Смерть никогда не стареет
Так вот… Год назад я внедрился в ряды бомжей Белорусского вокзала с целью сбора материала, необходимого мне в моем расследовании. Как и все остальные граждане без определенного места жительства, входившие в определенные группы со старшим во главе, я должен был приносить в общую кассу оговоренную сумму. Это значило, что я должен был работать: собирать банки и бутылки с последующей их сдачей, подворовывать, выпрашивать «на хлебушек» и так далее. Я выбрал работу собирательную. То есть выискивал бутылки и пивные банки, примерно так, как собирают грибы в лесу. Только вместо леса была территория вокзала, а вместо деревьев – люди. Впрочем, через час-другой я переставал замечать прохожих, как и они меня. У них был свой мир, у меня, вросшего в образ бомжа, – свой. И эти сферы никогда не соприкасались, разве что только во времени. Для всех остальных людей я был ничто. Не более чем мокрица. И относились они ко мне как к членистоногому. То есть я, конечно, существую, но лучше бы подальше от места их существования…
Я был сосредоточен в себе. И на деле, которым был занят. Если я находил где-либо бутылку, то выливал остатки содержимого и мягко, без звука клал бутылку в сумку. Если находил алюминиевую пивную банку, я сплющивал ее и тоже отправлял в сумку. Я как будто бы существовал вне пространства. И когда меня окликнули: «Старый, это ты»? – вернуться в это пространство мне стоило больших трудов…
Я поднял голову и увидел Витю Жмуркина, заместителя главного редактора «Московского репортера».
– Да, это я, – сказал я негромко. – Здравствуй, Витюня.
– Точно, это ты! – Витюня Жмуркин был явно рад меня видеть. И в то же время выглядел несказанно раздосадованным. – А что ты здесь делаешь? – Он придирчиво оглядел меня с ног до головы и удивленно спросил: – У тебя ж все хорошо устроилось? Ты ж вроде на телевидении служил? – И добавил, что я был успешным репортером, делал классные программы, которые он с удовольствием смотрел. После чего стал их перечислять: – «Последнее желание», «Кто убил Санина», «Можно ли победить зло». – А затем спросил: – Что такое произошло с тобой, что ты стал бутылки на вокзале собирать?
Витюня говорил очень громко, что для меня было опасно и чревато разоблачением.
– Тише, я работаю, тише… – шипел на него я, но он продолжал громко удивляться. – Да заткнешься ты наконец, – уже резко сказал я, сунув ему кулаком под ребра. – Я работаю, понимаешь? Ра-бо-та-ю…
– Работаешь? – удивленно произнес Витюня.
– Да. Что, не видишь разве? – перевел я взгляд на свою добычу в виде бутылок и сплющенных банок.
– Так это у тебя зада-а-ание! – догадался наконец бывший зам главного редактора. – Типа, работаешь «под прикрытием»… А ты молодчик! На самое дно проник!
– Да, работаю. Только меня никто не «прикрывает»… – ответил я раздраженно.
– Здорово! – опять громко воскликнул Витюня, что заставило меня скрипнуть зубами и поежиться, будто от холода.
– Тише, прошу тебя, тише, – стал я уже злиться на Жмуркина. – За мной могут наблюдать.
– Да? Кто? – стал Витюня вертеть головой по сторонам. – Да тут нет никого!
– Да не верти башкой, – снова зашипел я на Жмуркина. – Дай-ка мне лучше немного денег…
Витюня достал бумажник и раскрыл его:
– А сколько тебе дать?
– Дай сколько можешь, – пробурчал я.
Витюня пошарил в бумажнике, вынул пятисотенную купюру и охотно протянул мне:
– Столько хватит?
– Хватит, хватит, – сказал я и быстро сунул купюру в карман. – Когда все закончится, я тебе их отдам… Дай мне твой телефон.
– Так давай я тебе позвоню, и у тебя будет мой номер телефона, – предложил Витюня.
– Витюня, – посмотрел я на Жмуркина как на малое дите, – у меня нет сотового и быть не может, ведь я бомж.
– Ах да… – сморгнул виновато Витюня Жмуркин и произнес: – Погоди, я сейчас.
Вот тогда-то он и написал в своем блокноте свой номер телефона, вырвал листок и передал его мне…
* * *На мой вызов никто не ответил.
Я набрал номер Жмуркина еще раз. После чего через некоторое время послышалось нетерпеливое:
– Да!
– Ты почему телефон-то не берешь? – строго спросил я. – Спишь, что ли?
– Занят был, – последовал недоуменный ответ. – А это кто?
– Эх, Витюня, – я придал голосу максимальную разочарованность. – Это Аристарх Русаков.
– Старый! Как я рад тебя слышать! – Голос Пети Жмуркина был неподдельно радостный. – Сколько лет!
– Не так уж и много, – сказал я. – Как дела, Витюня? Ты все копирайтерствуешь?
– Ну да, – ответил Жмуркин.
– То есть сидишь дома? – констатировал я.
– Скорее лежу, – хохотнул Витюня. – Ноутбук тоже лежит. На животе. Так и набираю статьи.
– И как по деньгам? – поинтересовался я.
– Да когда как, – ответил Жмуркин. – Если вовремя схвачу хорошие заказы, то хорошо. Есть несколько вээмов, с которыми я работаю по персональным заказам. В общем, работы хватает.
– Значит, своим звонком я тебя отвлек от работы? – немного разочарованно произнес я.
– Теперь уже неважно, – ответил Витюня. – Есть пара заказов, но они не очень срочные.
– Это хорошо, – резюмировал я. – Тогда, я полагаю, тебя можно еще сильнее отвлечь?
– Да, можно, – сказал Жмуркин. – Встретиться хочешь?
– Именно, – ответил я. – А ты помнишь, Витюня, что я тебе пять сотен рубликов должен?
– Забыл, – не сразу ответил Жмуркин. – Неужели такое было?
– Было, не сомневайся.
– Значит, в то время я был богатый.
– Вот, хочу тебе их отдать, – заявил я. – И вообще имеется разговор.
– Ну тогда приезжай ко мне, – отозвался Витюня. – Я теперь из дома редко выхожу. Вот разве что продукты купить да за квартиру заплатить. В общем, только по необходимости.
– Напомни мне свой адрес, пожалуйста, – попросил я.
Жмуркин назвал улицу, дом и квартиру.
– Все, выезжаю, – сказал я и отключил связь.
* * *Когда я входил в холостяцкую квартиру Жмуркина, то на меня повеяло каким-то особым мужским уютом и налаженностью быта. Когда все выверено до мелочей, ничего лишнего, каждая вещь находится на своем месте и несет конкретную функцию.
Надо сказать, что Витюня Жмуркин никогда не был женат. Не потому, что он был каким-то уродливым малым или ярым женоненавистником, он как раз был довольно симпатичным и обаятельным парнем. Причина в ином: к женщинам он относился спокойно. То есть, если у него заводилась девушка, ему было с ней хорошо, когда же она уходила, не дождавшись от него предложения руки и сердца, особенно не горевал. Он ни о чем никогда не жалел, никому не завидовал, не сокрушался и поживал довольно спокойно без всяких встрясок и волнений. Возможно, что кто-то иной назвал бы такую жизнь унылой и неинтересной, но самому Витюне такое существование было по душе.
Мы тепло пожали друг другу руки, и я, чтобы не забыть, протянул ему сразу пятисотенную купюру.
– Вот мой должок, – сказал я. – Спасибо… Ты меня очень выручил тогда, на вокзале.
– Да не за что, – ответил Витюня, очевидно, так и не вспомнив вокзальную «эпопею». – Проходи.
Я прошел в комнату и осмотрелся. Все на своих местах, ничего лишнего, много света и воздуха. Главный предмет и основное украшение комнаты – кожаный диван. На широкой спинке дивана – чашка с недопитым кофе.
Около дивана кресло. На кресле лежит ноутбук. Диван и кресло – рабочее место Вити. На диване он работает, ест, отдыхает. Проснулся – и уже на рабочем месте. Ни транспорта тебе, ни толкучки в метро в часы пик и, как следствие, – никаких транспортных расходов…
– Вот так и живу, – просто проговорил Витюня Жмуркин, заметив, что я разглядываю его жилище.
– А что, мне нравится, – отвечаю я.
Минут десять мы с Витюней говорим о том, о чем могут говорить люди, давно не видевшиеся: то есть ни о чем и обо всем одновременно, а потом я задаю ему мучивший меня вопрос:
– Ты давно не видел Геннадия Павловича?
– Давно, – немного подумав, отвечает Жмуркин.