Время расставания
Однажды мартовским вечером, еще до начала войны, он совершенно случайно зашел в кафе. Зашел, гонимый одиночеством, не обнаружив поблизости ни одного фиакра или свободного такси. Он был вынужден брести под мелким дождем, переходящим в мокрый снег, пряча сумку под пальто. Наконец, лязгая зубами от холода, Пьер решил укрыться в бистро. Не обращая внимания на неодобрительные взгляды хозяина заведения, он выпил большой бокал красного вина, проливая его на плиточный пол. Он злился на дождь, на самодовольного усатого хозяина, на всю жизнь в целом. Следует отметить, что Венелль злился почти всегда. В кармане лежала его первая зарплата. У него были неплохие перспективы в банке Фуркруа. Любой другой молодой человек в возрасте двадцати двух лет, сумевший пробиться в жизни лишь с помощью железной воли и самоотверженного труда, отмечал бы столь знаменательное событие с девушками и шампанским. А Пьер в полном одиночестве пил красное вино, примостившись у грязной барной стойки.
Громкие голоса заставили Венелля поднять голову. Такой же промокший, как и он сам, незнакомый мужчина рылся в карманах. Темные волосы прилипли к голове; бархатный костюм, стоптанные башмаки. Взбешенный хозяин требовал, чтобы посетитель заплатил по счету. По всей видимости, эта сцена разыгрывалась здесь не в первый раз. «Нет, мне не нужны твои каракули!» — гремел голос хозяина. У мужчины было круглое лицо, темные запавшие глаза. «Этот господин — мой гость», — внезапно произнес Пьер и бросил на стойку несколько мятых банкнот. Пару монет выпали из кармана на пол и затерялись в опилках. Хозяин большего и не требовал. Почти вся зарплата Венелля исчезла в выдвижном ящике кассы.
Через некоторое время Пьер оказался на улице вместе со своим новым приятелем, который хлопал его по спине, оглушительно хохотал и обещал в качестве благодарности подарить одно из своих творений. «Но сначала надо поужинать!» Так Пьер вновь оказался за столом, на сей раз в кафе на улице Кампань-Премьер, а перед ним дымилась lasagne al forno [6]. Много позже, когда один из биографов великого маэстро попросил Пьера поделиться своими воспоминаниями о Модильяни, перед мысленным взором Венелля всплыла та случайная встреча, ужин, сдобренный вином «Вальполичелла». Он показал журналисту свой собственный портрет, который художник написал, чтобы отблагодарить молодого банкира, пожертвовавшего ради искусства своей первой зарплатой.
Так он стал завсегдатаем кафе «У Розали». Пьер никогда бы не признался в этом, но он ходил туда, потому что тосковал по материнской нежности. Старая проницательная итальянка всегда сердечно принимала молчаливого молодого человека и заботилась о том, чтобы он съел все, что было в тарелке. Она шутливо бранила его и щипала за щеку. Именно здесь Венелль встречался с молодыми художниками, затем шел в их мастерские и покупал их картины на последние сбережения. Эти полотна он развешивал в своей комнате по очереди, ведь все сразу они не помещались на стенах.
Но, как и ожидалось, Венелль быстро продвигался по карьерной лестнице. Его острый ум, предприимчивость, интуиция и знание человеческих душ помогали ему подниматься с одной ступени на другую. Старый Фуркруа, банкир в третьем поколении, лично следил за успехами молодого служащего. После того как немцы отняли у него двух сыновей, банкир сделал Пьера Венелля своим протеже, а затем и наследником. После смерти Фуркруа Пьер переехал в просторную квартиру близ Марсова поля, где собранные им полотна наконец-то обрели достойные места на стенах.
Год назад, очарованный экспрессивной манерой письма Людмилы Тихоновой, он купил небольшую работу художницы «Пантера в джунглях». Среди изумрудной зелени листвы притаилось дикое, опасное животное, готовое к прыжку. В его желтых глазах читалась такая ненасытность, а мышцы налились такой силой, что Пьер сразу же был сражен сдержанной мощью композиции.
С тех пор раз в месяц Пьер посещал мастерскую русской художницы. Он отправился туда и вчера. Его внимание сразу же привлекла картина, закрытая грубой тканью. Людмила заявила, что это произведение она приготовила для Осеннего салона. Пьеру пришлось поклясться, что он никому не расскажет об этой работе, и лишь тогда Людмила смилостивилась и показала ее.
Венелль вздрогнул, увидев изображение обнаженной женщины, сидящей на соломенном стуле: левая нога бесстыдно отведена в сторону, на всеобщее обозрение выставлено самое сокровенное. Торжествующая плоть, неслыханная сила, грозная страсть, негласный приказ одарить лаской эти чудесные формы, впиться поцелуем в этот красный рот, и в конечном итоге овладеть этим совершенством. И взгляд, удивительный взгляд, без тени кокетства, безмятежная уверенность во власти собственного тела, и в то же время уязвимость, обреченность, страх из-за понимания, что подобное великолепие может принести лишь несчастья, болезнь и смерть.
Пьер поднял свой стакан, приветствуя стоящий перед ним холст. Решительно, «Нелюбимая» не переставала удивлять его.
— Я намереваюсь выйти за него замуж.
Одиль смаковала профитроли в шоколаде, нисколько не скрывая своего удовольствия. Андре и Валентина обменялись веселыми взглядами. Всю неделю Одиль сидела на строгой диете и лишь в воскресенье предавалась безудержному чревоугодию.
— Ты не находишь, что это решение несколько поспешно? — спросила Валентина, грызя сухое печенье с семенами кунжута.
Кухарка готовила целые подносы такого печенья. Порой, к глубокому огорчению Андре, его жена больше ничего не ела.
Они заканчивали обед в столовой на авеню Мессин. В холодном свете февральского дня овальный стол из эбенового дерева был едва различим. Валентина села спиной к буфету для того, чтобы не видеть своего отражения в зеркале, висящем над ним. Она плохо переносила беременность. По мере того как ее живот округлялся, молодая женщина все меньше узнавала себя. Отвратительные коричневатые пятна сделали еще безобразнее растянувшуюся кожу. Увеличившаяся грудь заставляла Валентину сгорать от стыда. Она ненавидела эту агрессивную женственность, которая сгладила угловатость, подчеркнув плавные линии и дряблые округлости. Иногда мадам Фонтеруа отказывалась от пищи лишь для того, чтобы почувствовать, что она все еще остается хозяйкой собственного тела, но оно с каждым днем все увеличивалось и увеличивалось, как будто поселившийся в нем чужак, испытывая особое злорадство, командовал ее организмом. Особое неудобство ей доставляла постоянная тошнота. Нехотя она обратилась к бабушкиным средствам, странным отварам, призванным успокоить бурю в желудке. Все напрасно. Она и так себя никогда не любила, а теперь просто возненавидела.
— Он интересный мужчина, — заговорил Андре, откинувшись на спинку стула. — Даже загадочный. Я знаком с ним уже несколько лет. И на меня он производит хорошее впечатление, наверно, благодаря своей серьезности.
Валентина украдкой взглянула на мужа. Серьезный Пьер Венелль? Скорее опасный. Она относилась к подобным людям с большим недоверием, как к чуме.
— Он слишком стар для тебя, — заявила она безапелляционным тоном, одновременно жестом отказываясь от предложенных фруктов в корзине.
— Ты шутишь? — воскликнула Одиль. — Ему всего тридцать пять лет! Он на четыре года старше Андре.
— Не сравнивай, это совершенно другое.
Андре расхохотался.
— Как же вы меня удивляете, женщины, вашей непостижимой логикой!
— Все дело в характере. Одиль нуждается в молодом мужчине, в ком-то, кто полон энергии, жизненных сил… Она просто не сможет выдержать, когда ей придется коротать долгие вечера с глазу на глаз с этим Венеллем, который будет смотреть куда-нибудь мимо нее.
Одиль съела последнюю ложку десерта, затем деликатно вытерла уголки губ салфеткой.
— Поскольку мы одни, я могу сказать, что вечера с Пьером трудно назвать долгими.
Прямота молодой женщины забавляла Андре. Валентина пожала плечами. Сейчас она ощущала себя китом, выброшенным на берег, и сама мысль, что кто-то может испытывать чувственные радости жизни, раздражала ее.