Все еще здесь. Приятие перемен, старения и смерти

Я развел большой костер и сел возле него со своими коробками. Я последовательно открывал их, прощался с каждой вещью и бросал её в огонь. Порой мне попадалось что-то очень ценное, и я откладывал это в сторону, но основную массу накоплений всё-таки сжег. Такое радикальное решение несколько испугало меня. Я опасался, что впоследствии пожалею о своём поступке. Вместе с тем освобождение от груза прошлого даровало чувство свободы.
Прошло пятнадцать лет, и моя кладовка опять заставлена коробками. Пожалуй, пора опять разводить костер.
Я не призываю перечеркнуть прошлое и позабыть о нём. Нет ничего плохого в том, чтобы получать удовольствие от воспоминаний о прошедших годах, — если только отождествление с прошлым не омрачает теперешнюю жизнь. Глупо оплакивать потери и страдать из-за привязанности к тому, чего уже нет.
С другой стороны, не следует поддаваться склонности использовать свою биографию в качестве способа развлечься и привлечь к себе симпатии окружающих. Например, я часто летал на самолёте и попадал в такие переделки, рассказ о которых заставил бы людей слушать меня с разинутым ртом. Собственно, я не был уверен, останусь ли в живых, и мог бы за кружкой пива рассказать немало историй, от которых кровь стынет в жилах. Но я отметил интересный момент: поступая так, я словно превращался в кого-то другого. Я чувствовал себя не нынешним Рам Дассом, а каким-то сорвиголовой. Такой образ, похоже, иногда нравился моему эго, которое подталкивало меня к прошлой индивидуальности, и это порождало ощущение фальшивой несерьёзности.
Когда чувствуешь себя эдаким «самозванцем», застрявшим на полпути от прошлого к дню сегодняшнему, полезно (для программы сознательного старения) уделить внимание этому чувству. Чем полнее мы примиримся с собой как пожилым человеком, обладающим воспоминаниями, но не отождествляющим себя с ними, тем больше будет в нас истинной жизни.
 
СТАРЫЕ СЧЕТЫ
Однако освободиться от прошлого нелегко — особенно если голова полна «незавершёнными делами». Парадокс осознанной жизни состоит в том, что нельзя избавиться от прошлого, не приняв его. Как сказал один мудрец, «нельзя изменить то, что не было благословлено нами». Моя попытка избавиться от накоплений прошлого показала, что я не могу освободиться от этих вещей, если, прежде чем бросить их в огонь, не рассмотрю каждую и не поблагодарю её.
Погрязнуть в прошлом, бесконечно перебирая в уме все детали минувших дней, — далеко не то же самое, что окинуть прошлое теперешним взглядом. В Индии я часто сидел у реки и наблюдал за плывущими по ней листьями. А потом я точно так же наблюдал за своими мыслями, воспоминаниями: смерть матери, первая любовь, увольнение из Гарварда, встреча с гуру. Воспоминание за воспоминанием проплывали по моему уму, подобно листьям. Многое предстало передо мной в новом свете. К примеру, уход из Гарварда лишил моё эго надёжной роли профессора. Теперь же я увидел в этих событиях кармическое предопределение. Таким образом культура вытолкнула меня из моего институционального гнезда. Падение с этого дерева помогло мне научиться доверять внутреннему голосу. От эго я перешёл к душе. Когда треснула скорлупа «гарвардского профессора», смогло проявиться моё творческое, духовное естество. Связывающие нас социальные институты не позволяют нам мыслить революционно.
Когда наш ум охватывает взглядом прошлое, не покидая настоящего, он способен войти в особое изменённое состояние сознания, в котором воспоминания о прошедшем могут парить, ни к чему не прикрепляясь и не вызывая оценочных суждений, и уплывать прочь. В таком случае память о прошлом «нейтрализуется». Она становится частью общего фона жизни, а энергия, тратившаяся на цепляние за прошлое, высвобождается. В результате мы чувствуем себя несколько более свободными, становимся более живыми.
Не поддерживая «разумной дистанции» между собой и прошлым, практически невозможно противостоять травматическим событиям или горестному сожалению о «непройденных дорогах», не злясь и не чувствуя себя несчастной жертвой. Другими словами, мы привносим в прошлые события нынешнее сознание и тем самым перемещаем прошлое в «сейчас». Сознательно настроив так своё внимание, мы освобождаемся от хватки прошлого и избавляемся от старых привязанностей.
Научившись смотреть на прошлое глазами настоящего, мы обнаружим, в какой степени наши мысли и чувства застыли во времени. За прошедшие годы мы могли очень сильно измениться, но, несмотря на это, мы и теперь продолжаем нести груз тех интерпретаций и эмоциональных реакций, которые имели место тогда. Не удивительно, что нам недостаёт целостности. Нам нужно научиться «заново проходить» через события, воспринимая их уже с точки зрения души.
Можно вспомнить те моменты своей жизни, когда мы приближались к духовному видению. Эти мгновения следует вполне сознательно отделить от других воспоминаний, потому что в них, как в зеркале, отражается наша сущность. Мой гуру однажды сказал о моей матери: «Она — возвышенная душа». Он сказал это уже после её смерти, и эти слова позволили мне по-новому посмотреть на свои отношения с мамой. Проблеск такого видения у меня был в детстве. Мне было лет восемь — десять, и мы, сидя в машине, играли в игру: кто сможет дольше держать голосом взятую ноту. Проходивший мимо человек остановился и изумлённо вытаращил на нас глаза. Этот момент общего смущения как бы катапультировал нас из ролей «матери» и «сына» и превратил в двух нарушителей спокойствия.
В другой раз, когда мне было около тридцати пяти, а мама умирала, мы посмотрели друг на друга как души. Хотя все остальные лгали ей о её болезни, я смог сказать: «Да, ты умираешь.
Я смотрю на тебя как на друга, который находится в горящем доме. Дом сгорит, но ты — нет. Твоё существование продлится, и моё тоже». В тот день наша беседа проходила на глубинном уровне — уровне души.
Через несколько лет со мной произошло нечто весьма странное. Я получил письмо, в котором какие-то люди приглашали меня приехать на Гавайи и помедитировать с ними. Я как раз планировал выступить с лекциями на Мауи и Кауаи , потому решил по дороге посетить Большой остров. Меня встретили довольно странные люди — они совсем не разговаривали со мной. Меня посадили в машину и отвезли куда-то в горы, на кофейную плантацию. Там я был на некоторое время предоставлен самому себе, а потом меня отвели к человеку, управлявшему центром. Человек, сидевший в комнате, посмотрел на меня и сказал: «Уву вува, ва?» Понятно, что я ничего не понял, а лишь тупо смотрел на него. Он повторил фразу вновь, и было ясно, что я должен что-то сделать. Я решил действовать наверняка и сказал: «Ом». Он ответил: «У, ва, ва!» Я подумал: «Да… Похоже, мы совместно создаём новый язык». Мы немного «поговорили» так, а потом вошла девушка с подносом, на котором лежали фрукты, и мужчина сказал:
— Что же, думаю, мы уже готовы начать.
«Что начать?» — мысленно спросил я себя.
Мужчина отодвинул штору, закрывавшую одну из стен, и я увидел, что там молча сидит человек тридцать. Все они смотрели на меня и ждали моего выступления.
Я ничего не планировал, я не собирался читать лекцию. Тем не менее я, стараясь быть обаятельным, кое-как начал говорить то, что обычно говорю на лекциях. Через несколько минут один из слушателей поднял руку и сказал: «Рам Дасс, я высоко ценю вашу книгу «Будь здесь и сейчас». Почему вы так не похожи на свою книгу?» Сказав пару неуклюжих фраз, я продолжил выступление, и ещё через несколько минут меня прервала женщина: «Рам Дасс, я не чувствую у вас никакой сердечности». Ладно, я занял оборонительную позицию: «Что вы имеете в виду, говоря, что не чувствуете моей сердечности? Это не моя, а ваша проблема». Тут пришлось лекцию прервать. Мы спорили несколько часов, причём я изо всех сил пытался доказать, что со мной всё в порядке. Где-то в полдвенадцатого ночи врач, возглавлявший группу, сказал: