать на них. Мне неинтересно, что думают они… Мне надо объединить дворы. – Кулагин потянулся за рюмкой и поднял ее над столом.
Горшаков повторил его жест.
– Давайте! За дело!
Вершинский и Левинсон охотно присоединились. Все четверо дружно чокнулись и тут же осушили рюмки. Леонид поставил на стол опорожненную тару, придвинул к себе тарелку с супом и, зачерпнув ложкой гущу, отправил ее в рот.