Сага о Щупсах
Вступив в права наследования, Элайза вернулась к старым Щупсовым привычкам, поскольку шахта больше не приносила доходов. Ей никогда не нравился современный южно-английский стиль жизни – вся эта удушливая вежливость, светские приличия и необходимость под всех подлаживаться; особенно же ей претила убежденность супруга в том, что глава семейства – он, а она – всего лишь привилегированная служанка. Намереваясь утвердить свое господство, Элайза назначила новым преп. Щупсом сына-сироту некой кузины Щупс, погибшей при налете цеппелинов на Лондон. Его отец женился вторично и, не желая, чтоб бестолковый сын-подросток болтался под ногами, очень обрадовался, когда Элайза выслала его в неприметный богословский колледж.
Даже по окончании Второй мировой войны и многие годы спустя после того, как Элайзу заменила Мёртл Щупс, очередная вдова, чей супруг, к ее удовольствию, полег на поле боя, семья по-прежнему не желала идти в ногу со временем. Плуги по пашням все так же таскали лошади, сено метали и коров доили вручную. Бладхаундов – из-за несчастного случая с одним быком – осталось всего шесть, но в общем и целом, вернись Урсула Щупс и Авгард Бледный из XII века, они бы с гордостью признали родной Щупс-холл.
Вот в это уединенное древнее имение на заре нового тысячелетия Белинда Щупс, племянница ныне пожилой Мёртл, и притащила практически совершенно не оперившегося юнца по имени Эсмонд Ушли.
Глава 3
Детство Эсмонда Ушли было довольно несчастным. В основном – из-за имени.
Конечно, его вины и даже вины отца в том, что он носил фамилию Ушли, не было, хотя в минуту душевной скорби Эсмонд желал, чтобы мистер Ушли остался холостяком. Или, раз уж ему так приспичило жениться, что со всей очевидностью – факт, он, как минимум, склонился к воздержанию или, коль скоро ему это, по всей видимости, не удалось, хотя бы предпринимал меры предосторожности, чтобы жена его не забеременела. Нет, Эсмонд не винил отца. Миссис Ушли – не из тех женщин, которым откажешь в праве материнства. Крупная и безнадежно жизнерадостная, с неутолимыми аппетитами к наислащавейшей и наимерзейшей романтической прозе, эта женщина имела равно неутолимую страсть к любви. Иными словами, она жила в том мире, где мужчины – разумеется, джентльмены – предлагали руку и сердце на скалах над обрывом при полной луне и под музыку волн, бьющихся о камни, а предложения эти принимались со смесью восторга и скромности, после чего сии мужчины пластали своих застенчивых невест по своим мужественным грудям.
Следует отметить, что мистер Ушли поступил не вполне так. Начать с того, что он не был чрезмерно мужественным мужчиной и, служа управляющим в Кройдонском банке, сделал все для усмирения даже тех жалких позывов к страсти, какая пылала, а вернее сказать, коптила в крови Ушли. Тем не менее миссис Ушли, в то время – Вера Понтсон, стареющая двадцативосьмилетка, уговорила его сделать ей предложение. Того хуже – Вера настояла на скальном ритуале, о котором столько раз читала, и пара отправилась на Бичи-Хед в разгар полнолуния, облаченная в вечерние наряды, максимально приближенные к атласным лифам и бархатным панталонам, о которых столько было говорено в книгах, обожаемых будущей миссис Ушли. Остальным деталям также надлежало соответствовать свиданию, как Вера это назвала, и исполнить ее самые необузданные мечты. Только детали эти не соответствовали. Луна, может, и полнилась где-то в небесах, но являлась лишь урывками, прикрытая плотными низкими облаками. Вера Понтсон отказалась разочаровываться. В ее представлении облака неслись по небу, а ветер на вершине скалы в пятистах футах над, по всей вероятности, взволнованным морем неистовствовал весьма убедительно. В густом мраке оказалось затруднительно различить, взволновано море или нет, но по правде сказать, даже если бы светила полная луна, мистер Ушли, от природы и по профилю занятости человек чрезвычайно осторожный, не имел бы желания в сем удостовериться. Он также страдал боязнью высоты. Такова была мера его любви к Вере, а если точнее, его отчаянное желание обрести домашний уют, которым, со всей очевидностью, упивались его женатые друзья и который Верин невинный романтизм явно обещал, что он позволил себе оказаться в непосредственной близости от отвесных выходов скальных пород. Лишь по дороге к Бичи-Хед вспомнил он, сколько людей бросилось вниз с этой скалы, и осознал чудовищную реальность высоты обрыва, упав с коего выжить невозможно, – и ужас его учетверился.
Именно этот ужас, а не подлинная страсть подтолкнул мистера Ушли сделать Вере предложение с поразительной скоростью, а затем и прижать ее к ополоумевшему сердцу. Также в этом помог внезапный порыв ветра, который практически сдул его с ног. С будущей невестой на руках – очень тяжелой будущей невестой – ему стало гораздо безопаснее; и тут, словно радуясь этому новому союзу, пару сквозь прореху в облаках озарила луна, полная и сверкающая – как раз такая, какую хотела Вера.
– О, дорогой мой, как я ждала этого мига, – восторженно промурлыкала невеста.
Видимо, те же чувства обуревали и двух полицейских. Предупрежденные проезжавшим мимо автомобилистом, заметившим машину и позвонившим в участок с докладом о еще одной парочке психов, пожелавших, очевидно, покончить с собой, стражи порядка со всей осторожностью подкрались к любовникам.
– Спокойно, все будет хорошо, – проговорил один. Свет их фонариков добавил сцене ослепительности.
Будет ли? Хорэс Ушли отказался подчиняться и идентифицировать себя как банковского служащего, проживающего на Селхёрст-роуд, 143, что в Кройдоне, равно как и принимать обвинения в том, что он собирался лишить себя жизни или, как довольно бестактно сформулировал сержант, «легко отделаться».
Позднее Хорэс Ушли склонен был заключить, что в этом выражении имелся некоторый провидческий смысл, но в тот момент его больше волновали возможные последствия для его профессиональной карьеры: вдруг кто-нибудь узнает, что он, опять же по словам полицейского сержанта, «склонен кататься разодетым к Бичи-Хед при полной луне и делать предложения непонятным женщинам», – примерно так Вера объяснила, чем именно они были тут заняты. Мистер Ушли предпочел бы, чтобы Вера не вякала, но предпочтение это, как показала вся их супружеская жизнь, никогда не бывало учтено; вот и сейчас Вера восприняла обозначение ее как «непонятной женщины» настолько оскорбительным, что сержант сам сильно пожалел о сказанном. И тут пошел дождь.
Короче говоря, вот так, неблагоприятно начавшись и продолжившись женитьбой в церкви Св. Агнессы, выбранной по литературной ассоциации (Веру еще в школе глубоко потрясло соответствующее стихотворение [1]), медовым месяцем в Эксмуре (а это – благодаря Лорне Дун [2]), сие супружество увенчалось рождением сына и наследника, названного Эсмондом. И как раз из-за своего имени, а не из-за безобидной фамилии Ушли наследник Хорэса и Веры пережил весьма мучительное детство.
Эсмонда назвали Эсмондом в честь персонажа особенно заразного любовного романа, которым мать Эсмонда была увлечена незадолго до его рождения [3]. В полубессознательном, замутненном лекарствами состоянии после чудовищно тяжких родов, при которых от Хорэса Ушли не было практически никакого проку – его страх крови по силе был примерно равен его страху высоты, – Вера находила утешение, представляя себе воображаемого Эсмонда. Настоящий мужчина в бриджах из лосиной кожи, рубашка расстегнута до талии, являя миру феноменально мужественную грудь, грива чернейших кудрей плещет на ветру пустошей или, чаще, каменистого мыса над широко раскинувшимся морем – примерно таким она видела идеальную ролевую модель для мальчика, ибо раз и навсегда постановила, что он не станет походить на своего боязливого и такого неромантичного отца.
Подверженный со столь ранних лет подобным чудовищным литературным влияниям, Эсмонд Ушли, что не удивительно, с младых ногтей склонен был все делать крадучись. Другие мальчики носились, орали, скакали, резвились и в целом вели себя на мальчишеский манер, а Эсмонд практически от рождения таился по углам – трусливо и меланхолично.