Полуночная свадьба

Франсуаза горько плакала, искренне горюя о смерти матери. Она знала ее доброй и кроткой женщиной, немного ограниченной, стойко выносившей непоследовательный эгоизм мужа, который по-своему тоже любил ее и делился с ней всеми своими заботами и планами, пугавшими ее. Она вечно жила в страхе и чувствовала себя несчастной. Г-н де Клере, поверяя ей свои невзгоды и тревоги, поступал так из потребности в жалобах и излияниях. И хотя она не могла сколько-нибудь ободрить его или дать какой-либо совет, но г-н де Клере, облегчив, если можно так выразиться, душу, вновь обретал уверенность и довольство собой. Перед дочерью отец обычно представал именно таким — твердым и удовлетворенным своим положением. О настоящем, реальном их существовании ей рассказывала мать, не утаивая от нее ни одной из мелочей, касающихся тягот их будничной жизни. Отец же делился с ней свои мечтами и рассказывал всякого рода истории, часто относящиеся к его молодости. Так Франсуаза узнала о генерале ле Ардуа, о сыне его Филиппе, о Роспильери.
После смерти матери пришлось продать Ла Фрэ. Г-н де Клере, несмотря ни на что, сохранял свое родовое поместье, которое превратилось в развалину и к которому Франсуаза под конец необыкновенно привязалась. Ла Фрэ служило ей своего рода опорной точкой, которой теперь она лишилась. На продаже настоял г-н де Палеструа. Ла Фрэ не вернуло ему тех пятидесяти тысяч франков, которые он некогда одолжил г-ну де Клере. Расписку на них он тщательно берег у себя. Ни барон ле Ардуа, ни Роспильери не предъявляли своих расписок. Таким образом, г-н де Палеструа единолично получил Ла Фрэ и заодно клад шуанов, который не давал ему покоя, поддерживая в нем смутную надежду, что он его еще найдет. Г-жу Бриньян возмутил поступок Палеструа. Она принесла за него свои извинения Франсуазе, когда в очередной раз навестила молодую девушку, которая не могла выйти из дома, ухаживая за больным дедушкой Курсвилем, таявшим на глазах.
По мере того как слабело его тело, его дух возносился все выше. В нем вдруг проснулось вновь прежнее честолюбие, и он попросил однажды привезти к нему повидаться Филиппа ле Ардуа. Маркиз просиял, когда Филипп вошел к нему в комнату. Он вспомнил, как много лет назад он пришел к своему старому другу генералу ле Ардуа, умершему пять лет тому назад. Для важности момента надев фрак, увешанный папскими орденами, он просил генерала принять участие в перевороте, долженствующем вернуть трон его предков монсеньору графу де Шамбору, двенадцать лет тому назад похороненному в Горице, в Австрии. Как быстро летит время! Де Курсвиль вздохнул и закрыл глаза.
Филипп ле Ардуа поправил подушки под головой старого дворянина и зашел справиться о его здоровье, возобновив таким образом знакомство с Франсуазой де Клере, усердно ухаживающей за своенравным стариком, в то время как две его дочери-монахини предпочитали молиться за него в своих обителях. Однако, несмотря на их молитвы, г-н маркиз де Курсвиль тихо угас несколько месяцев спустя. После его похорон, оплаченных правлением обществ, в которых он состоял, Франсуаза осталась совсем одна без единого су в кармане. Тут же последовали советы родственников. Дочери маркиза — монахини советовали ей постричься в монастырь. Другая родственница — баронесса де Витри советовала выгодно выйти замуж, но считала, что если выйти замуж трудно даже для девушки с приданым, то у бесприданницы вообще нет никаких шансов. Г-жа де Витри могла бы оказать помощь Франсуазе в поисках жениха, но у нее самой подрастала дочь. Что касается матушки Сен Венсан — одной из дочерей маркиза де Курсвиля, то как могла она, говоря по совести, заниматься выдачей замуж племянницы, которую, можно сказать, вовсе не знала и которая провела свою юность в беготне по свету?
Г-жа Бриньян застала Франсуазу в слезах. После мудрых рассуждений г-жи де Витри и матушки Сен Венсан она пришла в отчаяние. Г-жа Бриньян предложила молодой девушке жить у нее. В свое предложение она вложила столько милой простоты, что Франсуаза с радостью приняла его. Г-жа де Бриньян выразила желание, чтобы Франсуаза звала ее тетушкой. И племянница переехала к ней на улицу Вильжюст, наконец-то испытав чувство великого покоя.
Обеим женщинам предстояло узнать друг друга ближе, ведь прежде они встречались только время от времени. Франсуаза де Клере и раньше предполагала, а теперь точно убедилась, что тетушка де Бриньян имела добрый, уживчивый и приятный характер. Она надеялась, что тетушка не станет сожалеть о принятом ею на себя бремени. И действительно, г-жа де Бриньян продолжала вести свой обычный образ жизни, показав Франсуазе, что ее присутствие совсем не мешает ей и ничего не меняет в ее планах и привычках. Обычно значительную часть дня она проводила в городе, часто не обедала дома, выезжала в свет. Франсуаза находила вполне естественным, что тетушка продолжает жить на свой лад. Независимость де Бриньян позволяла и ей вести себя вполне свободно. Она сидела дома, слушая, как вызванивают время ее маленькие дорожные часы, стоящие в кожаном футляре на камине. Франсуаза была почти счастлива. Г-жа де Бриньян тоже казалась счастливой, только ее счастье состояло в том, чтобы всегда до некоторой степени зависеть от кого-нибудь другого. Она обладала одной странностью: де Бриньян любила любовь. Будучи замужем за г-ном де Бриньяном, она каждый раз охотно уступала его влечению к исполнению ею супружеского долга. Однако уступала не только ему. Она не могла отказать никому, кто бы ни обращался к ней с подобной страстной настойчивостью и не предвидела от такой уступчивости ни особых последствий, ни неудобств.
О данной особенности г-жи де Бриньян Франсуазе во всех красках поведали опять же сестры-монахини Сен Феликс из монастыря Девы Благочестия и Сен Венсан из монастыря Дама Прощения — дочери ее деда. Они предупреждали Франсуазу, что она подвергается риску невольно разделить репутацию своей тетушки.
Г-жа Бриньян и в самом деле не заботилась о своей репутации и даже не пыталась утаивать от Франсуазы своей склонности к любви. Мало того, она пыталась сделать ее поверенной в своих сердечных делах. Франсуазе приходилось делать вид, что она ничего не понимает, принимая серьезное и рассеянное выражение лица, на которое г-жа Бриньян взирала с сокрушенным видом. Франсуаза укоряла себя за подобную сдержанность, но не могла допустить, чтобы г-жа Бриньян вмешивала ее в вещи, которые она делать не желала, тем более, что ей не подобало читать мораль своей тетке. Да и к чему? Г-жу Бриньян уже не переделаешь. Она отдавалась непреднамеренно или же из порочности, так же щедро, как сорила деньгами, не размышляя. Она жила на доходы с ренты, которую ей оставил муж. Деньги текли у нее между пальцев. Каждая ее получка иссякала раньше, чем наступал срок следующей, и благодаря такой беспорядочности она часто оказывалась без единого су. Франсуаза страдала от того, что увеличивала расходы своей тетки, хотя и вносила в свои траты самую тщательную экономию; но, как ни были они малы, они все же оплачивались из кошелька г-жи Бриньян.
Нехватка денег преследовала ее всю жизнь. Финансовая самонадеянность отца и сетования матери на безденежье вставали в ее памяти, как и скупость г-на де Курсвиля. Франсуаза вдруг осознала, что бедность делает людей рабами. Она чувствовала себя своего рода калекой, не способной создать собственную жизнь и вынужденной разделять ее с другими людьми, от которых она зависит. Деньги привязывали ее к тетушке материальной признательностью, которая ранила ее деликатность. Она считала себя обязанной ей всем, что давало возможность не отличаться от людей, которые ее окружали.
Все они, в большей или меньшей степени, имели нечто им принадлежащее — либо доставшееся по наследству, либо заработанное. В магазинах мужчины и женщины покупали вещи согласно своим потребностям или своей прихоти. Они — свободны. Она же, когда приобретала малейший пустяк, сознавала свою зависимость от г-жи де Бриньян, но, как ни странно, это чувство зависимости не вызывало в ней ни вкуса к деньгам, ни желания иметь их. Она скорее ненавидела их, как тирана, жестокое владычество которого рано на себе испытала. Деньги были для нее чем-то летучим, неуловимым, воздушным, что ее отец в течение долгих лет старался поймать и не мог. Она наблюдала его погоню и сохранила от нее чувство раздражающего и печального утомления. Для такого человека, как г-н де Клере, деньги служили лишь средством разнообразить жизнь, удовлетворить тщеславие, делать удовольствием, роскошью. Франсуаза, наоборот, видела в них лишь материал, который делает существование прочным, устойчивым, поддерживает его. Для нее иметь деньги означало иметь право жить для себя, принадлежать себе. Однако жестокие слова, сказанные ей матушкой Сен Венсан, приводили ее в уныние. Они так и звучали в ее ушах: «Ты девушка, у которой нет ничего». Эхом к словам матушки Сен Венсан служили рассуждения сестры Сен Феликс, утверждавшей, что большое значение для девушки имеет ее репутация, которая зависит от тех, с кем она живет рядом, соприкасается и вынуждена общаться. Франсуаза вскоре убедилась в правоте сестры Сен Феликс, когда по окончании траура ей пришлось сопровождать в свет г-жу Бриньян. Она видела, как бесцеремонно и чрезвычайно непринужденно обращались с г-жой Бриньян, в особенности мужчины, как двусмысленно звучали их речи и смелы жесты. Тетушку же не оскорбляло ни то, ни другое. Она находила удовольствие во взглядах и словах и отвечала на них очень свободно. Франсуазу тяготило такое положение, тем более что и с ней самой пробовали заговорить в таком же духе. Напрасно она делала рассеянный и надменный вид. Разве она не племянница своей тетки? И люди кругом улыбались.