Фартовый чекист
Сидорчук попытался вспомнить, как выглядела хозяйка этого дома в момент их первой встречи, но не смог. В памяти всплывало только какое-то нежное, пушистое облако с ароматом цветов, и все. Слишком много крови видел он за эти годы.
Командир оглянулся. Его спутники стояли в ряд возле машины, готовые в любую минуту прийти на помощь. Егор Тимофеевич взошел на крыльцо и сильно постучал кулаком в дверь. Он по-прежнему невольно ожидал появления того воздушного, нежного существа в сером платьице, подчеркивающем хрупкую точеную талию. Его грубая душа странно волновалась даже теперь, после стольких лет и невзгод.
Сидорчук злился на себя за эту слабость, но ничего не мог поделать. Ему до зуда хотелось снова увидеть ту женщину. Этому не было никаких оправданий, конечно. Он и тогда подозревал, что она враг. Жизнь это подтверждала почти наверняка. В бедах, случившихся здесь, эта дамочка непременно должна была поучаствовать. Как ее звали-то? Дай бог памяти!.. Кажется, Анастасия Сергеевна.
Кого бы ни ждал Сидорчук, но на его стук явился совсем иной персонаж.
После долгого кряхтения, громыхания, звяканья цепей за дверью послышался испуганный срывающийся тенорок:
– Кто там?
– Открывайте, ЧК! – рявкнул Сидорчук, вспоминая магическое слово недавних времен, перед которым отворялись все запоры. – Поживее!
– Господи, что же это за напасть такая! – плачущим тоном запричитал тенорок. – Ночь на дворе! Что опять? Мы мирные обыватели, ни в чем таком…
Человек возился с засовами гораздо дольше, чем это было на самом деле необходимо, но открывать все-таки пришлось. Наконец дверь подалась, слегка ушла внутрь, и в образовавшейся щели возникло бледное напряженное лицо тщедушного гражданина лет сорока. Он был одет в подштанники и выцветший китель, наброшенный на узкие плечи. Жидкие волосы на голове встрепаны так, точно мужчина только что выбрался из-под перин. Он смотрел на громадную фигуру Сидорчука снизу вверх, и в глазах его плескался неприкрытый ужас. К чести гражданина надо сказать, что он изо всех сил старался держаться.
– Ну, в самом деле, товарищ! – воззвал он к Сидорчуку. – Поимейте совесть! Жена нездорова, дети… Час поздний, не знаешь, что и думать. Бумаги у нас в порядке, я служу, никаких посторонних элементов в доме не имеется…
– Не части! – оборвал его Сидорчук. – Доложи по порядку. Кто такой? Давно здесь обитаешь?
– Бухгалтер я, фамилия – Баранов, – сказал мужчина. – В потребкооперации служу. Бумаги в порядке. В дом заселен как обремененный наследниками. Семеро их у меня. Сыновья и три девочки. Одеть, обуть надо. Жена хворает. По ордеру губисполкома, все как полагается. Можете проверить…
– Я тебя не про то спросил, – опять перебил его Сидорчук. – Давно здесь?
– А год уже, – пояснил Баранов. – До этого, говорят, старушка тут жила с сыном. Но я их уже не застал. Пустовала квартира. Между прочим… – Он вдруг понизил голос до шепота, вытянул, как черепаха, шею и сообщил: – Говорят, это вроде и не сынок был, а офицер! Золотопогонник!
– Старушка? Офицер? – переспросил Сидорчук. – Ты ничего не перепутал?
– Не поклянусь, конечно, – ответил Баранов. – Я сам не местный, с Поволжья, а люди говорят…
– Ясно. Тут к тебе уже приезжали раньше. Что спрашивали?
– А, точно, было дело. Был серьезный такой мужчина. Тоже из ваших. Интересовался, знаю ли я какого-то Постнова. А я ни сном ни духом. Все рассказал ему, он и отстал. Выходит, этот Постнов и есть тот офицер? Только я, честное благородное…
Сидорчук хмуро посмотрел на него, повелительно мотнул головой и заявил:
– Ты дай-ка пройти! Мне дом осмотреть нужно!
– Вот! – с горечью сказал бухгалтер Баранов. – Тот серьезный мужчина тоже дом осматривал. Что искал – не знаю. Все перевернул. Вы тоже обыск делать будете?
Сидорчук не ответил, просто отодвинул в сторону нового хозяина дома и прошел в комнаты. Нельзя сказать, что увиденное сильно поразило его, но неприятный осадок на душе остался. Он еще помнил уют и порядок того гнездышка, которое соорудила здесь красавица Анастасия. Ничего похожего сейчас тут не наблюдалось. Разномастная покалеченная мебель, грязное белье, тараканы, неубранная посуда. Пахло застарелой пылью и испарениями человеческого тела. Отовсюду из-за шкафов и дверей на Сидорчука таращились встревоженные глаза детей Баранова. В дальней комнате на продавленной кушетке лежала бледная худая женщина с повязкой на голове. Она с ненавистью посмотрела на незваного гостя. Уксусный запах резал глаза.
Гремя сапогами, Сидорчук вышел из дома.
Баранов, придерживая кальсоны, семенил за ним, вопросительно заглядывал в лицо и спросил:
– Так как, товарищ, мы можем больше не беспокоиться? Вам показать ордер?
– Значит, ты ничего о прошлых жильцах не ведаешь? – спросил Сидорчук. – А кто может знать?
Баранов сложил руки, словно собирался помолиться, и ответил:
– Честное слово, не знаю! Я весь день на службе. Родни у меня тут нет. Домашние дела донимают. С соседями стараюсь общаться как можно меньше. Сами понимаете, неизвестно, что за люди. В Гражданскую здесь такое, говорят, творилось!.. Вам лучше в исполкоме навести справки.
– Ладно, наведем, – буркнул Сидорчук и вдруг спохватился: – Где бы нам тут переночевать, а? Четверо нас.
– Совершенно ничем не могу помочь, – поспешно сказал Баранов. – Семь детей, извиняюсь. Жена нездорова. В городе в центре гостиница имеется. Номера Кормилицына. Сдает он их, значит, в соответствии с новой экономической политикой. Там и ресторан с музыкой. Цены немалые, конечно, а что делать?
Сидорчук махнул рукой и пошел к своим.
Глава 4
Все в этот день складывалось из рук вон. Сидорчук из последних сил сдерживался, чтобы не выйти из себя. Он уже давно замечал, что с нервами у него форменный непорядок, из кожи лез, чтобы держать себя в руках, но подобные упражнения давались ему все труднее и труднее. Порой Егору хотелось наорать от души, обложить кого-нибудь по матушке, разбить морду, порвать в клочья. Наверное, тогда ему полегчало бы, отпустила бы тяжесть, гнездившаяся в груди, прошла бы пульсирующая головная боль, которая донимала его последнее время даже во сне, пришли бы успокоение, уверенность и рассудительность.
Но психовать должность не позволяла. Командир и большевик не имеет права на истерики. Люди должны видеть, что за ним правота и сила. Потому Сидорчук мог всего лишь холодно отчитать провинившегося, буркнуть сердитое замечание, пригрозить взысканием. Иногда он не имел формального повода даже для этого. Сегодня был как раз такой случай. Все шло не так, и никто ни в чем не был виноват.
Сначала этот бестолковый бухгалтер с многочисленным потомством и без царя в голове, потом дом, в котором он шесть лет назад оставил немалые ценности, принадлежащие республике. Именно Егор Тимофеевич отвечал за них головой. Собственно, кому еще? Никого из тех людей, кажется, не осталось. Постнов пропал, Яков, который, собственно, принимал и сдавал ценный груз, погиб во время кронштадтского мятежа, остальные тоже рассыпались кто куда. Сидорчук даже не знал, как звали тех ребят из отряда. Так что спрос будет с него, и нечего себя обманывать. Просто нужно сделать все, чтобы вернуть ценности. А как?.. На этот вопрос никакой мудрец не даст ответа. А тут еще команда подобралась такая, что без слез не взглянешь.
Егоров все время молчит, и что у него там с мотором, сам черт не разберет. Чуднов стрелок первоклассный, а как понадобилось пальнуть, так он носом в землю. Ну а Ганичкин – это уже отдельная песня. Мало того что затесался, куда ему не следует, так он еще и самостоятельность развил такую, что руки ему обрубить хочется.
Сидорчук злился еще больше оттого, что понимал – не прояви Ганичкин инициативы, ночевать им пришлось бы в автомобиле или на свежем воздухе. Не платить же в самом деле господину Кормилицыну за номера с рестораном. Если бы Егор Тимофеевич имел всю полноту революционной власти, он бы навел укорот всем этим нэпманам, вылезшим из щелей, кровососам, которые с воодушевлением бросились выжимать соки из трудящихся людей, как они привыкли делать это сотни лет.