Полуночная свадьба

Франсуаза замерла от изумления. Она все поняла.
— Как, Франсуаза, ты вернулась? — спросила г-жа Бриньян и поправила бретельку сорочки.
— Нет, тетя, я ухожу, — и девица де Клере резко захлопнула дверь перед видением любви, внезапно представшем перед ней во всей своей непристойности и бесстыдстве.
Спустившись с лестницы, она наклонилась, чтобы завязать шнурок ботинка. Затянув его заботливо и основательно, она вышла на улицу. Шел дождь. Она раскрыла зонтик. Пришедший в движение шелк затрещал, как если бы легкая и натянутая крыша, которую он расстилал над девицей де Клере, могла в любую минуту предательски разорваться.
 Глава двенадцатая 
Романы Буапрео изображали только приятные и нежные стороны жизни. Его герои не предпринимали ничего против своей природы. Им не приходилось преодолевать большие препятствия и бороться с сильными страстями. Он предоставлял им разрешать лишь красивые затруднения чувства и распутывать грациозно-изысканные сложности. Он оставлял им костюм и нравы окружающих его людей и даже некоторое обманчивое сходство с ними, отчего создавалось впечатление, будто они живут среди нас, хотя на самом деле они были так же далеки от нас, как если бы обитали на очарованном острове. Благодаря такому ловкому приему писатель не лишал их обычного внешнего вида господ и дам, но их участие в жизни определялось произволом автора и представлялось размеренным и ограниченным. Буапрео жил почти так же. Он не принимал жизни, как она есть, в ее сложности и с ее крайностями. Он делал выбор, по возможности отстраняя себя от ее горестей и печалей, находя в этом утешение. Он без труда находил забвение в самом себе, умея вовремя им воспользоваться. Чтобы щадить себя и уменьшить число случаев, когда он мог бы погрешить, Буапрео заменил тяжелые обязанности другими, более мелкими и более удобными, от исполнения или неисполнения которых он испытывал весьма умеренное удовольствие и сожаление. Таким образом, он проявлял благожелательность вместо преданности, снисходительность вместо доброты, лукавство вместо злобы и иронию вместо презрения. Чаще всего в трудных случаях он отделывался вежливостью, которая служит заменой множества вещей и почти избавляет от всего остального. Он был мил и обязателен и не имел друзей, хотя у него насчитывалось некоторое количество дружеских отношений. Он хорошо знал себя и не боялся, что его узнают другие, потому что не стремился выдавать себя за того, кем он не был. Он не заботился о том, чтобы его находили красивым, но знал, что у него приятное лицо, размеренные жесты и ласкающий голос. Он ничего не добивался с настойчивостью: ни славы, потому что довольствовался успехом; ни денег, потому что не знал в них недостатка; ни женщин, потому что их всегда можно найти. Он получал от них удовольствие и считал его тем более тонким, чем более ему удавалось доставить возбуждение чувствам и сердцу, не взволновав жизнь, без чего обычно не обходятся поглощающие все наше существо сильные страсти. Из всех любовных увлечений он предпочитал нежные или чувственные; и хотя нежность и сладострастие довольно легко обходятся друг без друга, он соединял их вместе.
Женщины, которых его приятные и учтивые манеры убеждали отдаваться ему, не раскаивались в своем решении. Буапрео слыл любовником деликатным, немного рассеянным, потому что думал по временам о себе. Он взвешивал свои чувства и, когда замечал, что они слишком увлекают его, заботливо вводил их в границы нежного равнодушия, удаляться от которого он не любил, равно как и не желал, чтобы женщины удалялись от него в своих отношениях к нему. Очень много вращаясь в обществе, он находил свет более злым, чем дурным, и очень способным развлечь того, кто наблюдает лишь его милые и фривольные стороны. Их-то он и замечал больше всего и из них обыкновенно извлекал материал для своих размышлений. Чтобы успешнее комбинировать их, он нуждался в покое и тишине, живя в маленькой квартире обширного старинного дома в начале набережной Орсэ.
Именно в его квартиру медленно поднялась по старой каменной лестнице девица де Клере. Она чувствовала, что немного задыхается, и на минутку остановилась, перед тем как позвонить. Она долго шла пешком. В ее ушах еще раздавался звук ключа, восклицание госпожи Бриньян в сорочке... И ее побег, отчаянный и стремительный. Она проходила улицу за улицей. Присела на стуле подле фонтана, осененного тенью склонившейся ивы. И шла дальше. Мысли ее путались. Она не знала, к кому обратиться за советом, что делать дальше. Ноги сами привели ее к квартире Буапрео.
— Дома г-н Буапрео? — спросила Франсуаза, когда ей открыла дверь служанка.
— Нет, барышня.
Франсуаза узнала голос Камиллы, прежней горничной г-жи Бриньян. Ее плутоватое лицо соглядатайки дерзко смотрело на нее.
— Если г-н Буапрео дома, передайте ему, что девица де Клере хочет поговорить с ним.
— О, я прекрасно узнала вас, сударыня, но г-н Буапрео вышел. — И она насмешливо посмотрела на девицу де Клере. — Значит, барышня не знала, что я служу у г-на Буапрео? Меня порекомендовал ему г-н Дюмон, художник...
Конрад Дюмон в часы досуга находил места служанкам, извлекая из подобного занятия полезные сведения. Девица де Клере почувствовала, что о ее визите будет сообщено Дюмону, но ей уже теперь все равно!
На набережной в ларьках продавались старые запыленные книги. Франсуаза остановилась у парапета. Сена катила синеватые волны под мощными сводами Королевского моста. Стволы старых развесистых вязов вырывались из замощенного камнем берегового откоса и затеняли тротуар залитой солнцем листвой. Париж казался вечным и незыблемым. Девушка подумала о далеких городах. Ни один не вызывает так, как Париж, желания жить в нем и быть счастливым в обстановке его прочной и нежной красоты, его милой роскоши. Франсуаза перешла мост. В мягком свете вечереющего дня темнели на высоких пьедесталах сфинксы Севастопольского бульвара. Тюильрийская терраса открывала свой тенистый склон. Буапрео часто говорил о ней, он любил прогуливаться здесь. Франсуаза пошла вдоль перил по направлению к саду и миновала висячий мостик. Теперь она находилась как раз на высоте древесной листвы. Внизу под косыми рядами деревьев дети играли в серсо. Буапрео шел ей навстречу. Он заметил ее издали и стал делать ей знаки.
— Как, вы здесь, сударыня, вы покинули свою аллею и променяли ее на место моих прогулок? Посмотрите, как здесь красиво! — И он показал тростью на сад, деревья, реку. Франсуаза узнала ее. Г-н де Берсенэ любил опираться на эту трость с золотым набалдашником.
— Да, мне подарил ее наш бедный князь в одно из моих последних посещений. Ах, сударыня, подумать только, что мы похоронили его только сегодня! Как будто прошло много лет! — воскликнул он, наивно выражая таким образом свой эгоизм, полуневольный, полунамеренный. Он думал уже о де Берсенэ, как о каком-нибудь персонаже одного из своих романов, с тем лишь различием, что в романах Буапрео герои не умирали.
Только сейчас Франсуаза ясно почувствовала, кем собственно был Буапрео. И ему она собиралась сказать важные и значительные слова! Она заколебалась. Тонкое лицо и нежно смотревшие на нее глаза собеседника немного ободрили девушку. Несколько шагов они прошли в молчании. Гравий мягко хрустел под ногами. Франсуаза остановилась. Буапрео повернулся к ней. Они стояли теперь лицом к лицу: он — улыбающийся, она — немного бледная.
— Господин Буапрео, хотите жениться на мне?
— Жениться на вас? Я? Жениться на вас!
На его лице изобразилось столь неподдельное изумление, которое обезоруживало и не могло оскорбить. Он смотрел на Франсуазу так, как если бы вдруг началось землетрясение.
— Хотите жениться на мне, г-н Буапрео? — повторила Франсуаза, нервно теребя серебряный цветок на пряжке пояса. — Я бедна, я одинока; у меня нет ничего, кроме себя, — прибавила она, опустив глаза, и закончила совсем тихо: