Убить Сталина

– Они что – не могли проверить его пульс?
– Капитан Кириллов утверждает, что он ощупал ему сонную артерию. Пульса не было. Когда диверсант раздавил зубами ампулу с ядом, по комнате распространился запах, характерный для цианистого калия.
– Хотя бы гранату у него с пояса сняли, – укорил его Абакумов. – Столько человек погибло!
– Ведь никто не мог подумать, товарищ заместитель наркома обороны. Ведь он же по всем признакам был мертв! Покойник покойником!
– Вот вам и покойник! Где нам теперь его искать? Куда он ушел по трубе?
– Оказывается, в трубе была замаскирована дверца. О ней никто не знал. За этой дверью был подземный ход. Видно, остался еще с царских времен. Вот по нему-то он и ушел к берегу моря. Мы прочесали всю прилегающую территорию, но так ничего и не обнаружили. Скорее всего, его там поджидала машина. Его описание у нас имеется, продолжаем искать.
– Как эта группа оказалась в санатории?
– В санатории по подложным документам оказался один человек из этой группы. Именно он и помог остальным проникнуть на территорию.
– Узнали, кто это такой?
– Ищем, товарищ заместитель наркома обороны. Номер части, откуда он прибыл, имя, фамилия – все вымышленное. Остается предположить, что за этим человеком стояли очень серьезные силы.
– А личности убитых удалось установить?
– Никак нет, товарищ заместитель наркома обороны. Ни по каким картотекам они не проходят. Отпечатки пальцев тоже ничего не дали. Их очень серьезно готовили. Учли все. Почти все… – поправился Марков.
– Понятно… Что же это за яд такой? С характеристиками цианистого калия, от которого не умирают?
– Мы уже проработали этот вопрос. Такое вещество делают в секретной лаборатории Малиновского. Кроме нашего ведомства, им пользуется и военная разведка.
– Военная разведка? Это новость, – задумался Виктор Семенович. – Сделайте вот что. Возьмите под наблюдение всех, кто так или иначе мог иметь дело с этим веществом. Вам ведь приходилось работать в Китае?
– Так точно, товарищ заместитель наркома обороны. Пять лет был резидентом в Шанхае.
– Кажется, у китайцев есть такая мудрая пословица – не стоит дергать за усы тигра. В общем, постарайтесь сделать все это как-то поаккуратнее, что ли.
– Я все понял, товарищ заместитель наркома обороны. Разрешите идти?
– Кстати, это не вы утверждали клички для агентов?
– Так точно, этим занимался я. Что-нибудь не так?
– Да нет, все в порядке… – усмехнулся Абакумов. – Кстати, у вас там, среди агентов, Шахерезады нет?
– Никак нет. А что?
– Так, подумалось… От Племянника ничего нет?
– Молчит, Виктор Семенович. Опасаюсь, что он раскрыт.
– Жаль, очень способный был разведчик. Повременим еще неделю, и надо будет готовить следующего агента. Мы не можем долго ждать.
– А что, если попробовать Герасимова?
– Герасимова? – задумался Абакумов. – Кажется, у него были репрессированы родители?
– Верно, он из репрессированной семьи кулаков. Воспитывался в детдоме. Окончил школу разведчиков. Его очень хвалил начальник школы генерал-лейтенант Голицын.
– Знаю такого. Не подведет этот ваш Герасимов?
– Я за него ручаюсь.
– Хорошо. Будь по-вашему. И продумайте как следует его легенду. Уверен, что немцы будут его тщательно перепроверять.
– Сделаем. Разрешите идти?
– Идите.
Марков четко развернулся и уверенным шагом вышел из просторного кабинета начальника Главного управления контрразведки СМЕРШ, созданного совсем недавно, в апреле 1943 года.
 
Глава 5
 
Я ПРИШЕЛ СДАТЬСЯ В ПЛЕН
 
Командиром группы был назначен старший лейтенант Авдеев, веселый двадцатилетний парень с непокорной русой челкой. Про него поговаривали, что его отец был видным военачальником, репрессированным в тридцать четвертом. Так что свое детство Авдеев провел среди таких же осиротевших детей. Другой на его месте возненавидел бы Советскую власть и еще в сорок первом перешел бы на сторону немцев, а он так и лез под пули, чтобы своей невероятной храбростью реабилитировать память отца, сгинувшего где-то в глубоком угольном карьере под Воркутой.
Выползли на нейтральную территорию – самое скверное место! Потому что лупят по нему со всех сторон и свои, и чужие. Был бы верующим, обязательно поставил бы свечу во спасение, а так приходится ползти наудачу и надеяться, что пуля для тебя еще не отлита.
Ярко вспыхнула ракета, болезненно ударив безжизненным белым светом по глазам. Со змеиным шипением проворно забралась под купол небесной тьмы. Вот замерла на несколько секунд в самом зените, подвешенная на крохотном парашюте, и, осветив окрестность, начала медленно падать, постепенно угасая.
Бойцы, вжавшись в землю, затаились. На какие-то минуты Петру Комарову захотелось превратиться в придорожный камень, в комок глины, слиться с земной поверхностью, стать сухой травой, что несуразно торчит на проталинах.
Уф, кажись, пронесло!
На поле вновь легла спасительная темнота. Комаров готов был поклясться, что услышал, как над полем прозвучал вздох облегчения, – то же самое, что и он, чувствовали и остальные разведчики. Отдышались малость, а теперь вперед.
Путь разведгруппе преграждало несколько серых глыб, неряшливо припорошенных слежавшимся снегом, а немного сбоку еще несколько бугров. Вот один из них чуть колыхнулся, и Комаров отчетливо увидел поднятую ладонь – старший лейтенант торопил двигаться вперед.
Метрах в пятидесяти находился небольшой распадок, заросший колючим можжевельником. Узким изогнутым коридором он уводил за позиции немцев, и для всех оставалось загадкой, почему фрицы до сих пор не перегородили этот овражек колючей проволокой.
А может, они считали, что этот участок поля заминирован?
Первым в распадок скользнул командир. За ним, выждав секунд десять, проползли и остальные. Комаров двинулся последним. Этот участок дороги он помнил, как свою собственную ладонь. Сначала будут небольшие занозистые кусты, запросто рвущие одежду, но после первых тридцати метров с правой стороны появится небольшое углубление в откосе оврага, вот в нем можно и отсидеться.
– Не отставать! – негромко приказал Авдеев.
Ползти еще минут пятнадцать. Вряд ли будет много времени, чтобы оглядываться по сторонам. Тут, самое главное, не ободрать лицо о торчащее отовсюду рваное железо. Так что раньше чем через полчаса его не хватятся, а за это время он окажется очень далеко.
Прямо перед Комаровым, распластавшись на неровной земле ящерицей, полз двадцатидвухлетний сержант, которого месяц назад перевели к ним из штрафбата. Подвижный и ловкий, он умело лавировал между кустами и торчащими из земли железками и был естественной составляющей окружающей местности. Смелый до отчаянного безрассудства, он бесстрашно лез в самое пекло, а однажды просто из какого-то безумного озорства просидел на бруствере перед позициями немцев пятнадцать минут. Такой парень способен доставить противнику немало неприятностей.
Когда подошвы сапог сержанта растворились в ночи, Комаров приподнялся и юркнул в углубление. Затаившись в темной норе, ждал – не последует ли кто за ним. Тихо, ни шороха, ни чужого дыхания. Отдышавшись, чутко прислушался. Где-то далеко застрекотала пулеметная очередь, в ответ ей коротко и лениво рявкнул миномет. В состоявшейся перебранке не было ни злобы, ни азарта. Просто некоторая необходимость военного бремени – надо, так постреляем. Этот поединок напомнил Комарову переругивание деревенских псов, сидящих за высокими заборами. Вот один забрехал, давая понять, что сторож не дремлет, а ему в ответ, совсем не враждебно, а больше чтобы поддержать установленный порядок, звучит ответный лай, как бы тем самым предупреждая: «Бойся, неведомый злодей, охрана начеку!»
С немецкой стороны пролетел снаряд и разорвался где-то на нейтральной полосе перед первой линией окопов. Это уже посерьезнее, теперь надо ждать ответного выпада.