Сандрильона из Городищ

— На булавки? — переспросила Аля, и Антон понял, что кое-чего эта девица не понимает. А воображает о себе!
— На булавки, дорогая моя, — весело вмешался он, — это старорежимное выражение. Перевожу на наш, расхожий: тачки, выпивку, курево, мейк-ап.
— Не курю, не пью, остальное — непонятно, — равнодушно уронила Аля.
— Поступишь в институт — поймешь. И закуришь. У нас все телки смолят нехило. Опять непонятно? Ладно, могу и литературно. Половина красивых девушек в Москве еще и поддает. Лично я предпочитаю другую половину… Понятно?
— Вполне. Цитата из Оскара Уайльда, пьеса «Идеальный муж», — как бы про себя, почти шепотом отметила Аля к вящему удовольствию Бережко-старших.
Антон собирался сказать еще что-то «отпадное», но в этот момент Аля взглянула ему прямо в глаза…
В принципе он относился к девушкам ничуть не более легкомысленно, чем большинство его сверстников. Но и не менее. Бывали у него мимолетные увлечения, бывали довольно прочные привязанности. Пятый курс! (Сам-то он полагал, что в жизни уже изведал все, и если вовремя об этом вспоминал, то поддерживал репутацию пресыщенного человека).
И вот оказалось, что ничего-то он не пережил. А только начал жить и хоть что-то чувствовать после того, как на него взглянула обыкновенная девчонка. Кой черт взглянула! «И загадочных, древних ликов на меня посмотрели очи…»
Эта откуда-то пришедшая в голову строчка и еще какие-то обрывки полузабытых за ненадобностью стихов крутились у него в голове. А он стоял и не мог отвести глаз… Со стороны выглядело странновато, но родители его не слишком удивились. Знали склонность сыночка к некоей театральности, даже фиглярству, если уж честно оценивать родное дитя.
— Тебе нехорошо, Тоша? — для проформы поинтересовалась Нина Филипповна. — Ты как-то странно притих…
— Я не ранен, мой генерал, я убит, — пробормотал он, адресуясь не столько к родимой матушке, сколько к фее.
И тут же перепугался. Совсем спятил, нормально говорить разучился, стихи какие-то вспомнил! Сейчас она начнет «светский разговор», на фиг ему надо! Но она просто повернулась и ушла. Будто не слышала. А может, действительно не слышала — поди, разбери ее!
— Жалко, что ее зовут Аля, — заметил Антон уже позже, в гостиной, куда зашел пожелать своим спокойной ночи. — Как ее полностью-то? Алина? Алевтина?
— Аэлита, — абсолютно серьезно ответила ему мать. — Трудно найти что-нибудь менее подходящее, правда?
— Это почему? — искренне изумился сын. Он плохо помнил одноименное произведение Алексея Толстого, но что-то там о глазах марсианской принцессы было. — По-моему, хай-фай…
— Да? Ну, может, я чего недопонимаю. Ей бы подошло что-то русское, основательное. Елизавета, например. Да хоть Татьяна. Кстати, одну-единственную вещь я в Але не понимаю. Даже побаиваюсь, что ли… Она еще ни разу не посмотрела мне в глаза. Точно знаю, что в глаза собеседникам избегают смотреть люди, у которых с головой не все в порядке. Хотя она, скорее всего, не виновата. Трудное детство, выпивки отца, потом его нелепая гибель…
— Ты знакома с ее родителями, ма? — задал вполне уместный вопрос Антон.
— Ни разу в жизни не видела. Более того, не подозревала об их существовании. А тут — как снег на голову. Но могло быть и хуже. Она на редкость тактична да и не очень, по-моему, жаждет частого общения с близкой родней.
— Как она тебя нашла?
— Твой папа достаточно известен, чуда в этом никакого нет. Ну, все, сын, спокойной ночи. Или садись, смотри с нами про любовь.
— Нетушки! Предпочитаю практику теории. Правильно, папа? — тонкое ехидство было в этой фразе, а не сыновняя почтительность.
— Спроси у мамы, сынок. Она у нас женщина трезвая, все понимает, все видит, все знает.
— А если чего-то и не видит, то это только к лучшему, — добавил Антон.
— Например? — с вызовом спросила Нина Филипповна.
— Жизнь покажет и поправит, — ответил сын. Как ни странно, он окажется прав. Хотя и не во всем, не во всем…
  
Глава четвертая. Дела семейные
 
Нина Филипповна недолго размышляла о странной фразе, вырвавшейся у мужа и сына. Мужчины, как известно, существа увлекающиеся, склонные выдавать желаемое за действительное и норовящие видеть прекрасных незнакомок там, где их быть не может. Ну и пусть помечтают.
Другое заботило ее. Аля-Аэлита, похоже, прижилась в доме Бережко. Во всяком случае разговоров о переезде в общежитие не возникало. И, положа руку на сердце, такой расклад более чем устраивал Нину Филипповну, всю жизнь тихо ненавидевшую «святые домашние обязанности». А они постепенно переходили к Але — Нине Филипповне оставалось лишь общее руководство.
Но это, так сказать, дела семейные. А помимо узкого круга, существовал еще другой, куда более широкий. Круг знакомых, друзей, коллег, подруг Нины Филипповны, приятелей Игоря Александровича и компании Антона. Дом Бережко был исключительно гостеприимным, гости призывались или являлись экспромтом несколько раз в неделю.
С приготовлением импровизированного или тщательно обдуманного стола теперь проблем не возникало. Але достаточно было прочесть рецепт — и блюдо через какое-то время являлось, удовлетворяя не только вкусовыми качествами, но и внешним видом. Поначалу это было объявлено чудом, над чем сама Аэлита откровенно потешалась:
— Какое же это чудо? Прочитал — приготовил, было бы из чего.
— Как у тебя все просто, Аля! Еще и умение нужно.
— Зачем? До приезда сюда я стиральную машину только по телевизору видела. А прочитала инструкцию — и все, стираю.
В конце концов Нина Филипповна махнула рукой. Может, талант у человека к домашнему хозяйству. Сама она в принципе тоже умела неплохо стряпать, но конечный выход продукции никак не компенсировал ни физических, ни даже моральных затрат на этот процесс. Каждому — свое.
Зато приглашенные теперь неизменно, прежде чем сесть за стол, ахали и делали хозяйке дома комплименты. Она же, скромничая, указывала на Алю:
— Вот кто старался. Я — так, на подхвате.
— Боже мой, кто же научил вас так готовить?! — восклицала какая-нибудь наиболее экспансивная гостья.
— Бабушка, — отвечала Аля всегда одно и то же.
— Ну, конечно, семейная черта Шуваловых, — подводили итог гости, помня, что Аля — родственница Нины Филипповны. — Кровь, знаете ли, великая сила, даже в мелочах проявляется.
А поскольку на протяжении вечера Алю не было ни слышно, ни видно, то гости приходили к выводу: Нине Филипповне решительно во всем и всегда везет. Даже провинциальная родственница оказалась кладом.
Впрочем, вскоре выяснилось, что далеко не все настроены столь доброжелательно. Откровенно высказалась давняя и ближайшая подруга Нины Филипповны:
— Нина, я тебя не понимаю. Ты, женщина со вкусом, терпишь у себя в доме какое-то бесполое существо, да еще одетое, как огородное пугало. Родственники не должны компрометировать, иначе от них просто избавляются.
— Но ведь я же не…
— Понимаю, что ты не можешь бросить на произвол судьбы эту несчастную. Благое дело, на небесах зачтется, да и помощь по дому в нашем с тобой возрасте никогда не помешает… особенно бесплатно. Но ты хотя бы приведи племянницу, или кто она там тебе, в пристойный вид. Да и Антону такая кузина, извини, украшением не служит.
— Вот как раз Антон… — начала было Нина Филипповна, но фразу оставила незаконченной. По целому ряду причин.
Упомянув об Антоне, приятельница попала в одну из немногих болезненных точек. Было похоже, что тот свою новоявленную кузину просто терпел, не более того. То, что мать в несколько раз меньше занимается хозяйством, а отец при этом не лишается ни грамма драгоценного комфорта, отпрыску их, по его собственному выражению, было «по фигу». Вкусно и много поесть, конечно, приятно, но кто сказал, что при этом кухарку нужно воспринимать как родного и равного тебе человека?
Пикантность ситуации заключалась еще и в том, что Антон, будучи в сущности добрым малым, поначалу вознамерился «кузину» опекать и даже развлекать. Но столкнулся с молчаливым сопротивлением со стороны этой пигалицы. Она и впрямь не была ему ровней — она была выше него: по запросам, по способностям. А такое простить сложно, понять же — вообще невыносимо.