Сандрильона из Городищ
Самое же главное опасение — возможность вторжения провинции в отлаженный и комфортный быт — Нину Филипповну давно покинуло. Сама Аэлита о своем прошлом говорить не любила. Писем родным не писала, соответственно и от них ничего не получала.
В конце концов Нину Филипповну начало беспокоить это странное равнодушие девушки к корням своим. Мать есть мать, да еще осталась с четырьмя ребятишками мал мала меньше. Но ведь чужая душа — потемки, в каждой избушке — свои игрушки, и нечего соваться, куда не просят.
Итак, Новый год Антон и Аэлита встречали под одной крышей. Он с компанией, она — с компьютером. И первоначально все были довольны, пока шампанское (лившееся рекой) и другие более крепкие напитки не сыграли с Антоном шутку и не подсказали ему «отпадную идею».
— Счас телку приведу — офигительную, — доверительно сообщил он приятелям.
И отправился в отцовский кабинет, где был встречен, мягко говоря, прохладно. Но этот прием лишь подстегнул упрямца:
— Пошли, там нормальные же люди, не с улицы. В конце концов Новый год, а не пьянка. Пошли, не бойся.
— Ты считаешь, что я чего-то могу бояться? — хмыкнула Аэлита. — Хорошо, я приду минут через десять. Переоденусь, причешусь. Ты правильно сказал: все-таки Новый год…
И минут через десять она действительно пришла, хотя это слово меньше всего передает само событие. Произошло Явление. В дверях гостиной возникла настоящая принцесса, одетая во что-то наподобие белой туники. Высоко подобранные волосы открывали стройную, высокую шею, а крохотные, почти детские ножки были обуты в то, что в полутьме да под воздействием горячительных напитков и впрямь показалось хрустальными туфельками.
— Ерш твою двадцать! — выразил, по-видимому, общее мнение один из юношей. — Парни, я торчу!
Дальше праздник продолжал набирать обороты, но присутствие Аэлиты, так вдохновившее сильную половину, на прекрасной половине сказалось прямо противоположным образом. В присутствии новенькой девицы все до единой стали казаться потрепанными и изрядно уставшими от жизни особами, беспощадно размалеванными и безвкусно одетыми. Хотя двадцати двух лет никому из них еще не минуло и они до сих пор казались всем очаровательными и даже красивыми. Но все, как известно, познается в сравнении.
На сей раз Аэлита не дичилась, не сидела молча в углу, а принимала участие в общем веселье. Тем более что оно как-то само по себе вокруг нее и сконцентрировалось. Последним, кстати, к нему примкнул Антон, больше остальных ошарашенный очередным перевоплощением своей «кузины». И тут же недвусмысленно дал понять остальным: «Ежели что — клешни пообломаю».
Когда же компания постепенно разбилась на парочки и предалась более интимным развлечениям, Антон обнаружил, что Аэлита исчезла. Он выскочил в коридор и заметил скрывшееся за поворотом в кухню белое платье. Недолго думая, бросился следом и догнал девушку на самом пороге ее комнаты.
— Ты куда?
— К себе. Спать пора.
— Молоток. Я с тобой.
— Что-о?
— То самое. Ты — самая крутая телка, какую я встречал. Ну ладно, не ломайся, не маленькая.
— А ты — самый тупой козел, какого я видела.
Антон вспыхнул от злости и, наклонившись над девушкой (благо рост позволял), поймал ее в кольцо рук и прижал к стене.
— Пока не поцелуешь — не отпущу. Еще обзывается.
И, не дожидаясь «милостей от природы», сам поцеловал Аэлиту. А секунду спустя обнаружил, что она каким-то чудом выкрутилась от него и стоит уже за порогом своей комнаты. Хотел шагнуть за ней, но замер. Не столько от слов, сколько от бешеного взгляда в упор. Хотя и слова были «нехилые»:
— Ненавижу пьяных мужиков! Терпеть не могу, когда меня слюнявят! И вообще, иди ты со своими чуваками и телками…
И объяснила, куда именно должна направиться вся компания. Антон онемел. Такого он не слышал даже в пивных барах. По-видимому, то окружение, в котором выросла Аэлита, виртуозно владело русским народным фольклором да еще искусно возводило из него многоэтажные конструкции.
«В гробу я видел эту…» — было вынесено на следующее утро однозначное решение. Но через несколько дней в уже достаточно трезвую голову пришла новая мысль: «А если вот взять и на ней жениться? Бабка, конечно, психанет, ну и черт с ней. Родители даже, может, рады будут… А Аля…»
А Аля думала совсем иначе и об ином. Но об этом — дальше.
Глава шестая. Крушение основ
Скоро, как известно, только сказка сказывается. Жизнь движется гораздо медленнее. Но и в неспешности событий есть своя прелесть, особенно когда все здоровы, благополучны и даже в меру удачливы. Чему и соответствовало счастливое семейство Бережко. После успешно сданной зимней сессии умная вечерница Аэлита, вняв увещеваниям «дяди» и «тети», перевелась на дневное отделение.
Главную роль в этом переходе сыграл аргумент Нины Филипповны, что деньги, получаемые на почте за месяц, Аэлита может заработать шитьем блузки. Или юбки. Понятно, что она не горит желанием становиться швеей-надомницей, так и не надо. Но ведь и для того, чтобы работать «почтаркой», тоже было совершенно необязательно уезжать из Городищ. Слово «почтарка», похоже, подействовало. Тем более что авторство принадлежало Игорю Александровичу, мастеру художественного слова.
Вопреки ожиданиям Антона, его внезапное сообщение о том, что он намерен с фиктивной своей кузиной сочетаться вполне законным браком и жить в любви и согласии, особого шока у родителей не вызвало. Наоборот, было принято более чем благосклонно.
Причин было несколько. Во-первых, бракосочетание предполагалось не завтра, а лишь после того, как Антон отбудет полугодовую обязательную военную подготовку в качестве офицера-переводчика при Генштабе. Разумеется, не в захолустном гарнизоне, а в стране под названием Иран.
Нина Филипповна сообщение восприняла более чем спокойно и даже с некоторым облегчением: на работу за границу сынок поедет с вполне надежной спутницей, а загадывать дальше ни один трезвый человек не будет. Стерпится — слюбится, и вообще браки совершаются на небесах. Вопрос к сыну был только один:
— А как на твою женитьбу посмотрят бабушка с дедушкой? Тебе ведь известно, как они относятся…
Антон прервал ее на полуслове и заявил, что бабку с дедом-генералом берет на себя: поворчат и перестанут. Должны же они понять, что речь идет о счастье единственного внука!
— А Аэлита согласна с таким сценарием? — для проформы поинтересовался присутствующий тут же Игорь Александрович. — Или ты намерен ее просто поставить перед фактом? Это было бы очень в твоем стиле, сын. Не взыщи за прямоту, я по-отцовски, любя.
— Ну, па, ты даешь! Хочу видеть Аэлиту, которая делает что-то по принуждению. Спорим, ты бы тоже этого хотел?
Спорить Игорь Александрович, естественно, не стал. На возникшее позже у Нины Филипповны подозрение в том, что женитьба сыночка может оказаться некоторым образом вынужденной, привел разумные контрдоводы, а именно: ежели бы понадобилось, как в старину говаривали, «покрыть грех», то свадебку-то сыграли бы до Антоновой практики, а уж никак не после. Потом поздновато получается.
И вообще, лично он ни одного представителя сильного пола рядом с Алей не замечал. Равно как и ее хотя бы минимального интереса к оным представителям. Антон в этом плане не исключение, так что, возможно, фантазия сыночка дала очередной бурный всплеск, и он просто выдал свое желаемое за девушкино действительное. Вот так.
Игорь Александрович, будучи инженером человеческих душ, почти угадал истину. Устав намекать на пылкие чувства, желание провести вечер «вдвоем, по-человечески», взывать под запертой дверью к девичьей жалостливости и прочей романтической чепухе, Антон в конце концов спросил, что называется, в лоб:
— А замуж за меня пойдешь?
Тут, по его понятиям, кузина должна была пасть к нему на грудь и разразиться счастливыми слезами. Или хотя бы сказать: «Да, замуж — выйду» и перейти к практической части ритуала. То есть хотя бы к первому поцелую.