Малышка (СИ)

Я подбегаю к Рэму, легко запрыгиваю ему на спину, скрещиваю ноги на животе. Он даже не выглядит удивленным, как будто давно приготовился к такой выходке. И даже подыгрывает: задирает штанины и обхватывает теплыми ладонями мои лодыжки, большими пальцами рисуя круги на коже.
— Моя девчонка, — скалится доберман прямо в офигевшие лица красавиц. — Больная на всю голову и жутко ревнивая.
Девушки быстро покидают поле боя.
— У тебя невеста есть, кобелина, — зло рычу ему в ухо, подавляя желание укусить. — Ты скоро в ЗАГС маршируешь.
— Не суй свой любопытный нос в мою личную жизнь, Бон-Бон, — ухмыляется он. — И прекращай корчить из себя защитницу униженных и оскорбленных. То, что я поболтал с парочкой овец, куда меньшее преступление, чем вот это.
Он немного поворачивает голову и как бы невзначай потирается чуть-чуть колючей щекой о мои губы. Поджимаю их, пытаясь убедить себя, что мне плевать, но вместо этого слизываю его вкус со своей кожи, вдруг понимая, что вот она, «нота сердца» его одеколона — он сам.
Быстро, едва не падая, становлюсь на ноги, поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и торопливым шагом иду к колесу обозрения.
  
Глава одиннадцатая: Ени
 
Надо же было ему пойти следом. Именно на «чертово колесо», именно на этот аттракцион, хоть я до сих пор не понимаю, какая муха меня укусила, что я добровольно отдалась на погибель собственной фобии.
Дело в том, что я ужасно, до паники и дрожи в коленях боюсь высоты. Когда мы с мамочкой жили в многоэтажке, я даже на балкон никогда не выходила, боясь, что стоит посмотреть вниз — и высота утянет меня, словно водяной на дно омута.
— Ты идешь? — Рэм проходит за ограждение, останавливается около кабинки.
Я вспоминаю, что высота Большого колеса обозрения — пятьдесят метров, и меня начинает мутить. Готова убежать, но напирающая сзади детвора буквально выталкивает меня вперед. Рэм ловит за руку и помогает забраться внутрь, садится напротив. С усмешкой наблюдает за тем, как я, с третьего раза, дрожащими руками пристегиваю себя цепочкой, сам же нарочито игнорируя эту возможность.
— Между прочим, техника безопасности, — говорю я, радуясь, что голос мне не изменил. — А если ты вывалишься, имей в виду — соотношение наших весовых категорий, роста и расстояние дает в сумме не больше пяти процентов шанса на то, что я успею схватить тебя за ногу.
Доберман игнорирует мою пламенную речь, снова кладет ногу на ногу и закуривает.
Морщусь.
— Что такое, малышка? Не любишь курящих мужчин? — интересуется он.
— Не люблю дураков, которые сами себя убивают, — отвечаю я.
К моему большому удивлению, он согласно кивает
— Знаю, что это дрянь и обязательно брошу. В следующем году.
— Те, кто так говорят, никогда не бросят. Хочешь что-то сделать — начни это делать прямо сейчас. Не жди понедельника, будто ты толстуха, которая собирается садиться на диету века.
Моя метафора его веселит. И я почти расслабляюсь, но в этот момент колесо дергается, начинает медленно ползти вверх.
Мне страшно. Мне так страшно! Может быть, я еще успею спрыгнуть? Шальная мысль заставляет меня потянуться к бортику, посмотреть вниз — и головокружение рушит последние попытки быть хладнокровной. Быстрее, чем понимаю, что происходит, сбрасываю цепочку и запрыгиваю на Рэма, будто он — мой волшебный единорог.
— Боишься высоты, Бон-Бон? — спрашивает он, пока я судорожно комкаю в кулаках его рубашку.
Бессмысленно отнекиваться, ведь я уже выдала себя с головой.
— Останови его, пожалуйста, — прошу я, почему-то уверенная, что моему доберману и это по силам. — Я хочу уйти. Я задыхаюсь, мне плохо, я сейчас… Меня сейчас стошнит!
Он ловит мои руки за запястья, удерживая в вертикальном положении, пресекая попытки уползти под скамейку. Клянусь, я почти готова это сделать, даже если при этом буду выглядеть жалко.
— Бон-Бон, — его взгляд гипнотизирует, — просто дыши. Вдох-выдох, и снова вдох-выдох.
Он начинает дышать и одобрительными кивками подстегивает следовать его примеру. Я подхватываю ритм, и это приносит облегчение.
— Не смотри по сторонам, Бон-Бон, — приказывает Рэм, когда мой взгляд непроизвольно соскальзывает на верхушки деревьев. — Смотри на меня.
— Раскомандовался, — шиплю я сквозь стиснутые судорогой зубы.
— Наслаждайся этим, детка, — подтрунивает он. — Я тебе не Тапок, чтобы вертеть меня по нарезной.
— Ты мне братик, — отвечаю я, концентрируясь на его глазах.
— Хрень собачья, Бон-Бон.
— Все равно, что ты думаешь, братик, — ерничаю я.
Он ухмыляется и медленно заводит мои руки себе за голову, немного жмурится, когда я хватаю его за волосы. Его ладони оказываются у меня на талии, и остаются там, хотя пальцы потрясающе крепко, почти до боли, впиваются в тело.
— А теперь посмотри на вид сверху, Бон-Бон. Он потрясающий.
Я отрываю взгляд от его гипнотического влияния — и понимаю, что схожу с ума.
Желтые шапки деревьев, подсвеченные золотом солнечного дня, сверкающие солнечными зайчиками высотки, безупречно голубое небо и пушистые облака на горизонте. Воздух пахнет терпкой осенью, каштанами, дымком над кучами листьев.
— Красиво, — выдыхаю я, ощущая острую потребность прямо сейчас, до одури надышаться этой осенью.
— Очень красиво, — отвечает Рэм — и я вижу, что он смотрит только на меня. — Безупречно.
Я моргаю, пытаюсь стряхнуть эту дурацкую паузу, сделать что-то, чтобы исчезло это странное двойное значение простых слов, потому что в эту минуту кажется, что говорит он вовсе не о том, как красива наша столица осенью с высоты пятидесяти метров.
— Больше не боишься, малышка? — спрашивает он неожиданно низким голосом, как будто ему стало не хватать дыхания.
Нужно придумать ответ. Что-то колючее, едкое, что-то, что убьет напряжение, но мысли путаются. И вкус осени на языке все больше становится похож на вкус его «ноты сердца», и хочется попробовать еще, и еще.
Телефон взрывается совершенно сумасшедшей стандартной мелодией. На экране — номер Кости. И кабинка колосе обозрения спускается вниз. Когда кабинка останавливается я быстро выскакиваю наружу и, отбегая на безопасное расстояние, отвечаю. К счастью, голова снова быстро включается в работу, и от странного романтического налета не остается и следа. Я снова в своей стихии: готова анализировать, слушать между слов и делать правильные выводы даже если их пытаются завуалировать.
— Что случилось с твоим номером? — беспокоится Тапочек после того, как мы обмениваемся приветствиями. — Я только сейчас получил твое сообщение.
— Я звонила, — «улыбаюсь» в ответ на его реплику.
— Я был занять, солнышко.
Мне хочется прямо сейчас, «в лоб» сказать ему, что я все видела, и что это его «занятие» не вызывает ничего, кроме отвращения, но молчание — золото. Я должна узнать до какой степени вранья он может дойти. Просто поставить перед фактом — не интересно. Мне нужно то, что даст повод его ненавидеть, потому что уже сейчас понятно, что разрыв не будет безболезненным. Мой идеальный умный, красивый и нежный принц вдруг оказался …
— Скажи ему, что он долбоеб, — довольно громко, наверняка с умыслом, чтобы услышал и Костя, говорит рядом доберман. — И что для разового траха можно найти кого-то посимпатичнее.
Я прикрываю трубку рукой, посылаю Рэму злой взгляд. Он прячет руки в карманы брюк, лениво покачивается на пятках, каждый раз нарочно близко наклоняясь ко мне.
— Что? — растерянно спрашивает Костя.
— Здесь шумно, — нарочно кричу я и снова отступаю назад, но Рэм идет за мной, изображая взявшего след хищника. И понятно, что отступать он не намерен. — Хотела спросить, когда ты уезжаешь. Я же должна тебя провести.
Пауза для раздумий затягивается — и мой доберман снова рядом. Лениво вскидывает руку, заправляет прядь волос мне за ухо, даже не пытаясь скрыть издевку во взгляде.
— Не стоит, солнышко, — говорит Костя, и я слышу — слышу! — напряжение в его голосе.