Большевики, 1917
В целом же этот съезд, несмотря на принятие примирительных резолюций об использовании политических возможностей Государственной думы, то есть фактически о стремлении к легальным методам работы, вновь, кажется, делил шкуру неубитого медведя: опять обсуждались вопросы и выносились резолюции о «временном правительстве», «революционном самоуправлении» и тому подобном, причём в такой стилистике, что, кажется, и Ленин должен был бы быть вполне удовлетворённым. Однако на деле царизм был ещё слишком крепок для любых предпринимаемых против него атак изнутри: для того чтобы его свалить, требовалось нечто большее, чем резолюции съездов и действия отчаянных и отчаявшихся боевиков, нечто извне. Таким фактором, в корне поменявшем соотношение сил, стала Первая мировая война: сила её воздействия на ситуацию внутри страны потребует отдельного разбирательства.
Но на IV съезде РСДРП Ленин был прав по крайней мере в одном: нельзя было вести политику двойных стандартов, логика борьбы с самодержавием так или иначе подталкивала к выбору между вооружённым, или политическим, противодействием, между обороной и нападением. Ленин раз и навсегда выбрал для себя нападение. Этой линии он придерживался и на следующем, V съезде РСДРП [17], состоявшемся в апреле—мае 1907 г. в Лондоне: это был максимально широкий, по составу представленных на нём партий, и многочисленный форум: в его заседаниях участвовали 342 делегата от 145 организаций, причём большевики оказались на нём в количественном большинстве, хотя и не могли тем самым обеспечить перевес при голосовании. И что характерно: вопросы на этом съезде обсуждались фактически те же самые, что и на предыдущем: аграрный вопрос, вопрос о вооружённом восстании, о временном правительстве и революционном самоуправлении, о партизанском движении, об отношении к Государственной думе. И это говорило как минимум о том, что разногласий между фракциями было куда больше, чем того, в чём их представители достигали согласия. Если предложение «в ближайшее воскресенье возложить от имени съезда венок на могилу К. Маркса» принималось при аплодисментах, то по вопросу о деятельности социал-демократической фракции в Госдуме (как и по любым другим вопросам тактики и стратегии социал-демократии) съезд увязал в затяжных дискуссиях, в зачитывании и обсуждении многочисленных, одно противоречивее другого заявлениях.
Между тем на заседаниях съезда обсуждались и такие подробности, как размер выделяемых крестьянам участков земли после их «отчуждения» у помещиков: съезд явно готовился уже «не сегодня завтра» приступить к национализации. Делегат Владимирский (Уханов), например, заявил по этому буквально следующее: «Ставить условием, чтобы минимальный размер отчуждаемых участков определялся органами самоуправления, невыгодно, так как крестьяне сами лучше справятся с этой задачей, с корнем уничтожив остатки крепостничества». И так или иначе, но в условиях продолжавшейся разноголосицы переход от межфракционной борьбы в составе одной партии к новому, теперь уже окончательному разделу социал-демократии на разные партии был лишь вопросом времени.
Очевидная занятость партийцев этим вновь нарождавшимся расколом способствовала, среди прочего, спаду революционной борьбы. Приносила свои плоды и целенаправленная политика Петра Столыпина по вытеснению всякого свободомыслия и его физических носителей – российских революционеров – с территории Российской империи: разобщённые, раскиданные по разным уголкам Европы, без средств к существованию российские социал-демократы теоретизировали и спорили друг с другом больше на расстоянии и, главное, в отрыве от событий на родине, о которых узнавали постфактум, судили по сообщениям из газет или от немногих, редко появлявшихся очевидцев. Последний пленум избранного ещё в 1907 г. ЦК состоялся в 1910 г. Кроме того, длань министерства внутренних дел, которое до своего назначения премьером возглавлял всё тот же Пётр Столыпин, простиралась и сюда, в Западную Европу: оказавшийся впоследствии тайным агентом Р. В. Малиновский был не только избран в новый руководящий орган на Пражской конференции РСДРП в 1912 г., но и представлял большевиков в составе социал-демократической фракции в IV Госдуме. Несмотря на то, что для участия в этой конференции собралось рекордно малое количество делегатов – всего 14 человек, и на нее демонстративно не приехали получившие специальные приглашения Г. В. Плеханов и А. М. Горький, Ленин объявил её общепартийной, настаивая на том, что и её решения поэтому должны быть обязательными к исполнению всеми членами партии. Вместе с провокатором Малиновским в новый ЦК был избран, разумеется, сам Ленин и его ближайший соратник Г. Е. Зиновьев. Главное, что произошло на той конференции – это окончательное размежевание Ленина и его сторонников с теми партийцами, которые допускали возможность и пропагандировали необходимость политического сотрудничества с другими партиями. Для Ленина это небезосновательно означало бы ликвидацию партии в том виде, в каком он её себе представлял, то есть как боевую, дисциплинированную и сплочённую вокруг своего руководства организацию, спорам в которой не было места. Поэтому пропагандистов таких идей он прозвал «ликвидаторами». Так окончательно оформился в самостоятельную организацию большевизм. А созванная в Вене в августе 1912 г., то есть всего через полгода после Пражской и как бы в противовес ей другая конференция, хотя и собрала вдвое большее количество делегатов (29 человек), однако лишь укрепила этот новый для российской социал-демократии статус-кво.
В это время на родине, в России, ещё в период проведения V съезда РСДРП, премьер Столыпин приступил к подготовке аграрной реформы, долженствовавшей не только лишить русских революционеров почвы для политических спекуляций на крестьянской проблеме, но и обеспечить трудолюбивую прослойку – именно её, а не вообще всех крестьян! – возможностью роста своего благосостояния. Столыпин в этой работе делал ставку не на общинное землевладение, при котором развитие производства на земле тормозили лентяи и пьяницы, а на сознательного крестьянина-единоличника, кровно заинтересованного в результатах своего труда. Такой крестьянин, как справедливо полагал Столыпин, мог и должен был стать опорой царизма на селе. Кроме того, попутно такой крестьянин обеспечивал бы своей продукцией и внутренние потребности страны, и экспорт. Причём занимавший до своего переезда в Петербург посты губернатора Гродненской и Саратовской губерний Столыпин хорошо знал, чего можно ожидать от хитрого русского мужика: например, что он будет брать денежные кредиты на обработку земли, а затем их пропивать. С одной стороны, единоличников нужно было стимулировать, и поэтому проценты по кредитам для них были вдвое меньше, чем для общинных объединений. Кроме того, принятый в июне 1910 г. закон провозглашал, что «каждый домохозяин, владеющий надельной землёй на общинном праве, может во всякое время требовать укрепления за собой в личную собственность причитающейся ему части из означенной земли». С другой стороны, землю у единоличников – в случае, если они переставали обслуживать даже и вдвое меньшие, нежели у общинников, кредиты, – отбирали и снова пускали в торговый оборот. В итоге в течение 1905–1914 гг. крестьяне приобрели по кредитной системе почти 9,5 млн. га земли, работали на ней, увеличивая своё личное благосостояние и благосостояние государства в целом.
Другой важной частью столыпинской аграрной реформы стало массовое переселение крестьян на свободные земли – в Сибирь, а также на Дальний Восток, в Среднюю Азию и на Северный Кавказ. Переселение это было сугубо добровольным, причём в этом случае землю передавали вообще без какого-либо выкупа. Знаменитые «столыпинские» вагоны с заботливо выделенными секциями для перевозимого из Центральной России крестьянского скота, как и услуги землемеров на местах (пусть их не всегда и хватало), а также устройство за счёт государства школ и врачебных приёмных на местах стимулировали переезд. Вот, казалось бы, и решение пресловутого «крестьянского вопроса» – такое, о котором мог бы мечтать любой, самым решительным образом настроенный социал-демократ. Но вся столыпинская аграрная реформа продвигалась со «скрипом»: многие из уехавших от родных мест в поисках «земли обетованной» крестьян возвращались, потеряв то не многое, что у них было до отъезда, голодные и озлобленные. Помимо объективных причин главную негативную роль в этом играло отсутствие моральной поддержки реформ в крестьянской массе: всё, что исходило от царского правительства, для натерпевшихся за века от феодального произвола самих крестьян и тем более для тех, кто пытался их возглавить в стане левых партий, в особенности для большевиков и их союзников эсеров, представлялось неприемлемым, и было лишь новым «завуалированным закабалением» крестьянства.