Опасность на каждом шагу

И внезапно крики стихли.
— Юджина рулит, — сказал кто-то, и, видит Бог, это была чистая правда.
  
11
 
Репортер «Нью-Йорк таймс» Кэти Калвин как раз высматривала очередной сенсационный кадр, когда на северном склоне опустевшей Пятой авеню показался катафалк первой леди. Процессию открывал клин из девяти парадных полицейских «харлеев», нарушавших треском глушителей ледяную тишину знаменитой авеню.
Почетный караул перестроился в притворе и начал медленно спускаться к тротуару, похожий на процессию оживших соборных статуй.
Караул подошел к краю тротуара одновременно с катафалком. Гвардейцы выкатили покрытый американским флагом гроб из длинной черной машины. Двое агентов разведки в черных костюмах вышли из толпы и присоединились к несущим, подняв тело бывшей первой леди на плечи, как перышко.
Процессия остановилась на вершине лестницы рядом с бывшим президентом и его дочерью, и в ту же секунду с юга донесся рев моторов, и над церковью пронеслись пять истребителей «Ф-15». Когда они пролетали над Сорок второй улицей, один из них покинул строй и «свечкой» ушел вверх — все выше и выше, — а оставшиеся самолеты продолжили полет в неполном строю: «Один не вернулся». [3]
Когда эхо двигателей затихло в стальном каньоне Пятой авеню, гвардейцы внесли Кэролайн Хопкинс в церковь.
Одинокий волынщик не начинал играть, пока бывший президент не переступил порог. Казалось, надо всем городом повисло мгновение тишины — а затем раздались первые звуки мелодии «О благодать…».
Кэти Калвин выглянула поверх голов и поняла, что из этого вышла бы отличная передовица, но происходящее невозможно описать словами. Люди сняли головные уборы, прижали руки к сердцу и запели, как один. Повсюду стояли черствые, битые жизнью ньюйоркцы и плакали навзрыд.
Но не это поразило ее.
Кэти Калвин, прожженная акула пера, подняла руки к лицу и внезапно поняла, что тоже плачет.
  
12
 
«От таких проводов поневоле слезы навернутся», — думал Чистоплюй, сидя в офисном кресле у задней стенки своего фургона и глядя в бинокль.
От постоянной широкой ухмылки у него болели щеки.
«Слезы радости».
Фургон стоял на углу Пятьдесят первой улицы и Пятой авеню, наискосок от собора, и Чистоплюй уже целый час наблюдал за бесконечным парадом знаменитостей и официальных лиц.
«Одно дело — предсказать что-то… — подумал Чистоплюй, когда двери собора закрылись за президентом Хопкинсом и его свитой суетливых лизоблюдов. — Совсем другое — наблюдать, как твои предсказания невероятно точно сбываются. Одно за другим».
Он опустил бинокль и вытащил детскую влажную салфетку из пластиковой коробки, стоявшей у ног. Лосьон приятно защипал покрасневшую кожу рук. Обычно Чистоплюй носил с собой запас лосьона для рук, снимавшего раздражение, но сегодня в радостной суете забыл флакон дома.
«Единственное, что я забыл». Он улыбнулся, бросил салфетку в кучу на полу и снова взялся за свой полевой «Штайнер» 15х80.
Он осмотрел периметр церкви, задерживаясь на каждом посту охраны.
У фасада церкви копы из Манхэттенской оперативной группы смешались с прессой, а улицы по бокам перегородили полицейские грузовики службы по чрезвычайным ситуациям.
У каждого бойца службы по чрезвычайным ситуациям на груди болтался устрашающего вида полуавтоматический «кольт коммандо», но руки у этих вояк были заняты сигаретами и стаканчиками с кофе. Вместо того чтобы нести службу, они перебрасывались шутками и врали о том, как проведут отгулы, которые им полагались за это дежурство.
«Вот вопрос: неужели они и правда такие идиоты? — думал Чистоплюй. — Ответ, видимо, один: да, они и правда такие идиоты».
Когда завывания волынки пошли на убыль, у него зазвонил телефон. Чистоплюй отложил бинокль и поднес телефон к уху.
От предвкушения нервы его раскалились добела.
— Все чисто, Джек, — сказал Чистоплюй. — Можно. Не опозорь нас.
  
13
 
Джек нервно покусывал антенну мобильника, поглядывая из нефа собора на десятки агентов секретной службы, чрезвычайников и просто легавых, окружавших здание.
«Сработает или нет?» — подумал он в тысячный… нет, в стотысячный раз. Что ж, это можно выяснить только здесь и только сейчас. Он сунул телефон в чехол и пошел к выходу на Пятьдесят первую улицу.
Несколько секунд спустя он сбежал по мраморным ступеням и откинул крючок, державший открытой дверь полуметровой толщины. Женщина-полицейский, курившая в дверном проеме, раздраженно взглянула на него.
— Заходишь, нет? — с улыбкой спросил Джек. Несмотря на все свои недостатки, он умел быть зайчиком, когда хотел. — Служба начинается. Закрываем собор.
Рано утром на совещании по вопросам безопасности правоохранительным органам было велено содействовать службе безопасности собора в любых вопросах, касающихся церемонии.
— Нет, наверное, — ответила она.
«Умница, легавая, — подумал Джек, запирая тяжелую дверь и обламывая ключ в замке. — Всегда выбирай жизнь».
Он побежал обратно по лестнице и прошел по галерее за алтарем. Вокруг него плотными рядами стояли священники в белых сутанах.
Заиграл орган. Джек зашел в южный трансепт, как раз когда гроб поднялся из-под хоров.
У выхода на Пятидесятую улицу Джек тоже закрыл тяжелую дверь, однако ключ ломать не стал — скоро этот выход им понадобится.
Следующая часть плана. Джек глубоко вздохнул.
Половина населения Голливуда, Уолл-стрит и Вашингтона оказалась заперта в соборе.
Он быстро вернулся в галерею. За одной из массивных колонн находилась узенькая мраморная лесенка, перегороженная стойками с лентой. Он перешагнул через ленту и спустился под алтарь, к обитой позеленевшей медью двери с надписью «Крипта архиепископов Нью-Йоркских».
Джек быстро вошел внутрь и рывком закрыл дверь. Затем он прошел внутрь крипты и закрыл за собой еще одну дверь. В наступившей темноте он едва различал каменные саркофаги архиепископов, выстроенные полукругом у грубо вытесанных стен комнаты.
— Это я, придурки, — тихо сказал он, прождав еще пару секунд. — Врубите свет.
Послышался щелчок, включились настенные лампы.
За каменными гробницами обнаружились двенадцать угрюмых парней спортивного вида. Большинство были в футболках и тренировочных штанах. Они поспешно начали одеваться: бронежилеты из кевлара, девятимиллиметровые пистолеты «смит и вессон» в подмышечных кобурах и черные перчатки с обрезанными пальцами и свинцовыми накладками на костяшках. Поверх всего этого загадочные спортсмены надели францисканские коричневые сутаны и положили в карманы электрошокеры последнего поколения. В просторные рукава сутан они спрятали крупнокалиберные ружья, половина которых была заряжена резиновыми пулями, а остальные — убийственно едким слезоточивым газом СБ. И наконец, бойцы надели черные лыжные маски. Набросив на головы капюшоны, они стали похожи на зловещие порождения тьмы.
Надев бронежилет, сутану и маску, Джек одобрительно улыбнулся и поднял капюшон.
— Ну что, девчонки, оружие к бою, — сказал он, медленно открывая тяжелую дверь в крипту. — Пора оживить эти похороны.
  
14
 
Когда почетный караул вносил в церковь покрытый флагом гроб, у комика Джона Руни перехватило дыхание.
Зал сотрясали раскаты органа. После каждого шага процессия ненадолго замирала. «Как будто гроб давит на них своей тяжестью и приходится переводить дыхание, чтобы идти дальше», — печально подумал Руни.
Гроб поставили на помост. Джон вспомнил похороны своего отца на Арлингтонском национальном кладбище. От волнения у него перехватило горло. «Думайте о военных что хотите, только никто лучше их не умеет чтить мертвых».
Он взглянул направо и заметил вереницу монахов в коричневых сутанах с капюшонами. Они двигались к алтарю так же торжественно и неторопливо, как гвардейцы. Вторая вереница шла слева от него.