Гламур

Вернувшись домой несколькими днями позже. Грей тут же просмотрел купленные им несколько сотен открыток. Некоторые из них в свое время, очевидно, тоже покупались для коллекции, остальные были исписаны. Он читал все эти сообщения, если удавалось разобрать почерк, — прозаические весточки из отпуска, небрежно нацарапанные химическим карандашом или авторучкой: «Чудесно проводим время; погода налаживается; вчера были у тети Сисси; изумительные виды; дождь льет целую неделю, но мы не хнычем; Теду не нравится здешняя еда, но погода восхитительная; в саду так спокойно, солнце разогнало всю мошкару; много купаемся и загораем». Погода, погода, погода.
Некоторые открытки были выпущены еще до Первой мировой войны, полупенсовые марки молчаливо говорили о том, как разительно выросли с тех пор цены. Многие — не меньше трети — были отправлены из-за границы: путешествия по Европе, поездки в вагончике канатной дороги, посещение казино, невыносимая жара… Сами видовые фото были еще занимательнее. Он разглядывал их как иллюстрации к старинному, давным-давно забытому отчету о путешествиях: беглый взгляд на города и местности, которые в определенной мере уже не существовали. Попалось ему несколько открыток с изображениями тех мест, где сам он не раз бывал: леди и джентльмены эпохи Эдуарда VII на прогулке по приморским эспланадам, ныне загроможденным высотными отелями, залами игровых автоматов и счетчиками платных стоянок; мирные сельские долины, ныне оглашаемые ревом машин; французские и итальянские церкви, теперь взятые в кольцо сувенирными киосками; сонные торговые городишки, обреченные сегодня задыхаться от уличного транспорта и сетевых магазинов-близнецов. Все это были воспоминания о прошлом — исчезнувшем, чуждом нам, но еще узнаваемом; недостижимом во всех смыслах.
Он рассортировал открытки по странам и сложил обратно в коробку. С тех пор открытки, присланные друзьями, он добавлял к этой случайно появившейся коллекции, полагая, что когда-нибудь запечатленные на них виды тоже станут достоянием истории.
Напоминание, сделанное Сью, удивило его, но открытки явились не из провала. В Брадфорде он был гораздо раньше, когда еще работал в агентстве. То есть никак не меньше чем за год до их знакомства. Однако сам факт ее осведомленности насчет коллекции говорил о многом. Значит, либо Сью бывала в его квартире, либо они были настолько близки, что он умудрился сообщить ей даже об этом незначительном обстоятельстве своей жизни.
Все прочее было далеко не так ясно. Видимо, они все же были любовниками, хотя и очень недолго. Затем расстались. У нее был кто-то другой, она упоминала Найалла. Грей звал ее Сью, а не Сьюзен. И ко всему этому — какие-то странные подробности: особые обстоятельства их знакомства, загадочное облако. Что-то случилось между ними. Но что? Оба раза, когда они виделись в клинике, он сперва чувствовал враждебность. Не пробуждалось ли это чувство подсознательно? Если у нее был кто-то еще, не ревность ли разрушила их отношения?
В чем смысл этого облака — если вообще есть смысл? Подумаешь, облако! Почему она считала его настолько важным, что надеялась именно с его помощью пробудить воспоминания Грея?
Из всего этого было ясно одно: до сих пор она не сказала ничего, что хоть немного расшевелило бы его память. Ни открытки, которые он вспомнил, ни таинственное облако, смысла в котором он не находил, не давали ключа к забытому прошлому.
Доктор Хардис слушал, как обычно, с большим интересом, делал пометки в блокноте, но в конце рассказа отложил ручку и просто сидел, ничего не записывая.
— Мы могли бы попробовать кое-что еще, — произнес он наконец. — Приходилось вам бывать под гипнозом?
— Нет. Думаете, стоит попробовать?
— Полагаю, да. Иногда пациентам в состоянии гипнотического транса удается восстановить память. Но это метод несовершенный и не гарантирующий результата. Хотя в вашем случае имеет смысл попытаться.
— Почему же вы не предлагали раньше? 
Хардис улыбнулся:
— Теперь у вас появилась мотивация. В следующий раз я буду в среду, тогда и начнем.
Вечером Грей целый час провел в бассейне, который располагался в цокольном этаже госпиталя. Он медленно плавал взад-вперед на спине, думая о Сью.
 
7
Сью позвонила во вторник вечером. Дежурный санитар прикатил его к установленному в коридоре таксофону. У Грея был телефон в палате, но ей, вероятно, дали другой номер. Едва услышав ее голос, он понял, что предстоит разочарование.
— Как вы, Ричард? — спросила она.
— Намного лучше, спасибо.
Наступила короткая пауза, затем она заговорила снова:
— Я звоню по таксофону, поэтому не смогу говорить долго.
— Повесьте трубку, и я перезвоню вам из палаты.
— Нет, за мной уже очередь. Я просто хочу сказать, что на этой неделе приехать не удастся. Может быть, на следующей…
— На следующей неделе'? — сказал он, с трудом скрывая глухо накатывающееся и неотвратимое ощущение досады. — Но вы же обещали на этой!
— Да-да. И я собиралась. Но не получается.
— В чем дело?
— У меня нет денег на билет и…
— Я же говорил, что все оплачу.
— Да, но я не могу отлучиться. На днях нужно сдавать заказ, поэтому я каждый день езжу в студию.
Два пациента, не занятые, увы, разговором, медленно приближались по коридору. Грей плотнее прижат трубку к уху, надеясь сохранить хотя бы иллюзию приватной беседы. Они скрылись в комнате отдыха, и Грей расслышал музыку, звучавшую из телевизора.
Когда дверь закрылась, он сказал:
— Неужели вы не понимаете, как это для меня важно?
На середине фразы он услышат, как связь оборвалась и снова восстановилась. Наверное, Сью опустила новую монетку.
— Я не слышала, что вы сказали…
— Сказал, что для меня важно вас видеть.
— Я знаю. И мне очень жать.
— Могу я быть уверен, что вы приедете на следующей неделе?
— Я попытаюсь.
— Вы попытаетесь? Вы же говорили, что хотите приехать.
— Хочу, правда! Очень хочу. 
Снова пауза.
Затем Грей сказал:
— Откуда вы говорите? Есть кто-нибудь рядом с вами?
— Я у себя на этаже. Таксофон находится в холле.
— Есть рядом с вами кто-нибудь?
— Нет, и я не вижу…
— Вы правы, — быстро перебил он ее. — Прошу прощения.
— Я работаю дома. Надо закончить рисунок и завтра утром отнести его в студию.
Грей сообразил, что не знает даже, где она живет. Капли пота катились по его лицу, заливая глаза. Какой-то частью рассудка он понимал, насколько нелепо ведет себя. Когда же он успел до такой степени привязаться к этой девушке, что пытается контролировать ее даже на расстоянии?! Сейчас он особенно остро чувствовал свое одиночество и беспомощность, особенно тяжело переживал унизительную зависимость от других людей, неспособность свободно передвигаться и спокойно мыслить.
— Послушайте, — сказал он, — связь сейчас снова оборвется. Есть у вас еще мелочь?
— Нет. Я собиралась повесить трубку.
— Пожалуйста, найдите сколько-то монет и перезвоните снова, чтобы поговорить подольше. Или дайте свой номер, и я позвоню сам.
Он приводил свои доводы, а время неумолимо истекало.
— Я попытаюсь освободиться к выходным.
— Что вы имеете в виду? Было бы…
Но тут послышатся щелчок, и все замолкло. У Грея вырвался невольный стон разочарования. Потом раздался длинный гудок, трубку пришлось повесить. Казалось, все здание охвачено мертвой тишиной, нарочно для того, чтобы их разговор слышат все окружающие. Слава богу, только казалось. Напрягая слух, он смутно улавливал звуки телевизора за дверью комнаты отдыха, где-то внизу привычно шумел бойлер центрального отопления. Из дальнего конца коридора доносились голоса.
Грей продолжал неподвижно сидеть в коляске.
Телефон, прикрытый кожухом, висел прямо над его головой. Он пытался успокоиться, привести в порядок свои чувства. Он понимал, что вел себя безрассудно, разговаривал с ней так, будто она обязана отчитываться перед ним во всех своих действиях и даже мыслях, будто он имеет право обвинять се в нарушении какой-то клятвы.