А до Берлина было так далеко

Согласно приказу командарма генерал-лейтенанта Дмитрия Ивановича Рябышева дивизия заняла оборону северо-западнее Черкасс, своим правым флангом упираясь в Днепр, а левым стыкуясь со 116-й дивизией на берегу Ирдыни - притока великой украинской реки Днепр. Штаб дивизии расположился в лесу, неподалеку от села Свидовок. Высоко над головой шумели сосны, а звук шагов заглушался на мягком ковре сосновых игл. 
Заняли мы здания дома отдыха, одного из многих в этом лесу. Совсем недавно здесь отдыхали рабочие киевского "Арсенала" и других предприятий, дышали целебным воздухом, настоянным на лесных ароматах и днепровских водах. Не трудно было представить, как гуляли в этом зеленом мире счастливые люди, наслаждались покоем, пели песни, говорили друг другу красивые слова. Все это, казалось, было когда-то очень и очень давно. Теперь и лес, и эти свежевыкрашенные уютные домики принимали людей в защитного цвета военной форме. 
"Черкассы не сдавать, оборонять до последней возможности. На восточный берег отсюда дороги нет" - так гласил приказ. Его категоричность свидетельствовала об исключительной серьезности положения, о важности, которую придавало командование обороне этого маленького районного городка в сотне верст от Киева. 
И этой ответственностью благодаря умело поставленной партийно-политической работе проникался каждый командир и красноармеец. За двое суток, которые дал нам противник на подготовку оборонительных рубежей, несмотря на малочисленность личного состава, была проделана колоссальная работа. Перед передним краем установлены минные поля, дороги перегорожены завалами. Поразили меня в те дни любовь наших советских людей к родной природе, забота о ее сохранности. В то горькое время нельзя было точно предугадать, как станут развиваться события, удастся ли отстоять Черкассы или придется под напором врага уйти за Днепр. И тем не менее красноармейцы и командиры относились к лесу, ко всему, что их окружало, с бережливостью истинных хозяев. 
Я оказался свидетелем такой сцены. Саперы устраивали завал на дороге из села Будище в Свидовок. 
- Ты соображаешь? - отчитывал пожилой красноармеец своего товарища помоложе. - На такую красотищу замахиваешься! Иль не жаль дерева? Ведь оно годов 50 росло, до неба вымахало, каждого прохожего радовало. А ты на него с топором! Голова твоя -два уха. Иль рухляди мало. Вон сосенка засыхает. Ее и под корень. Все равно гибель. А эту оставь. Не смей рубить. 
- А чего ее жалеть. Немец не пожалеет. Начнется обстрел, только щепки полетят, - оправдывался солдат, собравшийся было срубить отливавшую золотом, поднявшую свою зеленую шапку над лесом сосну. 
- Ты же не фашист. Ты русский человек и обязан бережливо относиться к дереву. Ты здесь не гость. Вот что я тебе скажу. А немец как пришел, так и уйдет. Нам же жить. Порубим лес по глупости да сгоряча, а после локотки станем кусать. Порубить - дело не хитрое. Раз-два махнул топором - и нет дерева. Вырастить же его - для этого, почитай, надобна жизнь... 
Надо было договориться о взаимодействии с соседней 116-й дивизией, и я по указанию генерала Куликова и с разрешения начальника штаба 38-й армии полковника Потапова выехал в село Русская Поляна, где находился КП нашей соседки. 116-я стрелковая дивизия еще не участвовала в боях, что сразу бросалось в глаза. Штаб располагался в лесу, в палаточном городке. В палатках - походные кровати, раскладные стулья и столы, телефоны, электрическое освещение. Ко всему прочему посыпанные песком дорожки! Как все это напоминало нашу лагерную жизнь под Днепропетровском и как далеко это ушло в прошлое! "Война быстро смоет лагерный лоск, заставит отказаться от привычных удобств", - подумалось мне. Я смотрел на моих коллег из соединения, с которым нам надлежало оборонять Черкассы, не то чтобы с сожалением. Нет. Я смотрел на них как человек, прошедший тяжелый путь, который им еще надлежало пройти, как человек, приобретший бесценный опыт, который им еще предстояло получить в жестоких боях. 
Между прочим, участие в войне дает людям возможность взглянуть на себя как бы со стороны, увидеть, что каждый из них стоит и что может. Командир 116-й стрелковой дивизии полковник Еременко не прошел фронтовую школу, и мне показалось, что у него много фанаберии, он часто становится в позу, озабочен тем, чтобы окружающие понимали его значимость. Разговаривал он со мной, как, впрочем, и с командирами своего штаба, с чувством явного превосходства. Когда я сообщил ему о численности нашей дивизии, он пренебрежительно бросил: 
- И это называется дивизией! Как же мы будем взаимодействовать? Ведь вас немец в одночасье сомнет. 
- Ничего. Думаю, ваша дивизия поможет. Ведь у вас - сила! 
- Конечно. Семнадцать тысяч молодцов! 
Разумеется, вера командира в своих людей - вещь необходимая и превосходная, но когда уверенность переходит в самоуверенность - это плохо. Мне показалось, что комдив слишком самоуверен. Но я, понятно, об этом никому не сказал, даже не намекнул. Я всегда придерживался и придерживаюсь принципа: не судить скорым судом человека. Поспешный суд - ошибочный суд. 
Несколько иное впечатление производил начальник штаба дивизии полковник Николай Иванович Краснобаев. Его характер мало соответствовал фамилии. Говорил он медленно, монотонно. В отличие от комдива, энергичного, подтянутого, самоуверенного, он выглядел несколько рыхлым, мешковатым. Однако это было первое впечатление. В действительности же Краснобаев был распорядителен, быстро схватывал суть проблемы, хорошо знал дело. Мы детально с ним обговорили вопросы взаимодействия, связи между штабами. На прощание Краснобаев накормил нас превосходным обедом и познакомил с командирами штаба. 
Когда я вернулся на КП, генерал Куликов уже имел довольно полную информацию о противнике. На плацдарм наступали шесть фашистских дивизий, довольно боеспособных, не очень-то потрепанных в боях. Среди соединений вермахта, нацеленных на Черкассы, была и наша старая знакомая - 57-я пехотная дивизия. Облегчало нашу задачу то, что танковые силы Клейста были направлены на Кременчуг. Если бы фашисты ударили своим танковым кулаком на Черкассы, катастрофа была бы неминуема, долго бы мы не продержались. 
19 августа по распоряжению генерала Рябышева штаб дивизии передислоцировался в Черкассы, заняв там ' помещение городской почты. В селе Сосновка нам было приказано оставить оперативную группу, здесь же оборудовать НП. Хотя генерал Рябышев не объяснил причины, все было ясно. Дело в том, что штаб и все службы управления 38-й армии находились на восточном берегу Днепра и командарму необходим был негромоздкий орган управления, который бы осуществлял руководство оборонявшими город соединениями. Поскольку штаб нашей дивизии считался самым опытным, выбор командарма пал на него. Своим негласным заместителем по руководству войсками на плацдарме он сделал генерала Куликова, я же стал оператором командарма, исполняя одновременно и обязанности начальника штаба дивизии, то есть, иначе говоря, сел в два кресла. С генералом Куликовым на НП в селе Сосновка мы находились поочередно. Если генерал Рябышев уезжал с КП армии, там немедленно появлялся Константин Ефимович. С прибытием командарма наш комдив возвращался в Сосновку, я же спешил в Черкассы, в штаб дивизии. Один из нас всегда был у генерала Рябышева под рукой. 
Коль скоро зашла речь о командарме, скажу о нем несколько слов. Дмитрий Иванович Рябышев - ровесник века. Человек он физически крепкий, очень уравновешенный. Человек без нервов - вот точное определение генерала Рябышева. От него всегда исходила спокойная уверенность, и люди, окружавшие его, никогда, даже в самой драматической ситуации, не теряли головы и присутствия духа. Самое доброе воспоминание оставил у меня и у всех моих однополчан Дмитрий Иванович Рябышев. Он недавно скончался в Ростове-на-Дону. 
- Осмотри, майор, мосты и подступы к ним. Наверняка фашисты попытаются отрезать нас от воды, зажать на плацдарме, не дать в случае чего уйти на левый берег. Ну а наша задача - сорвать то, что задумал противник, не допустить его к переправам. Задача, я думаю, яснее ясного. А?