Бездна (Миф о Юрии Андропове)
— Это уж точно,— усмехнулась Лиза,— знают. Вот что, Жозеф… Пельмени стынут. Открывай-ка бутылку… Да, да, не смотри на меня так. Привыкай, раз с нами связался. Есть у нас такая поговорка: «Назвался груздем — полезай в кузовок».
— Не понял.
— Ладно, ладно! Потом поймешь. Открывай. Так… Видишь, все очень просто. Наливай по первой. Умница. И давай, мой американец, выпьем за нас…— Голос Лизы дрогнул,— За то, что мы с тобой вот жили, жили на этом свете и вдруг встретились…— Она подняла голову и посмотрела на Рафта. В глазах Лизы стояли слезы.
— Что с тобой?…— И Жозеф решился: — Что с тобой, моя любимая?
— Ничего,— резко сказала Лиза.— Все! Не обращай внимания. Поехали! — Она протянула свою рюмку Рафту.— Давай, давай! Чокнемся! Так. За нас, любимых!
Выпили, закусили селедкой, жирной и соленой, и стали есть пельмени со сметаной. Может быть, русская водка виновата, но Жозефу еда показалась очень даже вкусной, хотя и специфической.
— А вторую, паренек, мы выпьем за мою раннюю юность, которая прошла вот на этой улице, что за подвальными окнами нашей замечательной «Пельменной». Видишь, ноги прохожих мелькают? И куда спешат, бедолаги? — Лиза вдруг громко рассмеялась.— Надо же!
— Ты что?
— Вспомнила. Знаешь, как эту занюханную улицу мы, девочки, в пэтэухе называли? Особенно когда первогодок на промысел выводили? Целкотряс!
— Как, как? — не понял Жозеф.
— А! Не вникай. Наверно, специфика русского языка. Не могу для перевода найти такого английского слова. И, Жозеф, закусывай! Нашу водку надо хорошо закусывать. А то станешь русским, сначала алкашом, а потом алкоголиком. Впрочем, ты не успеешь. Ведь ты скоро уедешь домой, в свои Штаты?
— Да, скоро,— сказал Жозеф Рафт, ужаснувшись: «Ведь действительно скоро…» — Через неделю.
— Через неделю…— Лиза взяла бутылку и налила полные рюмки.— Мы сейчас с тобой выпьем за эту нашу неделю.— Она помолчала. И опять тихо засмеялась.— А ты прав: меня здесь многие знают. И я — многих. Вот и в этом зале узнаю многих. Тот же Гарик Араков. Вон как рожу-то водярой накачал: ткни — и брызнет. Мразь черножопая…
— Лиза, что ты хочешь сказать? Этот Гарик?…
— Да ничего я не хочу сказать! Просто ты попал в точку: здесь много моих знакомых. Та же Катька. Ведь она моя товарка по пэтэухе, в одной группе были, кровати в общаге рядом. Сумела здесь, в «Пельменной», зацепиться. Был у нее в ту пору дружок, Петя Ряхов, тутошний повар. Он, как бы я теперь сказала,— протеже ей сделал. Потом, правда, Петя, парень-паренек, сел на три года за воровство, после колонии сюда не вернулся, но успел для Катьки доброе дело сделать. Молоток. Давай выпьем? Просто так, без тостов?
— Давай…
Они чокнулись и выпили.
— Или тот же Славик, лакей при дверях. Он здесь, наверно, сто лет. Мы в пэтэухе появились, он уже был в своих лампасах. Правда, тогда еще молодой был, весь из себя, это сейчас харю отожрал. А в пору моей замечательной юности ничего, смотрелся. Хам, правда, и жлоб. Он всех моих тогдашних подружек перетрахал.
— И…-Американец замешкался.
— Ну? Что «и»? Спрашивай.
— И тебя он тоже…
— Трахнул? А как же! Куда же деваться? Как говаривала та же Катька, хочешь жить — умей ложиться. Не дашь Славику, он тебя с клиентом в зал не пустит. Опять же столик для нашего девичника… Ну, у какой-нибудь деревенской дурехи день рождения. Столик тоже надо отработать. У этого Славика шутка была… Может, и сейчас он так шутит, ведь пэтэуха продолжает функционировать, ковать рабочие кадры.— Лиза тряхнула головой — Да! Подойдет Славик к нашему столику в разгар наивного веселья… Мы наперебой: «Садись, Славик, вот тебе чистая рюмочка, выпей за здоровье именинницы». Славик выпьет, пожрет пальцами с тарелок. И потом, тыкая в каждую из нас своей грязной лапой, говорит: «Твоя такса такая, твоя такая, а твоя поболе, если кавказского клиента иметь в виду». Всех нас переберет. А мы преданные улыбки до ушей. «Верно, Славик, какой ты умный, Славик!…»
Красный густой туман наполнил все вокруг Жозефа Рафта. Он почему-то вспомнил вульгарную красотку, подошедшую к нему у памятника Пушкину, спросил шепотом:
— Ну, а сейчас, Лиза, твоя такса — какая?
Она подняла голову и с такой печалью и грустью посмотрела на него, что Рафт вдруг задохнулся от черной тоски и ненависти к себе.
— Хороший вопрос, Жозеф,— тихо сказала Лиза.— Сейчас у меня нет никакой таксы. Я не работаю так, пока ты со мной. Но ведь осталась только неделя. Ты уедешь. И я наверстаю свое. А сейчас… Чего же мы? Ведь, кажется, был тост: за нашу последнюю неделю! Как раз осталось, наверно, по рюмке, может быть, неполной. Разливай!
Рафт разлил водку.
— Прости меня, Лиза!…
— Что ты! Что ты! За что прощать? А, если хочешь, пожалуйста! Я прощаю тебя на всю оставшуюся жизнь…
— Я люблю тебя, Лиза!
— И я люблю тебя, Жозеф. Ну? За нашу неделю?
— За нашу неделю…
Они чокнулись и выпили — до дна, до последней капли.
Лиза замерла над своей рюмкой, сидела, наклонив голову, водила пальцем по клеенке с лысинами протертой краски, молчала.
— Что с тобой? — тихо спросил американец.
— Со мной? — Она подняла голову, посмотрела на Жозефа; глаза ее были влажны.— Со мной ничего. Со мной все в порядке. Послушай…— И Рафт понял, вернее, почувствовал: Лиза что-то преодолевает в себе.— Вот ты журналист. Что тебя, собственно, говоря…— в ее голосе появилось ожесточение,— интересует в нашей идиотской стране?
— Почему — идиотской?
— А! — Лиза усмехнулась.— Так… Оговорилась, к слову пришлось. И все-таки? Что тебя у нас интересует?
— Меня все интересует. Россия — удивительная страна.
— Вот тут, Жозеф, ты попал в десятку.— Лиза пристально смотрела в глаза американцу.— У нас не соскучишься, только успевай удивляться.
— А конкретно…— Жозефа охватило смутное беспокойство.— Конкретно, я собираю материал об одном из ваших вождей, руководителей государства.
— Надо же! — воскликнула Лиза.— Не ожидала… Такую новость надо обмыть. Вот что, водки больше не хочется. Отполируем принятое пивком. По старому опыту знаю: совсем неплохо…
— Как, как? — перебил Рафт.— Отполируем? Что это значит?
— Не вникай! — засмеялась Лиза, разливая «Рижское» пиво по стаканам,— Терминология наших алкашей. Так кто же этот советский вождь, о котором ты собираешься писать?
— Отгадай!
— Ой, нет, уволь! Откуда мне знать?
— А ты попробуй.
— Давай сначала пива выпьем.
Пиво Жозефу понравилось — в меру горьковатое, насыщенное, в меру охлажденное. К нему бы крупных креветок, сваренных с острыми пахучими специями. Но и жирная селедка, оказывается,— совсем неплохо сочетается с этим пивом, и американец опять, не без иронии, подумал о русской экзотике.
— Ну, так ты будешь отгадывать? — спросил он после того, как выпил второй стакан пива, отметив в себе некую новую стадию опьянения: мир вокруг приобрел одну окраску: радужную. (Жозеф Рафт, конечно, не знал, что на российско-советской почве кайф, снизошедший на него, определяется несколькими сакраментальными фразами: «А провались все к такой-то маме!», «Идите вы все туда-то!» Возможны варианты: «Раз,…бена мать, живем!») — Так ты будешь отгадывать?
— Да я и не знаю всех наших вождей! — вдруг зло, даже с ненавистью, сказала Лиза.— На хрена они мне сдались? Ты спроси любого в этом подвале: нам всем до фени кремлевские старики. У них своя жизнь, у нас своя.— Лиза поймала пристальный, внимательный взгляд американского журналиста и поперхнулась.— Ну… Не о Брежневе же ты собираешься писать? О нем все написано.
— Верно. Не о Брежневе.
— О Суслове?
— Лиза, да ты что? Суслов умер еще в январе.
— Правда? А я и забыла. Верно, верно! Вспомнила: в январе всю русскую челядь «Националя» сгоняли на какой-то траурный митинг.— Она смотрела на Рафта злыми сухими глазами,— Короче говоря, не знаю! Ни одна фамилия в голову не приходит…
— Хорошо, я скажу тебе…— Американец понизил голос: — Я собираюсь написать серию статей о Юрии Андропове.