Сезон любви
— Я вас понимаю, — сказал он. Осторожно поставил рюмку с коньяком на стол, взял мою руку, слегка сжал. — Я понимаю вас, Оленька, может быть, как никто другой. Потому что вовсе не обязательно жить одному, чтобы быть одиноким. Иногда мне кажется, что этот зимний ветер, который дует сейчас под окнами, — бьет мне в спину в любое время года. У меня тоже нет близкого человека, Оленька.
— Как же так? У вас семья…
— Я и Нина, мы оба знаем, что нам никогда уже не склеить того, что когда-то было между нами… Собственно говоря, наш брак был самой большой ошибкой, которую мы оба совершили в своей жизни. Уже через год после свадьбы мы с женой были безнадежно далеки друг от друга. Нас разделяет даже не одна, а много тысяч километров непониманий. Разности вкусов, желаний, взглядов на что бы то ни было — от воспитания детей до того, сколько минут надо варить яйца, чтобы они получились «в мешочек»… Это звучит смешно, я понимаю, но поверьте мне, Оленька, куда как лучше приходить к себе в дом, не согретый ничьим дыханием, кроме вашего, чем день и ночь быть бок о бок с человеком, который тебе чужой. Совершенно чужой…
Я была так поражена, что даже не могла говорить. Кто бы мог подумать, что вот этот красивый мужчина, сидящий передо мной, вот этот любящий отец и наверняка заботливый муж — на самом деле так глубоко несчастен?!
— И все-таки, — выдавила я, — и все-таки вы не можете ощущать свою полную ненужность в этом мире. У вас дочь. И скоро будет мальчик, сын…
— Да. У меня будет двое детей, и это, пожалуй, единственное, за что я благодарен судьбе… Мы с женой решили начать все сначала из-за Галки. Все сначала, — сделал он упор на слове «все», — даже поехали в Крым, как молодожены, получилось что-то вроде медового месяца, хотя оба мы чувствовали себя так странно — как будто вдруг оказались в одном гостиничном номере со случайным попутчиком в трамвае. Каждый вечер мы шли в бары, на дискотеки, методично посещали все аттракционы и развлечения, лишь бы не сидеть против друга в номере и не испытывать мучительной неловкости от того, что нам совершено не о чем друг с другом говорить… Несколько лет между нами не было близости. Когда же «это» случилось, все в том же номере гостиницы, мы долго не могли взглянуть друг другу в глаза. Мы чувствовали себя почти преступниками. Плодом того несчастного вечера будет наш сын. Что же, остается надеяться, что мальчик снова сможет сблизить меня и Нину. По крайней мере, впервые за много лет нам будет, о чем поговорить…
Он выпустил мою руку и медленно провел ладонью по своему лицу, как будто снимая с него паутину.
— Странно что я так разоткровенничался с вами, Оленька, — сказал он, не поднимая головы и не отнимая ото лба ладони. — Как будто нахлынуло что-то… Простите меня, ради бога.
— Ну что вы, Вадим… Ну что вы…
Движимая нахлынувшим вдруг состраданием, я поднялась с места. Не зная, куда себя деть, как удержаться от порыва броситься к нему, прошлась по комнате. Зачем-то внимательно рассмотрела стройный ряд фужеров за сервантным стеклом. Провела пальцем по панели, незаметно для Вадима погладив его нечеткое отражение на полированной поверхности.
— Не знаю, почему, но мне так хорошо с вами… бывает же такое в жизни — увидишь один раз человека и вдруг понимаешь, что все эти годы ты искал не там и не тех…
Не оборачиваясь, я почувствовала, что он стоит рядом. Он был крепкий, как стена, большой и теплый, как печка. Сильные руки обхватили меня сзади, до боли стиснули плечи. Плача, я прижалась щекой к этим рукам…
* * *Спустя год после нашего знакомства я поняла, что роман с женатым человеком, в который я окунулась с головой, спасаясь от преследующего меня воющего пса одиночества, превратился в мою болезнь. Ослепляющую, опустошающую, выматывающую душу. И подрывающую здоровье — как и все болезни!
Вадим был женат, и, несмотря на «километры», разделяющие его и Нину, он ничего не собирался менять в своей жизни. Ради детей — в начале февраля у него родился сын Степка, — ради жены, которая «все равно не заслуживала предательства», ради знакомых и родственников, которым слишком многое пришлось бы объяснять, прими он решение остаться со мной навсегда… К его чести, этого факта — «я не могу ничего изменить, Оленька, и, честно говоря, не хочу», — который ставил крест на дальнейшей перспективе наших отношений, мою любимый никогда не пытался скрыть. Сначала мне казалось — я привыкну. Научусь жить с мыслью, что он уходит от меня туда, в семью. Потом, когда после его ухода я шла в ванную и, не в силах стоять на ногах, опускалась на холодный кафельный пол, рыдая от тоски и бессильно царапая плитку руками, пыталась унять дрожь внутри себя, — я поняла, что не привыкну к этому никогда!
— Ну, котеночек, до среды! — говорил он, стоя на пороге в шапке и пальто, целуя меня в лоб и напоследок еще раз проводя ладонью по моей спине. От этой мягкой щекочущей ласки я плыла, я переставала чувствовать собственный позвоночник, но Вадим отворачивался и сбегал вниз по лестнице. А я, захлопнув дверь, некоторое время стояла, прижавшись к ней щекой, и снова, снова шла в ванную и садилась на пол, пытаясь унять дрожь, которая не унималась…
«Ну, котеночек, до среды!» — как легко он это говорил, как просто и естественно у него получалось обозначить день и час нашей следующей встречи! А я смотрела на календарь — и простые ряды цифр превращались для меня в единственную связь с внешним миром, как для заключенного в одиночной камере.
Среда — я его увижу.
Пятница — он не придет.
Понедельник — он будет моим целых полдня!
Суббота-воскресенье — я буду снова умирать, потому что выходные принадлежали его жене Нине и детям…
— Олька! Да ты дура! Посмотри только, до чего ты себя довела — худющая, просто цапля! Да еще с кругами под глазами. Плюнь ты на этого подлеца — ишь ты, хорошо устроился! Он же просто жилы из тебя тянет, Олька! — говорила мне Светка.
И в очередной раз разражалась длинной и совершенно бессмысленной для меня лекцией о том, что связь с женатым мужчиной хороша только тогда, когда ты не вкладываешь в нее своего сердца.
— Олька, ты пойми — женам изменяют от 76 до 89% российских мужиков, — прибегала Светка к спасительной статистике, всегда ее выручавшей. — Психологи говорят, что только 60% из этих кобелей в итоге разрывают отношения с любовницей и возвращаются в семью, 20% — не способны сделать выбор между женой и любовницей и лишь 17% — слышишь, Олька, семнадцать! — уходят от жены к подруге. Ну и чего ради ты так себя унижаешь? На что ты надеешься?!
— Ну правда, Олюнь, брось ты его, — уговаривала меня и Мариша, сочувственно заглядывая в лицо больными от сочувствия ко мне глазами. — Может, еще и встретишь ты для себя человека хорошего, ой, что я говорю, то есть, конечно же, обязательно встретишь! Не зацикливайся ты так на своем Вадиме. Ну хочешь, я тебя с одним человеком познакомлю? Он, правда, выпивает немного, но, может, все не так страшно. Хороший человек, они с Костей в одном цехе работают… Не хочешь? Нет? Родная моя, ну чем же помочь тебе, я прямо не знаю… Может, тебе в газетах какие объявления о знакомстве посмотреть? Спишитесь, будете встречаться, никто об этом и знать не будет…
Я только качала головой. Я давно перестала им что-либо про себя объяснять. Я знала — они меня не поймут. Я и сама себя не понимала. У меня просто не было для этого времени — разобраться в себе. Я была очень занята: я думала о Вадиме.
Я думала о нем, только о нем. Я видела его в зеркале вместо своего отражения. Я ложилась спать и утыкалась лицом в его подушку и старалась лечь так, чтобы точно уместиться в изгибы и вмятины на постели, оставленные его телом. Я вдыхала его аромат, молясь про себя, чтобы этот запах не покидал меня — хотя бы до среды… или до пятницы?
Наступала среда — и он приходил. Он приходил — и я чувствовала, как часы на его руке отрубают по кусочку от времени, оставшегося до его ухода. Тиканье этого проклятого механизма казалось мне грохотом, от которого готовы были лопаться барабанные перепонки!