Малышка (СИ)

— Скажи, что тебя никто не трогал так, как я, — практически злится он.
— Никто, никогда, — быстро отзываюсь я. Нет никакого желания дразнить его, испытывать терпение. Слишком велико желание насладиться этим жутким собственником.
Рэм смотрит на меня — и я вижу облегчение и восторг в его взгляде.
— Ничего, кроме поцелуев? — уточняет он.
Киваю, все больше, как бутылка, наполняясь румянцем. Практически горю, практически теряю голову и остатки самообладания, готовая вслед за следующей смелой лаской превратится в воздушный шар и оторваться от земли.
— Будешь ты у меня бедная, — практически рычит мой жуткий собственник.
И прежде, чем я реагирую на горячее обещание, склоняется надо мной и жестко, почти до боли, втягивает в рот мой сосок. Вскрикиваю, хватаю рукой его за волосы, пытаюсь оторвать от себя, потому что это слишком, потому что я практически разваливаюсь на проклятых бабочек, но добиваюсь лишь того, что Рэм тянет сосок на себя, и резко отпускает, чтобы через секунду прихватить зубами. Это не нежно и не осторожно, это сводит с ума.
— Еще! — всхлипываю я, как извращенка наблюдая за его склоненной черноволосой головой, за тем, что его губы вытворяют с моей грудью.
Он поднимает взгляд, ухмыляется и второй рукой скользит по моему животу, ныряет между ног.
— Ах! — взрываюсь я, когда палец находит мой напухший от желания тугой комок плоти — и постукивает по нему.
Дергаюсь в унисон каждому удару, практически ненавидя моего мучителя. Чувствую, что стала непривычно мокрой, что его пальцы уже без труда скользят между моими складками. Это невыносимо стыдно, но я ничего не могу поделать — я хочу кончить от его пальцев. Мне нужно получить все, что этот мужчина может дать мне.
— Рэм, еще… — молю я. Плевать, что от самообладания уже ничего не осталось, без него даже лучше, ведь теперь я могу без оглядки наслаждаться моим доберманом.
— Правильно, малышка, называй меня по имени и проси, — издевается он. А потом убирает руку и с видом голодного хищника облизывает пальцы. Урчит. Почему-то в этот момент мне хочется его ударить: вцепиться ногтями в волосы и запретить быть таким сексуальным придурком, которому не стыдно делать все эти… грязные вещи. — Скажи, что хочешь меня.
— Хочу тебя, — вторю его словам.
— Скажи, что ласкала себя пальчиками, думая обо мне, — ухмыляется он, снова притрагиваясь к моему клитору, выписывая на нем легкие, практически невесомые круги. — Что была плохой девочкой.
— Извращенец, — шиплю я, зная, что еще пара таких поглаживаний — и я признаюсь в том, что делала это практически каждый день с тех пор, как украла его подушку. Признаюсь, что двинута на нем окончательно и бесповоротно.
— Говори, или никакого оргазма для маленькой Бон-Бон.
— И тогда никакого минета жадному доберману! — выпаливаю я. И на миг мы оба застываем, потому что оба ошарашены моей откровенностью. Я же не собиралась ничего такого говорить! Я просто думала об этом, как об одном из способов уложить моего добермана на лопатки сегодняшней ночью, раз уж традиционный секс у нас пока откладывается. Но чтобы сказать такое вслух…
— Надеюсь… — начинает он, зверя, и я быстро перебиваю, прекрасно зная, что последует дальше.
— Нет, дурак! Но я смотрела… фильмы.
— Моя карамельная девочка смотрела порнуху… — растягивая слова, смакует Рэм мое невольное признание. И его пальцы у меня между ног оживают, на этот раз наполняя меня сладко-болезненным предвкушением скорого удовольствия.
Ничего не понимаю и не хочу анализировать, поэтому просто подмахиваю бедрами ему навстречу, пытаясь взять максимум из этих прикосновений.
— Училась чему-то, малышка?
Выдыхаю, хватаю ртом воздух, когда его средний палец проскальзывает в меня. Пытаюсь инстинктивно сжать ноги, но Рэм в ответ шире разводит свои и теперь я практически распята на нем, и нет ни единой возможности исправить положение.
— Я жду ответ, — наседает доберман. — Или ляжешь спать без сладкого.
— Ненавижу тебя! — Его палец внутри ощущается так непривычно, поэтому приходиться замереть, привыкнуть, распробовать новые ощущения.
— Ответ, Бон-Бон.
— Да, да, придурок, училась! Господи, пожалуйста… Я хочу…
— Значит ли это, что в качестве награды за терпение меня ждет обещанный сладкий рот? — посмеивается Рэм, и, подтягивает меня за талию, практически насаживая на свой палец.
Чувствую себя совершенно феерично: раскрепощенной, освобожденной, наполненной. Хочу больше, хочу его в себе, хочу быть к черту распятой моим альфа-самцом!
— Завтра, малышка, я весь твой, — говорит он, и так я понимаю, что последние слова выкрикнула вслух.
Ну и плевать, мы оба сходит с ума друг от друга, и за закрытой дверью будем делать все, что захотим. А я собираюсь сделать с ним очень, очень много развратных вещей.
— Давай, отдай мне себя, карамелька, — требует он и на этот раз больше не осторожничает.
Поглаживания становятся такими сильными и быстрыми, что за считанные секунды мое тело превращается в ракету. Я дрожу, готова плакать и смеяться одновременно, и когда мой доберман прикусывает мой второй сосок, в груди рождается огненное торнадо. Оно рушит все, что было до этого момента: стирает, выжигает терпение и стыд, захватывает в плен — и поднимает к небу.
Я где-то там, кричу, всхлипываю, и ругаюсь.
Господи, я ругаюсь?!
— Хорошо, хорошо…! — разрывает горло крик. Хочу отодвинуться, потому что удовольствие слишком велико, но Рэм держит крепко, хоть теперь его пальцы движутся мягче, осторожнее. — Хочу, чтобы трахнул меня языком!
Хватаю его за щеки, наплевав на то, что это может быть больно и жадно, до одури, впиваюсь в его губы. Наши языки трутся друг о друга, ласкаются, словно две ядовитые змеи.
Оргазм все еще хлещет меня сладостью, когда Рэм разрывает наш поцелуй и практически вталкивает мне в рот большой палец. Жадно цепляюсь в него зубами, облизываю, посасываю, словно леденец.
— Блядь, еще, — стонет доберман. Теперь уже он дрожит, и кажется в шаге от того, чтобы отдаться мне на милость. И это заводит так сильно, что я чувствую себя настоящей соблазнительницей. Непередаваемые ощущения.
Я готова смотреть на него такого часами: как он прикрывает глаза, морщится, как будто ему больно и безумно хорошо одновременно, как дрожат его ресницы, когда я прикусываю палец чуть сильнее. В той позе, в которой я сижу на своем добермане, я как никогда остро ощущаю, что мои действия ему приятны — даже слова не нужны, но мне так хочется его слов, его откровенных признаний. Хочется, чтобы этот мужчина обнажил душу, стряхнул лоск и разделяющий нас жизненный опыт и показал себя настоящего. Почему я так уверена, что под красивым фасадом скрывается что-то стоящее? Потому что я просто не могла потерять голову от пустоголового эгоистичного нарцисса.
— Нравится? — спрашиваю я, лизнув подушечку его пальца.
— Охренительно приятно, — не задумываясь, отвечает Рэм. — Представляю, что будет, когда ты…
Он останавливает сам себя и вдруг осторожно, словно я китайская ваза династии Мин в единственном экземпляре, поднимает мое лицо за подбородок, так, что я могу четко видеть каждую трещинку на его губах.
— Просить у девственницы отсосать будет как-то слишком эгоистично, — сокрушается он. — И даже если мне будет очень нелегко сейчас, я предпочитаю, чтобы мы начали наши отношения с более традиционного… гм… секса.
Я с минуту просто смотрю на него, снова и снова прокручивая в голове эти слова. Я не ослышалась? Мой доберман думает о том, чтобы не доставить мне дискомфорт? Он хочет традиционных отношений? Он хочет, чтобы мне было хорошо и ради этого готов пожертвовать шансом получить то, о чем мечтают все без исключения мужчины?
— Знаешь, я ведь правда не против, — осторожно говорю я, почему-то до ужаса боясь, что он примет меня за одну из тех девственниц, для которых минет или анальный секс — привычнее дело. — Правда, я совершенно не опытна и никогда…