Сын погибели
– Призраки недавнего прошлого не оставляют меня, – покачала головой Матильда.
– Пустое. Ни к чему страшиться ни призраков, ни людей. Клянусь рукоятью своего меча и копьем святого Георгия, мы изгоним твои страхи так далеко, что даже северные медведи не отыщут их след.
Она с легким недоумением выслушала похвальбу будущего мужа и даже не улыбнулась.
– Ты рассказывала, моя дорогая, что Стефан Блуасский подстерегал твой корабль в тайном месте, где мерзавцы, вроде него самого, разгружают без пошлины заморский товар.
– Это действительно так, мой господин, – негромко произнесла Матильда.
– Я желаю поставить в том месте крепость и посадить в нее сильный гарнизон, чтобы впредь негодяям всякого рода и племени неповадно было творить разбой и учинять разор моему королевству. Я назову эту крепость в твою честь, душа моя. Мы отправляемся завтра же! – счастливый удачной придумкой, взмахнул кулаком Гарольд.
Дочь Генриха Боклерка вздохнула, стараясь не выдать внутреннего неудовольствия. Ей вовсе не хотелось возвращаться к истоку недавних бед, но христианское смирение придавало ей сил:
– Непременно поедем, мой государь, если будет на то воля твоя.
Федюня спал, притянувши колени к груди, почти свернувшись в клубок, чтобы не терять зыбкое тепло потрескивающего костра. Встреча с разбойниками, поразившая всех, казалось, не вызвала у него особого удивления. Более того, он поймал себя на мысли, что по-другому и быть не могло – это занимало его больше, чем несчастный лесной грабитель, едва унесший ноги.
Но даже и такие неожиданные ощущения не способны были пересилить накопившуюся усталость – он спал, и ему снилось диковинное существо: змея с ногами, шествующая по раскаленному, до белизны выжженному песку, где меж странных треугольных холмов в напряженном ожидании восседал огромный зверь с телом льва и головой человека.
В ушах Федюни слышалась речь, звуки которой представлялись ему странными, но смысл был понятен от первого до последнего слова: «Я змея, которой много лет. Я прохожу сквозь ночь и каждый день рождаюсь вновь. Я змея – граница земли, я прохожу сквозь ночь и день за днем рождаюсь вновь, обновленная и омолодившаяся». Речь двуногой змеи казалась ему странной, однако он явственно чувствовал, как тело наполняется неведомой силой, будто и вовсе нечеловеческой.
Пламя костра взметнулось, точно почувствовав эту невидимую силу. Один из нищих, дежуривший у огня, так и застыл с веткой, которую он намеревался бросить в костер.
– Ишь ты.
Он толкнул своего приятеля, прикорнувшего тут же, на голой земле.
– Что… уже? – встрепенулся тот.
– Тс-с-с, погоди ты. – Он прикрыл ладонью рот товарища. – Глянь-ка на мальца.
Второй нищий тихо приподнялся и уставился на Федюню.
– Эка!
– То-то же! Вроде и спит, а вроде тело аж волною ходит! – проговорил его приятель. – Отойдем-ка подале, сказать чего хочу.
Они чуть слышно встали и, отгоняя комаров, направились за ближайший дуб.
– Я вот что думаю, – начал первый нищий. – Оно, конечно, то хорошо, что хорошо кончается, да неизвестно, как еще все сложится. Видал, как злыдень лесной корчился? Точно ядом его жгло!
– Ага.
– А амулет на шее у мальчишки видел?
– А то!
– Как есть – штука волшебная! Из тех, что эльфы в холмах прячут.
– Неужто?
– Неужто-неужто, а как иначе? Ты же сам только что видел, как мальца во сне корежит. Эльфийские вещицы – они такие, они непростые. С ними шутить не след.
– Верно.
– Вот я думаю себе: парнишка эту штуковину наверняка отыскал где-то, а то, может, и вовсе стащил, да сдуру на себя и нацепил. А так ведь что сказать – малец себе и малец. Какой из него чудодей?
– И то верно.
– Ну а коли верно, то я вот что удумал. След нам амулет без лишнего шума у мальца снять, да скоренько домой возвращаться. На такую-то знатную вещь, ей-бо-ей, покупатель сыщется. Хорошие деньги отвалит.
– Ага!
– Так я сейчас из ветки рогульку сделаю, тихонько-тихонько шнурок, на котором амулет тот висит, из-за ворота вытяну, да придержу, а ты его развяжи, да аккуратненько другой рогулькой побрякушку сдерни. Ежели что, кто зна, может, сам собой узелок распутался.
– Дело…
– Ну так, как иначе? Одно ясно – толк с этого землетопа никакой, идет себе и идет, какая нам выгода следом волочиться? – Он протянул собрату по нищенскому цеху заготовленную рогульку. – Давай! Только ты ж осторожно!
Попрошайки снова приблизились к гаснущему без свежей охапки хвороста костру и склонились над спящим Федюней.
Первый нищий огляделся по сторонам и потянулся веткой к вороту Федюниной рубахи. Он уже коснулся одежды, когда вдруг его воровской инструмент прогнулся, будто под весом, и тотчас выпрямился. А в лоб грабителя прилетело нечто увесистое и твердое.
Потеряв равновесие, он с размаху уселся на землю и увидел перед носом крошечного человечка не более дюйма в высоту, черного как уголек, с алыми, будто догорающие искры, глазами.
– Ты что это удумал? – тихо, но очень внятно проговорил человечек, демонстративно упирая руки в боки.
– Тебе до того дела нет! – огрызнулся нищий, примериваясь, как бы половчей прихлопнуть невесть откуда взявшегося фейри. [18]
– Коли совсем дурак и жизни своей тебе не жалко, то продолжай. А нет, так глянь, как оно на самом деле есть, когда чары убрать.
Он прыгнул с ветки на плечо нищего и коснулся его виска своей крошечной ладонью, и в тот же миг оба охотника за легкой наживой увидели воочию, что на шее у мальчишки вовсе и не шнурок, а черный змей с распахнутыми, выжидательно глядящими на них яхонтами глаз.
– Только коснись этого аспида, все равно – рукой ли, веткой, – и проклянешь тот день и час, когда родился на свет.
– Неужто помру? – испуганно прошептал нищий.
– Помереть, может, сразу и не помрешь, а только боль истерзает такая, что иной раз захочешь и рук, и ног лишиться, и самой головы – только бы ее унять.
– Страх-то какой, – с ужасом прошептал нищий и поглядел на своего обескураженного собрата. – Видал, каково оно?
– Ага, – подавленно ответил тот.
– Бежать отсель надо, а то как бы с нами беды не приключилось.
– Уже приключилась, раз за Кочедыжником пошли, – хмыкнул фейри. – По его воле змеи вас на краю света найдут.
– А что делать-то? Или нет сладу с демоном?
– Отчего ж, есть слад. – Фейри ухватился за мочку уха первого нищего, подтянулся на ней и примостился в ушной раковине, как в кресле. – Я вас от беды-напасти огорожу, но с этого мига вы все от точки до точки по моему слову выполнять должны.
– Да что скажешь, тому и быть! – суетливо заверил первый.
– Не тряси головой! – приказал фейри. – Я у тебя за ухом сидеть буду и что надо говорить. Сейчас, покуда не рассвело, вставай на ноги да быстро, как только можешь, беги в Самманхэртский монастырь.
– Да я ведать не ведаю, как к нему идти.
– Не идти, а бежать. О том, куда – не беспокойся. Покуда я с тобой – с пути не собьешься. Но поспешай: он хоть и недалеко, но тебе еще вернуться надо.
– Да к чему возвращаться-то?
– Не смей перечить! – Голос фейри прозвучал резко, как хлопок бича, мозг попрошайки пронзила острая боль. – Пойдешь и вернешься.
– Тебе-то это зачем?! – взвыл сквозь зубы побирушка. – Ты ж того… из полых холмов… а то вдруг монастырь…
– Не твоего ума дело, но так и быть, скажу. Иной раз такое случается, что и малому народцу против общего врага люди божьи – союзники. А потому вставай и беги. Как откроют тебе калитку, так сразу оповести, где ныне Сын погибели гнездо свое гадючье свил. Пусть глаз с него не сводят.
– Как скажешь. – Убогий быстро поднялся на ноги и, не выбирая пути, ринулся в чащу.
И тут, не дожидаясь рассвета, будто первый лучик солнца выглянул из едва озаренного краешком луны облака и, выхватывая ярд за ярдом впереди бегущего по лесу пройдохи, неотлучным поводырем увлек его за собою к воротам еще мирно спящего аббатства.