Бездна (Миф о Юрии Андропове)

«За прошедшие четырнадцать лет,— удовлетворенно подумал Андропов,— я вырастил здесь принципиально новые кадры. С ними можно плодотворно работать».
Второй человек, появившийся в кабинете, оказался высоким, сутулым, с лицом, отмеченным умом, интеллигентностью, явной нервозностью («А вот это опасно»). Да и страсти человеческие оставили на этом уже довольно не молодом лице свои глубокие следы. Особенно рот — подвижный, с тонкими губами, и хотя изображение было черно-белым, когда невидимый оператор вывел лицо Мозгляка на крупный план («С кличками у нас явная безвкусица»,— подумал Юрий Владимирович), показалось, вернее предположилось, что эти губы намазаны ярко-красной помадой.
— Прошу вас, Казимир Янович,— приветливо сказал полковник Терешаев,— присаживайтесь. Времени у нас перед дальней дорожкой не так уж много. Ваш рейс через…— Полковник взглянул на часы.— Через два часа сорок минут.
— Пардон, Петр Николаевич! — Голос у Мозгляка был высокий, неприятный.— Я, к вашему сведению, никакой не Казимир Янович, а на сей раз Ратовский Станислав Янович. Прошу, товарищ полковник, не путать!
— Вы молодцом, молодцом, Станислав Янович,— засмеялся полковник Терешаев.— Да что же вы не присядете?
Но Мозгляк продолжал быстро шагать по кабинету, и походка у него была странная: вихляющая, мягко-пластичная, с покачиванием бедер.
«Да он же голубой! — с отвращением подумал Андропов,— Впрочем,— успокоил он себя,— в нашей ситуации это обстоятельство только к лучшему. Очевидно, этим и руководствовался Попков».
Наконец Мозгляк сел на край стула, закинув ногу на ногу, и тут же носок левой ноги в дорогом ботинке на толстой подошве стал быстро подрагивать.
— Итак, Петр Николаевич, я весь внимание.
— У вас есть еще какие-нибудь просьбы…
— То есть? — поспешно перебил «Станислав Янович».
— Может быть, нужна какая-то дополнительная помощь? Есть новые вопросы, неотработанные детали…
— Помилуйте! — обиженно перебил Мозгляк,— Я в Вене готовил операцию три недели! Все досконально…
— Сколько раз,— перебил полковник Терешаев,— вы там бывали в последние годы?
— Ах, голубчик Петр Николаевич! — «Станислав Янович» вскочил со стула и опять возбужденно забегал по кабинету.— Несчетно, несчетно! Может быть, раз пятнадцать, а то и больше. Господи! Вы же знаете: я там вырос… Вена такой город! — Он сжал пальцы правой руки в пучок, нанес ему страстный поцелуй и, разжав пальцы, длинные и чрезвычайно подвижные, отправил свой воздушный поцелуй вверх, наверно, прямиком в австрийскую столицу — Да, я знаю Вену как свои пять пальцев! О Боже! Набережные Дуная, предгорья Венского леса! А парк на острове Пратер! — И, захлебываясь восторгом, Мозгляк сам перебил себя: — Вы, Петр Николаевич, бывали в Вене?
— Бывал,— усмехнулся полковник Терешаев.
— Значит, вы наверняка посещали собор Святого Стефана! — воскликнул «Станислав Янович».— Двенадцатый век! Помните? Эти сумрачные своды, уходящие вверх, в бесконечность… Полумрак, свечи… Мраморное распятие Христа. Помните, помните? Розовый мрамор, обнаженное, сильное мужское тело. И — орган, Бах. Или Моцарт, «Аве Мария…».
— Вы поэт, Станислав Янович.
— Да, да! — Было что-то безумное в облике Мозгляка.— Или Вена после заката солнца. Кварталы Видена и Иозефштадта, где живет аристократия, сильные мира сего. Или великолепная, ослепительная Рингштрассе, опоясывающая кольцом средневековый центр города…— Мозгляк постоянно, алчно облизывал свои тонкие губы.— И в таинственную глубину из этой улицы-сказки ведут переулочки… А в них, уважаемый Петр Николаевич, таятся ночные клубы для избранных…
«Все-таки омерзительный тип»,— подумал Андропов.
— Сколько воспоминаний! — На лбу «Станислава Яновича» появились бисеринки пота, и оператор вывел это искаженное вожделением лицо на крупный план.
— Однако,— спокойно сказал полковник Терешаев,— вернемся…
— К нашим баранам! — быстро и почти радостно продолжил Мозгляк, мгновенно став абсолютно спокойным и собранным.— Я весь внимание, Петр Николаевич.
— Итак, в Вене у вас все готово.
— Абсолютно! — последовал мгновенный ответ.
— И с этим, как его?
— Пауль Шварцман,— подсказал Мозгляк.
— Да, Пауль Шварцман. С ним у вас полный контакт?
— Стопроцентный.
Полковник Терешаев вдруг задумался.
— Простите, дружище… Деликатный вопрос.
— Валяйте, полковник! — «Станислав Янович» растянул в улыбке тонкие губы.— Без всякого стеснения. Не вам мне говорить: в нашем деле на все вопросы должны быть получены точные ответы. Тем более если вопрос следует с вашей стороны.
— Благодарю.— Петр Николаевич помедлил.— А не может возникнуть ревность…
— Какая еще ревность? — быстро, заинтересованно перебил Мозгляк.
— Ну… Наш объект и этот Пауль Шварцман… Черт возьми! Кто он для него? Что их объединяет, кроме…— Полковник замешкался.
— Как что? — «Станислав Янович» коротко хохотнул,— Любовь! Любовь их объединяет, Петр Николаевич.
— А раз любовь…— Лицо полковника Терешаева напряглось.— Представим. Появляется третий. Разве это не повод для ревности, для скандала? И все может пойти насмарку.
— Вы меня удивляете, Петр Николаевич,— В голосе Мозгляка звучало достоинство с обидой пополам,— Я даю стопроцентную гарантию: все будет…
— Как в лучших домах,— невесело усмехнулся полковник.
— Вот именно! Как в лучших домах.— Мозгляк выдержал паузу,— Вы, мой друг, весьма консервативны. Неужели вы думаете, что только в разнополой среде популярна групповуха?
«Все-таки скот»,— пронеслось в сознании Юрия Владимировича Андропова.
— Человечество в сексуальном плане,— продолжал разглагольствовать «Станислав Янович» с явным удовольствием,— развивается весьма стремительно, под стать нашему ураганному веку. Это в полной мере относится к сексуальным меньшинствам…
— Хорошо, хорошо! — перебил полковник Терешаев.— Давайте теперь поговорим о главном.
— Разве мы этого еще не сделали?
— Необходимо расставить акценты.
— И опять я, Петр Николаевич, весь внимание.
— Пауль Шварцман немец, верно?
— Верно. И что из этого следует?
— Из этого следует вот что…— В голосе полковника Терешаева зазвучали металлические нотки.— Вы не допускаете, Станислав Янович, что этот Шварцман раскусит вас? Вы для него кто?
— Все по легенде, уважаемый Петр Николаевич. По легенде, которая совпадает с моей подлинной жизнью. Я эмигрант из России, вернее, из Белоруссии… Но это для моего нового друга Пауля не имеет никакого значения. Все из Союза — русские. Спросит — расскажу свою белорусскую главу, весьма краткую. Главное для него: я — австрийский подданный, коренной венец.
— И вы, коренной житель Вены,— перебил полковник Терешаев,— как утверждает наш эксперт, говорите по-немецки с акцентом. Это ли не повод для Пауля Шварцмана, чтобы усомниться…
— Пошлите вашего эксперта куда подальше! — закричал вдруг Мозгляк, снова вскакивая со стула.— Вы, полковник, явно недооцениваете меня.
— Успокойтесь, Станислав Янович…
— Да, да! Недооцениваете! Я разговариваю со Шварцманом на венском диалекте! А если вам удобнее словечко «акцент», то извольте: с венским акцентом. Отправьте меня на задание в Берлин, там я буду разговаривать с берлинским акцентом!
«Каков!» — невольно подумал Андропов.
— Сколько языков вы знаете? — очевидно, стараясь сменить тему разговора, спросил полковник.
И Мозгляк тут же успокоился, снова сел на край стула и с некоторой обидой, растворенной в достоинстве, сказал:
— Восемь, Петр Николаевич, если не возражаете,— И «Станислав Янович» отбил рукой нервную дробь по столу.
Рука быстро приблизилась крупным планом, и Юрий Владимирович Андропов увидел на ней заметный шрам, пересекающий ладонь и захватывающий запястье.
Полковник Терешаев тоже смотрел на шрам.
— Вам бы, Станислав Янович, избавиться от этого украшения,— сказал он.
«Умница,— подумал Андропов,— Только надо бы раньше… Прав Попков: таких агентов необходимо беречь и холить».