Бездна (Миф о Юрии Андропове)

«Так! — Юрий Владимирович откинулся на спинку кресла,— Теперь список».
Этот список занимал четыре листа машинописного текста — фамилии, фамилии, фамилии…
«Ба! Знакомые все лица!» — Улыбка скользнула по анемичному лицу Председателя КГБ.
В списке значились партийные и государственные функционеры, на которых опирался Михаил Андреевич Суслов («Его люди»,— преодолевая раздражение, подумал Андропов) в ЦК партии, в Верховном Совете, в министерствах и управлениях, попавшиеся в результате операции «Каскад» в качестве покровителей теневиков.
«Остается ждать»,— подумал Юрий Владимирович, и предчувствие подсказывало, что ждать уже недолго.
Зазвонил телефон:
— Юрий Владимирович, академик Чазов.
Щелкнула клавиша селектора:
— Здравствуйте, Евгений Иванович. Что?
— Десять минут назад. Не приходя в сознание.
27 января 1982 года, газета «Правда»
От Центрального Комитета КПСС, Президиума Верховного Совета СССР и Совета Министров СССР.
Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза, Президиум Верховного Совета СССР и Совет Министров СССР с глубоким прискорбием извещают, что 25 января 1982 года на 80-м году жизни, после непродолжительной тяжелой болезни скончался видный деятель Коммунистической партии, Советского государства и международного коммунистического движения, член Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС, депутат Верховного Совета СССР, дважды Герой Социалистического Труда Суслов Михаил Андреевич.
Центральный Комитет КПСС
Президиум Верховного Совета СССР
Совет Министров СССР
  
29 января 1982 года
 
Ритуал был отрепетирован до мельчайших деталей, высчитан поминутно. Шагая за артиллерийским лафетом, на котором, в цветах, лежал в роскошном гробу Михаил Андреевич Суслов, Председатель КГБ подумал: «Какое у него страшное аскетическое лицо. И эта еле заметная полуулыбка, застывшая на губах. Губы как лезвие бритвы».
Юрий Владимирович оглянулся на соратников. Рядом тяжело шагал, ступая как бы на ощупь, Леонид Ильич Брежнев, слышалось его прерывистое хриплое дыхание, по дряблой щеке стекала слеза.
«Нетрудно догадаться, о чем он думает,— почти бесстрастно рассуждал Андропов.— Примерно так: скоро и меня таким же образом. Можно допустить еще, что Леня ревниво предполагает: нет, мои похороны будут организованы с большими почестями… Чушь! — прервал себя Председатель КГБ.— Так он не думает. Какая-то наивная вера, что жизнь если не беспредельна, то будет еще длиться. Стоп! — остановил себя Юрий Владимирович,— Это уже думаю я. И наверно, все остальные члены Политбюро, исключая Мишу Горбачева. Он еще молод, полон сил, жаждет власти, хотя и умеет скрывать это. Не ошибся ли я, перетащив его из Ставрополя на кремлевские холмы? А остальные? — Андропов незаметно, вроде бы поправляя шапку, пробежал быстрым взглядом по лицам Черненко, Громыко, Копыленко. Задержался на лице Устинова.— Моя опора,— пронеслась мысль.— Ну а я? Как я смотрюсь со стороны? Ведь такой же… И где-то здесь, рядом, по соседним улицам и переулкам крадется машина с моей искусственной почкой. Все мы выстроились в эту очередь. Кто следующий? — И против железной воли Председателя КГБ в его сознании все закричало: «Не я! Не я! Не я!…» — Андропов взглянул на Брежнева,— Он! Только он…— И Юрий Владимирович успокоил свою совесть государственным соображением: — Иначе… Еще год, ну два — и при его правлении держава и система рухнут…»
Мысли Председателя КГБ прервал духовой оркестр, где-то впереди заигравший похоронный марш Шопена.
Входили на Красную площадь.
Да, все по протокольному ритуалу: на Историческом музее огромный портрет Суслова в траурной раме, приспущенные красные знамена с бантами черного крепа на древках, на трибунах — иностранные гости, дипломатический корпус, корреспонденты — и свои, и со всего света, тщательно отобранные «трудящиеся» (Юрий Владимирович досконально знал всю процедуру отбора). Глядя на ряды людей, которые занимали гостевые трибуны, слившиеся в единую серо-черную массу, он не без иронии подумал: «Тут моих людей, наверное, треть».
Стрелки часов на Спасской башне приближались к двенадцати.
Когда они поднимались на Мавзолей, прозвучал почтительный и в то же время требовательный голос:
— Поторопитесь, товарищи! Осталось полторы минуты.
Возле Андропова послышалось кряхтение, участившееся дыхание, он увидел, как двое дюжих молодых людей с откормленными спокойными лицами подхватили под локти Леонида Ильича Брежнева. Вся эта сцена была скрыта от зрителей стеной, отгородившей лестницу, ведущую вверх усыпальницы вождя мирового пролетариата. На трибуне Мавзолея вождь партии и государства под взглядами присутствующих, перед камерами фото— и кинокорреспондентов появился самостоятельно.
Выстроились по установленному ранжиру.
Часы на Спасской башне бесстрастно, казалось замедленно, пробили двенадцать раз.
Начался траурный митинг.
Все было привычно, узнаваемо, почти по-домашнему. Юрий Владимирович не вслушивался в слова говоривших, через какое-то время взглянул на ручные часы — было восемнадцать минут первого.
Вскоре он поймал себя на том, что опять смотрит на часы.
«Что это я? — Волнение охватило Председателя КГБ.— Ведь время не обозначено. Все начнется после траурного салюта».
Ничего не мог поделать с собой Юрий Владимирович Андропов — это осталось в нем с юношеской комсомольской поры, когда вдруг начинало неудержимо тянуть к чистому листу бумаги и рождались стихи. Это он придумывал романтические названия грозных операций, проводимых КГБ: «Океан», «Каскад», «Падающие звезды». И начало операций зачастую определяли не стрелки часов, а нечто опять-таки романтическое: первые минуты любимой телевизионной передачи, если даже она запаздывала или переносилась на другое время, день визита важного зарубежного гостя, который тоже мог быть перенесен, не совпасть точно с буквой дипломатического протокола.
Вот и сейчас: «после траурного салюта».
…Уже возле Кремлевской стены, у могилы, рядом с которой стоял гроб Главного Идеолога партии, окруженный родными и самыми близкими соратниками, Андропов стал вслушиваться в «прощальное слово», которое тяжко, с хрипом, произносил Брежнев, вернее, в финал этой мучительной речи:
— …Прощаясь с нашим товарищем, я хочу сказать ему…— По щекам Леонида Ильича текли слезы,— Я хочу сказать: спи спокойно, дорогой друг. Ты прожил великую и славную жизнь…
«Вряд ли старцу предстоит спокойный сон,— не мог преодолеть себя Председатель КГБ и еле подавил улыбку,— Если бы он знал…»
Лакированная крышка скрыла от присутствующих усопшего. Бесшумно закрылись крючки на краях гроба, который стал опускаться в могилу.
Могила находилась совсем близко от места последнего успокоения товарища Сталина. И сейчас вождь всего прогрессивного человечества, генералиссимус, корифей многих наук, гениальный полководец, друг всех детей земного шара и прочая, и прочая со своего постамента как бы в пол мраморного взгляда наблюдал за всем происходящим. Наблюдал явно не без интереса: очень скоро в преисподней с ним воссоединится его верный, даже неуклонный ученик и продолжатель, несмотря ни на что, великого сталинского дела: ведь это при нем началась карьера Миши Суслова, под его неусыпным присмотром.
«Давай, Миша, давай! Поспеши. Есть о чем поговорить. Мало у меня здесь достойных собеседников из сегодняшнего Советского Союза. Правда, жарковато тут у нас, даже чересчур жарковато. И обслуга, челядь чертова, наглая и даже омерзительная. Да ничего! Стерпится. Привыкнешь. В нашем распоряжении — вечность».
…В темную пасть могилы посыпались комья ржавой земли, глухо ударяясь о крышку гроба.
Грянул совсем рядом первый залп прощального артиллерийского салюта, и через мгновение Юрий Владимирович почувствовал запах порохового дыма.
Председатель КГБ взглянул на часы, но почему-то не мог сосредоточиться — так и не зафиксировал в сознании время текущего момента.