Без дороги
Каждый день к Андрею приходит его брат, низенький человек с редкою бороденкою, с огром-ным багрово-синим рубцом на щеке. Всхлипывая и утирая рукавом глаза, он сует в руку Андрея гривенник.
- Небось, кисленького хочется тебе; купи огурчиков или чего такого... Ах, Андрюша, Андрюша!
- Чего же ты плачешь? - спрашивает Степан Бондарев, с любопытством и как-то недовер-чиво глядя на него.
- Да ведь один у меня брат-то, как же не плакать? Кабы много было... Уж вылечите его, господин доктор! Вы люди ученые! - обращается он ко мне и низко кланяется.
Андрей лежит, подперев голову рукою, и с безучастною улыбкою следит за братом...
Вчера я получил письмо от Наташи. Вот оно:
"Митя! Ты знал, какие ужасы происходят в Заречье, и все-таки отправился туда. Как хорошо, что ты так поступил! Я этому очень рада. Я знаю, что ты поехал туда не шутки шутить, я очень хорошо знаю, чему ты себя подвергаешь, и все-таки я рада. Какая это жизнь, если постоянно забо-титься только о своей безопасности! Пусть будет, что будет, но там ты делаешь дело, настоящее дело. В каком настроении ты поехал туда? Что тебя там встретило? Какие твои первые сношения с зареченцами? Как ты себя чувствуешь между ними? Пиши мне, пожалуйста, Митя! Зареченцы эти грубы и дики, как звери, но разве они в этом виноваты? Пиши, пожалуйста; пожалуйста, пиши мне! Ведь нетрудно же тебе написать несколько строк. Буду ждать".
27 июля
Вчера после обеда в барак привезли нового больного. Фельдшер отправился произвести де-зинфекцию в его квартире и взял с собой Федора. Я остался при больном. Это был старик громад-ного роста и плотный, медник-литух Иван Рыков. Его неудержимо рвало и слабило, судороги то и дело схватывали его ноги. Он стонал и метался по постели. Я послал Павла готовить ванну.
- Дайте мне походить! - слабым голосом сказал больной.- Сводит ноги, мочи нет.
Я хотел помочь ему встать. Рыков своим тяжелым телом оперся на меня и, не устояв, снова сел на постель. Он вздохнул и покачал головою.
- Нет, барин, не сдержишь меня один!
Я это и сам видел... Уж и теперь, когда больных было мало, то и дело приходилось ощущать недостаток в людях; а прибудь сейчас в барак хоть двое новых больных,- и мы остались бы совершенно без рук. Я отправился в отделение для выздоравливающих и предложил Степану Бондареву поступить к нам в служители,- он уже поправился и собирался выписываться из больницы. Степан согласился.
Ванна была готова. Я велел посадить в нее стонавшего Рыкова. Судороги прекратились, боль-ной замолк и опустил голову на грудь. Через четверть часа он попросился в постель; его уложили и окутали одеялами.
- О-о, господи-батюшка! - тяжело вздохнул Рыков и прижался головою к краю подушки.
- Ай томно тебе? - с любопытством спросил Степан, словно проверяя на нем пережитые им самим ощущения.
- То-омно!..
- Под сердцем горит?
- Горит, парень, сил нету... Смерть пришла.
Степан уверенно сказал: - С чего помирать? Не помрешь!
Рыков закрыл глаза и вытянулся. Вскоре его опять стало рвать, потом начались судороги... Степан пощупал под одеялом сведенные икры Рыкова.
- Ишь, словно яблоки! - сказал он про себя. - Ох, и где же это ветерок?! Душно мне! - с тоскою проговорил Рыков.- Дайте мне походить. Помоги, Степа!
Степан и Павел взяли его под руки и стали водить по комнате. Походив, он снова сел в ванну.
- Воды погорячей! - отрывисто сказал он.
Я велел подлить кипятку.
- Хорошо так?
- Лейте, ради бога! - нетерпеливо произнес Рыков. Сначала покорный и за все благодар-ный, он становился все капризнее и требовательнее.
- Нельзя ли ванну подлиннее? - сердито ворчал он, ворочаясь и поджимая ноги.
Вечерело. Рыкову становилось хуже. Приехал священник и исповедал его. Рвота и понос не прекращались, больной на глазах спадался и худел; из-под полузакрытых век тускло светились зрачки, лоб был клейкий и холодный; пульс трудно было нащупать. Меня удивило, как часто Ры-ков просился в ванну: сидит в ней полчаса, затем походит по комнате, полежит - и опять в ванну; и все просит воды погорячей. Степан не отходил от него, он изредка переговаривался с Рыковым сиплым, грубоватым голосом, и что-то такое братски-заботливое сквозило в его коротких замеча-ниях, во всем его обращении.
В час ночи меня сменил выспавшийся тем временем фельдшер. Я сделал нужные распоря-жения, сказал, чтоб ванн больному давали, сколько бы он их ни просил, а сам отправился домой.
В пятом часу утра я проснулся, словно меня что толкнуло. Шел мелкий дождь; сквозь оклад-ные тучи слабо брезжил утренний свет. Я оделся и пошел к бараку. Он глянул на меня из сырой дали - намокший, молчаливый. В окнах еще горел свет; у лозинки под большим котлом мигал и дымился потухавший огонь. Я вошел в барак; в нем было тихо и сумрачно; Рыков неподвижно сидел в ванне, низко и бессильно свесив голову; Степан, согнувшись, поддерживал его сзади под мышки.
- Ну как больной? - спросил я.
Степан поднял на меня бледное, усталое лицо, медленно выпрямился и повел плечами.
- Ничего,- коротко ответил он.- Блюет все да воды погорячей просит.
За эти несколько часов Рыков изменился неузнаваемо: лицо осунулось и стало синеватым, глаза глубоко ввалились; орбиты зияли в полумраке большими, черными ямами, как в пустом черепе.
- Ну, что, Иван, как? - спросил я.
Рыков чуть повел головою, не поднимая век.
- Говори дюжей, не слышу! - сказал он сиплым, еле слышным голосом.
- Как дела? - громче повторил я.
Больной помолчал.
- Воды погорячей! - пробормотал он и тяжело переворотился в ванне на другой бок. Пульса у него не было.
Я спросил Степана:
- Где же фельдшер?
- Он ушел: его к больному позвали.
- Давно?
- Часа три будет.
- Отчего же он за мною не послал?
- Пожалел: говорит, вы и так мало спали.
Оказывается, вскоре после моего ухода фельдшера позвали к холерному больному; он взял с собою и Федора, а при Рыкове оставил Степана и только что было улегшегося спать Павла. Как я мог догадаться из неохотных ответов Степана, Павел сейчас же по уходе фельдшера снова лег спать, а с больным остался один Степан. Сам еле оправившийся, он три часа на весу продержал в ванне обессилевшего Рыкова! Уложит больного в постель, подольет в ванну горячей воды, попра-вит огонь под котлом и опять сажает Рыкова в ванну.
Я пошел и разбудил Павла. Он вскочил, поспешно оправляясь и откашливаясь.
- Кто это вас, Павел, отпустил спать?
- Я сейчас только... гм... гм... на минуту прилег...- Он продолжал откашливаться и избегал моего взгляда.
- Послушайте, не врите вы! - повысил я голос.
- Не сутки же целые мне не спать! - проворчал он, скользнув взглядом в угол.
- Человек умирает, а вы его без помощи бросаете! Вы и двое суток должны не спать, если понадобится.
- Это я не согласен.
- Ну, так вы сегодня же получите расчет.
Лицо Павла сразу приняло независимое и холодное выражение. Он поднял голову и, прищу-рившись, взглянул мне в глаза.
Я прикусил губу.
- А если вы сейчас не пойдете в барак, вы ни копейки не получите из жалованья.
Павел закашлял и снова забегал взглядом по сторонам.
- С чего же не идти-то? - пробормотал он, обдергивая рукава на пиджаке.- Сейчас иду.
Я воротился в барак. Рыков по-прежнему сидел в ванне. Степан пошел подлить воды в котел и передал больного Павлу. Павел, виновато улыбаясь, почтительно взял громадного Рыкова под мышки и стал его поддерживать.
Тяжело и неприятно было на душе: как все неустроено, неорганизовано! Нужно еще отыскать надежных людей, воспитать их, внушить им правильное понимание своих обязанностей; а дело тем временем идет через пень-колоду, положиться не на кого...
Часы шли. Рыков почти не выходил из ванны. Я опасался, чтобы такое продолжительное пребывание в горячей воде не отозвалось на больном неблагоприятно, и несколько раз укладывал его в постель. Но Рыков тотчас же начинал беспокойно метаться и требовал, чтобы его посадили обратно в ванну. Пульс снова появился и постепенно становился все лучше. В одиннадцатом часу больной попросился в постель и заснул; пульс был полный и твердый...