Осень и Ветер (СИ)

— Осень, какого ты роста? — спрашиваю я, пока материализовавшаяся фантазия медленно идет прямо на меня.
— Сто шестьдесят два сантиметра.
Идеально.
Фигура замирает рядом, склоняется надо мной, вынуждая откинуться затылок на оконную раму. Протягиваю руку и делаю то, что хотел сделать в клубе — пропускаю ее волосы между пальцами. Нет, я все-таки чертовски нарываюсь, но тормозить не хочется. Нет никакого шанса, что Осень хоть немного похожа на Еву, как и есть чертов шанс, что это одна и та же девушка, но таких совпадений в жизни просто не бывает.
Я не хочу знать, кто она и как выглядит. Тепло ее голоса — все, что мне нужно.
— Ветер?
— Что, детка?
— Твой акцент…
Ну вот мы и подобрались к той части моей биографией, которую я считаю точкой невозврата. Акцент мало кто замечает, но у нее, должно быть, идеальный слух.
— А что с моим акцентом?
— Ну, я его слышу, — немного тушуется она, явно разрываясь между любопытством и тактом.
Ладно, к черту.
— Я даг, детка.
— Даг?
— Дагестанец.
Непроизвольно делаю паузу, пытаясь «услышать» ее реакцию. На самом деле предрассудки все еще чертовски сильны. Правда моей жизни в том, что даже имея за плечами выдающийся математический склад ума, медицинский институт и ординатуру, сотни спасенных детских жизней, для многих людей я все равно что-то среднее между неандертальцем и танцующей лезгинку обезьяной в кепке и красных мокасинах.
— Ты первый мой знакомый дагестанец, — отвечает Осень с улыбкой. — И мне нравится твой акцент.
Она невероятная, правда.
— Рад быть первым, детка, — подшучиваю я. Так и подмывает узнать, действительно ли она реальна или я который день подряд разговариваю с собственным подсознанием. — Даже не спросишь, в какой террористической группировке я состою?
Зачем ее провоцирую, зачем испытываю? Если б я знал.
— Потому что ты не такой, — отвечает она без заминки. Такое чувство, что Осень напрочь лишена фальши: что подумала — то и сказала.
— А вдруг именно такой?
— Тогда мои заблуждения, Ветер, целиком и полностью на твоей совести.
[1] Барбершоп (название происходит от слова барба — борода) — мужское заведение, где представители сильной половины человечества могут подстричься без всякого «гламура». Основная суть заведений подобного плана — предоставление качественных услуг брадобрея. Обслуживают клиентов в барбершопах, чаще всего, мужчины — барберы.
  
Глава девятая: Осень
 
Пять часов утра. Господи, и о чем я только думаю?
Но отпускать его — не хочу. Знаю, что надо, но противоречивая женская натура дает о себе знать. Может, я заслужила побыть капельку эгоисткой и украсть этого мужчину на одну ночь? Украсть у сна и женщины, которая с ним рядом. И в этом главная причина, почему я не спрашиваю, занят ли он: неизвестность позволяет притворяться, что между нами нет никого третьего. И, потом, мы не делаем ничего плохого, и его вторая половина в любом случае может спать спокойно.
Мы болтаем всю ночь, обо всем на свете: о книгах, фильмах, о тональности кошачьего урчания, о том, за что любим осень и не любим лето. Как два ребенка, севшие друг напротив друга, по одному выкладываем все из секретных коробок своих потрепанных душ. Делаем вид, что вместе пьем кофе, делим на двоих шоколадку из его гигантских запасов и обсуждаем модный сериал. В моей жизни давным-давно не было ничего настолько интимного и целомудренного одновременно.
— Ветер, я тебе скажу кое-что, только ты, пожалуйста, не смейся. — Уверена, что он засмеется: чего уж там — тактичным парнем, судя по общению, он точно не выглядит. Говорит в лоб, не выбирая выражения, но это совершенно не режет слух. Или я успела втянуться?
— Прости, детка, не могу обещать, — дразнит он. — Но если я пропаду и перестану отвечать на звонки, знай — разорвало от хохота. — И тут же подбадривает: — Говори уже, Осень.
— Можно сказать, что это моя первая совместная ночь с мужчиной за долгое время.
Он вдруг замолкает. Я считаю секунды, и ругаю себя на чем свет стоит: зачем, зачем я это сказала? Почему решила, что эта чехарда прозвучит забавно? Сползаю по стенке, обещая себе больше никогда на свете не поддаваться искушению.
— Когда у тебя был мужчина, Осень? — вдруг спрашивает он. Не смеется, совсем не смеется. Наоборот, голос стал тише, серьезнее.
— Давно, Ветер.
— Это я и с первого раза понял. Как давно? Полгода? Год? — Я молчу, и он продолжает: — Два? Черт, Осень, простой же вопрос.
— Больше. И остановимся на этом.
Я не ханжа, не чистоплюйка и понимаю, что у женщины есть физиологические потребности. Но я не хочу просто тело в своей постели. Я хочу эмоции, хочу взрыв, хочу прикасаться к мужчине, от поцелуев которого буду дуреть, как кошка от валерьянки. На меньшее просто не согласна. В конце концов, достичь физической разрядки я могу и без мужчины.
— Ладно, — не настаивает Ветер. — Почему?
— Потому что страшная, — пытаясь казаться серьезной, отвечаю я, пробую предугадать его реакцию.
— Врешь, — жестко обрывает он.
— Уверен, что вру?
— Абсолютно, иначе мне бы не хотелось думать о твоих губах, например.
Мой живот сворачивается в узел. Буквально, не преувеличиваю. Прикладываю пальцы и чувствую, как туго бьется внутри артерия. Закрываю глаза, а в памяти всплывают карие глаза и черные ресницы. Что за блажь?
Мы ходим по канату над пропастью, хотя нет — летим по горному серпантину на неуправляемой «Ауди-ТТ» и тормоза вот-вот откажут. Бессмысленно делать вид, что я не услышала, глупо уговаривать себя, что услышанное мне неприятно.
— Зачем ты думаешь о моих губах? — спрашиваю очень осторожно. Проклятый голос так дрожит!
— Есть варианты, детка?
«Потому что фантазируешь о поцелуях?»
Я никогда не произнесу это вслух, даже с дулом у виска.
— Мне нужно озвучить все варианты?
— Очень умно — отвечать вопросом на вопрос, Осень, но я понял. Извини. — Он усмехается, и я буквально плавлюсь в тембре его голоса. — Ну раз уж я был твоим мужчиной на эту ночь, то утоли мое любопытство — был ли я чертовски хорош?
— Ты был великолепен, Ветер!
— Ащщщ, детка, у меня случился моральный оргазм.
Пять десять утра, но я ни за что не отпущу его еще хотя бы пять минут.
— У меня сегодня две операции, Осень, — через пару минут говорит Ветер. — Если я не высплюсь…
Мне становится так ужасно стыдно за свой эгоизм, что я изо всей силы прикусываю щеку изнутри. Я должна была об это подумать, должна была вспомнить, что его работа кардинально отличается от моей хотя бы жестким графиком.
— Прости, — пытаюсь извиниться я, но на самом деле мне ни капельки не жаль. Единственное, о чем я сожалею, так что это время нельзя растянуть, словно жвачку, и превратить минуты в часы. Даже не сомневаюсь, мы бы нашли еще миллион тем для разговоров.
— Никогда не извиняйся, Осень, — немного строго, как будто еще не решил, имеет ли право меня отчитывать, говорить Ветер. — Если бы я не хотел с тобой общаться или думал, что эта ночь как-то пагубно скажется на моей работе, поверь, я бы дал тебе знать. Сожалею, детка, но ты по уши вляпалась в циника и грубияна.
Я подавляю нервный смешок, потому что этот «грубиян», невзирая на обилие нецензурных словечек в его лексиконе, непостижимым образом все равно самый приятный собеседник из всех, что у меня были даже не знаю за сколько лет. Наверное, все дело в том, что, не видя лиц и имен нам проще быть самими собой.
Мы не даем друг другу обещаний созвониться: просто желаем спокойной ночи.
Я медленно встаю с пола, мою чашку и все время погладываю на почти разряженный телефон. В душе остается странный осадок незаконченности разговора, но это даже к лучшему. У нас есть повод поговорить снова.
Я долго валяюсь в кровати без сна, перебирая в памяти наши шутки, пытаясь, насколько это возможно, в самых мелких деталях воскресить его голос. Надо признать: он мне и правда безумно нравится.