Версаль на двоих. Книга о галантной любви Короля-Солнца и прекрасных дамах Версаля

3 июня в соборе Святого Себастьяна произошло венчание по доверенности: дону Луису де Аро было поручено сочетаться браком с инфантой от имени короля Франции. На этом подобии свадебных торжеств все дело ограничилось невинным соприкосновением рук, а затем епископ Памплоны, служивший торжественную мессу, объявил Людовика XIV и Марию-Терезию мужем и женой.
На следующий день Анна Австрийская встретилась на Фазаньем острове посреди Бидассоа со своим братом, королем Испании, которого не видела сорок пять лет. Оба заплакали, а потом сели на линии, разделявшей два королевства; затем Мария была представлена тетке. Королева порывисто обняла племянницу.
Когда же инфанта захотела сесть, возникла проблема: на чьей территории – испанской или французской – должно располагаться ее седалище? Вопрос обсуждался долго. Наконец были принесены две французские подушки и положены на испанскую землю: таким образом, молодая королева заняла место в соответствии со своим двусмысленным положением.
* * *
Людовика XIV не пригласили на эту встречу, ибо по этикету новобрачным не полагалось видеть друг друга. Однако ему не терпелось взглянуть на жену, и он стал бродить вокруг дома, где гостям был приготовлен ночлег. Мазарини заметил его в окно.
– Там ходит незнакомец, – сказал он, – который мечтает, чтобы его впустили сюда.
Анна и Филипп IV, посовещавшись, ответили:
– Пусть ему откроют.
Караульные гвардейцы распахнули двери, и на пороге появился король. Поскольку он пребывал здесь инкогнито, Филипп IV сделал вид, что принимает его за обыкновенного дворянина из свиты, однако дочери подал знак глазами. Мария обернулась к Людовику XIV и стала вдруг очень бледной.
Пока супруги в молчании смотрели друг на друга, испанский король прошептал сестре:
– У меня красивый зять!
Тогда Анна Австрийская спросила инфанту, нравится ли ей этот дворянин.
– Еще не время, – возразил Филипп IV, – она не должна отвечать.
– Когда же она сможет сказать?
– Когда за ним закроется дверь.
– А что думает ваше величество об этой двери? – спросил, улыбаясь, герцог Орлеанский.
Мария покраснела, как пион.
– Дверь кажется мне очень красивой и очень доброй, – пролепетала она.
Молодой король, вполне довольный тем, что получил в жены очаровательную белокурую испанку с голубыми глазами, направился в Сен-Жан-де-Лю, где его ждала Олимпия…
9 июня юных супругов, каждому из которых было двадцать два года, благословил в церкви Сен-Жан-де-Лю епископ Байонны. Пышность этой церемонии предвещала роскошное великолепие празднеств Версаля.
Затем начались свадебные торжества, и незаметно подступил вечер. Мадам де Мотвиль, бывшая на пиру, с сочными подробностями описывает приготовления к первой брачной ночи: «Их величества и Месье [1] отужинали прилюдно, с соблюдением всех обычных церемоний, а затем король объявил, что пора ложиться. Молодая королева со слезами на глазах обернулась к своей тетке Анне Австрийской и жалобно произнесла:
– Es muy temprano! (Еще слишком рано!)
С момента прибытия она впервые выказала недовольство, что вполне можно извинить ее скромностью; когда же ей сказали, что король уже разделся, она поспешила сделать то же самое и так торопилась, что уже не обращала внимания на окружающих, хотя прежде изгоняла из своей спальни всех мужчин, вплоть до самых незначительных слуг. Услышав, что король лег, она нетерпеливо воскликнула:
– Presto! Presto! quel ry m’espera! (Быстрее, быстрее, меня ждет король!)
В этом послушании угадывалась страсть. Получив благословение королевы, их общей матери, они легли вместе в общей опочивальне».
Их первая брачная ночь оказалась достаточно бурной и изрядно позабавила лакеев, горничных и фрейлин, которые подслушивали, согласно обычаю, у дверей спальни…
Мария-Терезия, жена Людовика XIV 
Шесть дней спустя двор выехал в Париж. Когда кавалькада приблизилась к Сен-Жан-д’Анжели, король внезапно объявил, что желает совершить верховую прогулку Выйдя из кареты и вскочив на коня, он поскакал в Бруаж, откуда только что уехала Мария Манчинн, получившая разрешение вернуться в столицу Он молча вошел в комнату той, которую продолжал любить, ласково провел рукой по ее креслу, склонился над букетиком засохших цветов, а затем в волнении остановился возле постели, с трудом удерживаясь от слез. После чего, по-прежнему не говоря ни слова, повернулся и вскоре нагнал свою жену Саму же Мари он увидел вновь в Фонтенбло. Во время официального представления Марии-Терезии девушка, дрожа, присела перед ней в реверансе, а потом подняла глаза на короля. Она встретила ледяной взгляд и едва не лишилась чувств. Она не знала, что только так может держать себя король, когда желает скрыть свое смятение.
Женоподобный брат короля 
Мужчина рано сбивается с пути…
Народная присказка
26 августа 1660 года под рукоплескания толпы численностью примерно в миллион человек, приехавших со всех концов королевства, Мария совершила торжественный въезд в столицу. Устроенные по этому случаю празднества по роскоши и великолепию превзошли все виденное ранее. Утром королева покинула Венсенский замок и остановилась на самой окраине Сен-Антуанского предместья, где был сооружен помост, застланный коврами: здесь вместе с королем она принимала знаки почитания своих новых подданных.
После полудня в окружении многотысячной свиты – пажей, мушкетеров, швейцарских гвардейцев, трубачей и герольдов – она вступила в Париж, двигаясь по Сен-Антуанскому предместью. Зевак приводила в восторг ее карета, словно бы сошедшая со страниц волшебных сказок. «Эта колесница, – говорит нам один из очевидцев, – сверкала на солнце так, что от нее нельзя было оторвать глаз. На этом движущемся троне не было ни одной детали из железа: колеса и оси были из золота или в крайнем случае из серебра. Изнутри все было украшено золотыми кружевами. Балдахин с фестонами и кистями держался на двух колоннах; на нем серебряной нитью были вышиты королевские лилии. Колесницу везли шесть датских лошадей жемчужно-серой масти, чья упряжь по богатству вполне соответствовала убранству самой кареты».
Король ехал в нескольких шагах впереди на великолепном испанском жеребце.
За королевской четой следовали принцы, герцоги, маршалы, канцлеры и более двухсот дворян. Всех их шумно приветствовала толпа, гудевшая, будто улей.
Вскоре кортеж поравнялся с дворцом Бове. Король, приподнявшись на стременах, поклонился дамам, смотревшим на него из окон. На втором этаже стояли Анна Австрийская, королева английская и принцесса Пфальцская. Этажом выше можно было увидеть печальную девушку, которая взирала на празднество с грустью. Наконец, у окна на верхнем этаже находилась некая молодая особа: она не была принята при дворе, но пользовалась всеобщим уважением за ум и красоту. Не сводя с короля блестящего взора черных глаз, она, вероятно, уже обдумывала письмо, которое отправит подруге на следующий день. Одна из фраз этого послания доказывает, что воображение унесло ее на много лет вперед: «Королева ляжет вечером спать, сознавая свое счастье; она, конечно, довольна выбранным ею мужем».
Печальная девушка была Мария Манчини, а любительница писать письма – мадам Скаррон, будущая мадам де Ментенон, последняя любовница короля…
Таким образом, по прихоти злокозненной судьбы Мария в день своего вступления в столицу могла увидеть одновременно первую любовь и последнее увлечение своего супруга.
* * *
Мазарини не принимал участия в этих грандиозных торжествах. Прикованный к креслу приступом подагры, он был способен только удовлетворенно созерцать дело своих рук.
И в самом деле, ему было пятьдесят восемь лет, и после стольких потрясений, стольких забот и усилий здоровье его пошатнулось. Поэтому он чаще всего проводил время в своих покоях, среди изумительных ковров, картин лучших мастеров и коллекции редких книг. Дворец его был полон сокровищ, собранных за долгие годы, и искусство стало теперь его единственной страстью. Поскольку ему было трудно подниматься по лестнице, ведущей на галереи первого этажа и в библиотеку на втором, он изобрел хитроумную систему приспособлений из веревок и блоков, при помощи которых кресло поднималось наверх. Эту машину можно считать прообразом современного лифта.