Шалость

Без сомнения, Анна-Клод де Фреваль все же должна была слышать что-либо о любви. Правда, добряк Вердло ни одним словом не упоминал о ней в своих разговорах, но разве в монастыре не обстояло все по-другому? Не была ли там любовь предметом бесед воспитанниц между собой, их более или менее скрытым занятием? Разве разговоры в дортуарах, в коридорах, в саду имели иную тему? Анна-Клод де Фреваль, быть может, помимо своей воли должна была принимать в них участие и слушать, как ее подруги говорили о помолвках, о свадьбах, о любовниках и любовницах, ибо, как бы ни были монастыри отгорожены от мира, все же в них должны просачиваться отголоски светской жизни.
Что же осталось в душе Анны-Клод от этих разговоров и до каких границ простирались ее познания о любви? Хотелось ли ей самой испытать это чувство и внушить его кому-либо другому?
Не касалась ли ее лба своим горячим дыханием любовь, приходившая к ней в видениях сна, и не воспоминание ли об этих снах заставляло ее пребывать наяву как бы во сне возле своего окна, с работой, соскользнувшей на колени, с горящими щеками, с пылающими губами и глазами, полными слез?
Но если Анна-Клод Де Фреваль охотно предавалась этим минутам мечтательности, все же случалось, что она противилась им, как бы чувствуя в них какую-то опасность. В такие дни с утра она отметала от себя всякую томность и праздность. Вместо того чтобы усесться перед зеркалом и самодовольно разглядывать в нем себя, она бросала на свое изображение один только быстрый, сейчас же отводимый в сторону взгляд. И одевалась она тогда с некоторой резкостью, доходившей почти до гнева. Ее движения бывали настолько стремительны и нетерпеливы, что Гоготта Бишлон созерцала ее в оцепенении, вырывая какой-нибудь волосок, упрямо вновь выраставший на подбородке.
В такие дни сам г-н де Вердло испытывал в ее присутствии чувство страха, бормоча себе под нос о том, что женщины — всегда женщины, то есть существа непостоянные, меняющиеся, подверженные таким переменам настроения, которых нельзя ни предвидеть, ни объяснить. Это заставляло его с ужасом размышлять о роли, предоставленной ему г-жой де Морамбер, сделавшей его опекуном молодой девушки в том возрасте, который является для нее наиболее опасным периодом, потому что в это время в ней образуется под влиянием темперамента то, что со временем станет характером. И все же, несмотря на свое беспокойство, г-н де Вердло не мог не находить приятной прогулку в аллеях прекрасного парка в обществе особы с таким гибким и изящным телом, с таким хорошеньким личиком, особы, чьи жесты и внешность согласовывались с благоуханием плодов, с красотою цветов, с пением птиц, с шорохом ветра в листве, со звоном фонтана в бассейне. Разве все это не было лучше, чем одиноко шагать по аллеям, рассматривая бегущую впереди тень, которая говорит нам о том, что мы также меняемся в этом грустном мире, что даже сама она, подражающая нашим шагам, уже совсем иною ложится на гравий дорожки?
  
II
 
Замок Эспиньоль стоял достаточно уединенно в стране лесов и озер, где он являлся единственным более или менее значительным дворянским поместьем. Но, несмотря на то, что он был отделен от Вернонса доброй дюжиной лье, там уже не замедлили распространиться слухи о юной племяннице г-на де Вердло, воспитателем которой пришлось сделаться этому дворянину вследствие смерти своего брата г-на де Шомюзи. Для того, чтобы эта новость получила распространение, достаточно было одной только истории об ограблении кареты. Подлили масла в огонь и хвастливые рассказы Аркенена, который не упускал случая повторять их каждый раз, когда отправлялся в Вернонс за провизией для замка. Вне всякого сомнения, одним из первых, узнавших об этом, был г-н де Ла Миньер, ухо Вернонса, человек, который лучше всех был осведомлен о том, что происходит на тридцать лье в окружности и что делается в каждом из домов городка. Г-н де Ла Миньер, в самом деле, старался разузнать решительно все о каждом из своих знакомых, и притом исключительно для собственного удовольствия, ибо он вовсе не уподоблялся любителям новостей, которые сообщают их из дома в дом, бросают на все стороны, доверяют первому встречному. Г-н де Ла Миньер обладал, если можно так выразиться, эгоистическим любопытством, извлекая из этого чувства внутреннее удовлетворение, которого ни с кем не любил делить. Он соединял в себе в одно и то же время темперамент газетной ищейки с пылом исповедника. Он был столь же любопытен, сколь и несообщителен. Стремление быть всегда в центре происходящего, хранить про себя полученные сведения доставляло ему и большие заботы и немалые удовольствия, потому что, не желая ничего терять из того, что стало ему известным, а также предохранить свою память от досадных неожиданностей, он заполнял записями толстые тетради, куда заносил все, что ему пришлось от кого-либо услышать.
Так как Вернонс не мог вполне удовлетворить его любознательности, г-н де Ла Миньер простирал свое внимание на всю округу, кропотливо ведя соответствующие летописи, где отмечались рождения, свадьбы, похороны, самые разнообразные примечательные события, о которых ему удавалось узнать, состояние здоровья, размеры годового дохода, цены различных угодий, разногласия, ссоры, дружеские сближения, любовные связи — одним словом, все, что составляет наше повседневное существование. Г-н де Ла Миньер записывал и собственную жизнь — во всех ее интимных подробностях, с неменьшим удовольствием отводя им место на страницах своих ежедневных обозрений. Подобные обзоры доставляли ему живейшее удовлетворение, но интерес, вызываемый в нем к своей собственной особе, не мешал ему страстно заниматься привычками и поведением окружающих. Он давно бы уже отправился в Эспиньоль, чтобы посмотреть, как чувствуют себя г-н де Вердло и его молоденькая родственница, если бы не был принужден оставаться в постели после сильного приступа подагры.
В тот же вечер, как г-н де Шазо прибыл в Вернонс вместе со своими драгунами после стычки около кареты, г-н де Ла Миньер уже заинтересовался этим происшествием и, не имея возможности лично отправиться к г-ну де Шазо, чтобы узнать у него подробности дела, пригласил молодого офицера к себе отобедать, с тайным желанием расспросить его обо всем как очевидца. Г-н де Шазо рассказал все по порядку, прибавив, что карета доставила в Эспиньоль весьма хорошенькую, хотя и малообщительную молодую особу. Возлияния и обильная трапеза, устроенные в честь г-на де Шазо, не могли способствовать облегчению подагры г-на де Ла Миньера; они помешали ему также расширить область своих изысканий, заставляя довольствоваться только теми рассказами, которые распространял в Вернонсе г-н Аркенен. Однако после того, как болезнь дала ему некоторую передышку, г-н де Ла Миньер твердо решил: в довершение всего отправиться в Эспиньоль, чтобы собственными глазами удостовериться в том, что там происходит.
Повинуясь этому желанию, в одно прекрасное утро он велел заложить себе карету. Стояла чудная погода, и дорога обещала быть весьма приятной. Лошади выглядели неплохо, а карета находилась еще в достаточно хорошем состоянии. Ехать г-ну де Ла Миньеру пришлось лежа, так как его нога была еще в бинтах. Это маленькое путешествие привело его в хорошее состояние духа. Худощавое хитрое лицо, покрытое сетью маленьких морщин, являло вид полнейшего удовлетворения. Г-ну де Ла Миньеру предстояло в самом непродолжительном времени прибавить ценную страницу к своим мемуарам. Он сможет занести туда предстоящую беседу с г-ном де Вердло, касающуюся самых различных тем. Из газет ему было известно о путешествии г-на де Морамбера в свите великого герцога, и он надеялся выведать у г-на де Вердло несколько соответствующих примечаний. Но еще больше интересовало его то обстоятельство, как г-н де Вердло объяснит ему присутствие в Эспиньоле этой девицы де Фреваль, которая, в общем, явилась неизвестно откуда и неизвестно чем здесь занимается. Г-на де Ла Миньера чрезвычайно радовала возможность увидать эту особу, по его мнению, героиню романа, все перипетии которого он предполагал самым тщательным образом описать в своих знаменитых мемуарах; Г-н де Ла Миньер имел пристрастие к литературе и не пренебрегал случаем, когда можно было вставить между летучими заметками какие-либо легко очерченные портреты. Девица де Фреваль могла бы занять среди них самое выгодное место. Не так часто посылает нам судьба возможность встретиться с молодой девушкой, овеянной некоторой тайной, с девушкой; которой пришлось подвергнуться нападению разбойников. Вне всякого сомнения, она расскажет ему превосходную повесть о пистолетной и мушкетной перестрелке. Он же, в свою очередь, сможет поведать девице де Фреваль о ее бандите. О нем он имел самые свежие новости, которые не могли ее не заинтересовать. После нападения на карету и стычки с драгунами г-на де Шазо знаменитый капитан Сто Лиц скрылся в одно из тех мест, которые, в случае надобности, служили убежищем ему и его шайке. Эти притоны были спрятаны так искусно, что ни одного из них пока еще не удалось обнаружить. Отсутствие, однако, было непродолжительным, и шайка снова напомнила о себе месяц тому назад дерзкой выходкой: налогом в свою пользу с самых богатых обитателей городка Сен-Рарэ. Разбойники, переменившие обычный район своих действий и сильно увеличившиеся в числе, захватили Сен-Рарэ глубокой ночью. Каждое из знатных лиц города должно было принять весьма неприятный визит заботливо замаскированных сборщиков налога. Приходилось под дулом пистолета извлекать из сундуков деньги и драгоценности. Все это было проделано в исключительном порядке и с удивительной быстротой. Покончив со сбором ночной добычи, разбойники скрылись.