А до Берлина было так далеко

- Успокойтесь, лейтенант, - сказал я, - соберите бойцов через посыльного. А пока они соберутся, порассуждаем, подумаем. В бою и вы будете стрелять, и противник. Станет бить артиллерия, минометы, пулеметы, пойдут танки, в небе загудят самолеты. Словом, слышимость уменьшится в несколько раз. Как же вы будете командовать красноармейцами, если теперь, когда никто не стреляет и стоит относительная тишина, они не услышали вас? Наверное, надо бойцов расположить иначе, собрать взвод в кулак и отрыть одну взводную траншею. Риск от этого, конечно, возрастет, но на войне без риска нельзя. Вы согласны, товарищ лейтенант? 
Лейтенант, видимо ожидавший разноса от начальства, весело доложил: 
- Есть, товарищ майор, отрыть одну общую траншею. Разрешите выполнять? 
У пулеметчиков мы обнаружили другую ошибку. Командир роты расположил все три пулеметных взвода на одной высотке. Достаточно было нескольких снарядов и от роты осталось бы одно воспоминание. Пришлось и здесь внести коррективы. 
Зато обрадовали артиллеристы 725-го пушечного полка, к которым мы с дивизионным инженером добрались уже под вечер. Командир полка майор Степан Семенович Керженевский, высокий, подтянутый, с орденом Красного Знамени на гимнастерке (он отличился в войне с белофиннами), и внешне уже вызывал к себе симпатии. Но главное, он превосходно знал свое дело, отлично организовал оборону. Обходя огневые позиции, мы увидели, что здесь все было готово к встрече противника. 
Местность, лежащая перед артиллеристами, была ровной: ни оврагов, ни высоток, ни речек. Было весьма вероятно, что именно здесь и пойдут фашистские танки. Керженевский так расположил орудия, что немецкие танки, если они сунутся сюда, неминуемо попадут под перекрестный артиллерийский огонь. Все данные для стрельбы на батареях были подготовлены и выверены: установлены расстояния, определены прицелы. Ни одной минуты времени артиллеристы даром не теряли: еще и еще раз отрабатывали взаимодействие, тренировались быстро переносить огонь, переходить на запасные позиции, оборудование которых также было завершено. 
Простившись с майором Керженевским и его артиллеристами, мы отправились в боевое охранение. Я всегда помнил мысль, которую настойчиво внушали нам, слушателям академии имени М. В. Фрунзе, ее профессора: половина успеха в оборонительном бою - это хорошо поставленная служба боевого охранения. Его назначение - лишить противника фактора внезапности, заставить врага развернуть раньше времени боевые порядки, позволив тем самым своим главным силам изготовиться к бою, во всеоружии встретить наступающие вражеские подразделения. 
В боевое охранение была выделена рота батальона капитана Ивана Макаровича Шадского. Я хорошо знал этого исполнительного и инициативного командира, его прекрасные организаторские качества и был уверен, что он подготовит подчиненных к бою наилучшим образом. И не ошибся. Капитан, находившийся с ротой, расположил ее на высотке. Отсюда открывался хороший обзор местности. Люди успели зарыться в землю. Минеры хлопотали на дорогах перед передним краем, устанавливали противотанковые и противопехотные мины. Работали они, по словим Шадского, чисто, "косметику" наводили идеальную: определить, где поставлены мины, было трудно. 
Во время обхода частей мы видели, как напряженно трудятся политработники дивизии во главе с военкомом старшим батальонным комиссаром Д. С. Чечельницким. В ротах и батальонах проводились беседы об особенностях оборонительного боя, способах борьбы с танками и самоходными орудиями противника. 
В дивизионной и армейской газетах - доставку их наладил политотдел печаталось много сообщений о подвигах и высоком боевом мастерстве красноармейцев и командиров: пехотинцев, летчиков, танкистов, пограничников, моряков, артиллеристов. Помню, как всех нас взволновало сообщение о незабываемом подвиге летчика капитана Николая Гастелло, направившего свой горящий самолет на вражескую колонну танков и цистерн. Информация о беспримерной храбрости и мужестве советских воинов доводилась до каждого красноармейца и командира дивизии. 
Между тем шли дни, а противник перед фронтом обороны дивизии не появлялся. Выдавшееся затишье мы энергично использовали для совершенствования обороны. Но вот на седьмой день пребывания дивизии под Рахнами появились первые признаки того, что наступающие немецкие войска приближаются и вот-вот нам придется вступить в бой. Ранним утром 9 июля в штаб дивизии прибежал взволнованный колхозник из села Лучинки и сообщил, что на рассвете гитлеровские самолеты сбросили группу парашютистов, которые укрылись в пшенице. 
Я тотчас же приказал капитану Н. 3. Трунову выслать в село Лучинки своих разведчиков, прочесать пшеничное поле и захватить парашютистов. Поскольку штабу, как говорится, до зарезу был нужен "язык", а его нашим разведчикам пока взять не удавалось, я тоже отправился с Труновым в Лучинки, надеясь на месте допросить парашютистов, в случае если их удастся взять. На окраине села мы увидели большую группу вооруженных людей. В руках у одних ружья, у других топоры или колья. Люди были взволнованы и что-то громко обсуждали. 
- Что здесь происходит? - спросил я, подъехав. 
Люди замолчали, расступились, а бородатый старик молча показал на лежавшие на земле трупы двух фашистских парашютистов. Старик виновато посмотрел на меня и сказал: 
- Плохо вышло, товарищ начальник. Конечно, надо было бы живьем. Сам в солдатах служил, понимаю. Они, может, что-то важное сказали бы. Но не сдавались, гадюки! 
В тот же день над передним краем обороны дивизии появился немецкий самолет-разведчик. Он долго барражировал над нашими позициями, очевидно фотографируя их. И увлекся. Зенитчики артиллерийского дивизиона взяли пирата в огненное кольцо, постепенно сужая его. Я в тот момент возвращался из штаба армии, куда ездил с докладом о готовности дивизии к бою, и стал очевидцем этого эпизода. Серые облака разрывов вспыхивали и таяли возле самолета. Но вот его подбросило кверху, затем он накренился и, оставляя за собой черный шлейф дыма, стал стремительно падать и через несколько секунд врезался в землю. 
Мгновенно из укрытий выбежали бойцы, и окрестности огласились криками "ура". Это был первый, пусть маленький успех дивизии, но он воодушевлял, он убеждал, что фашистов можно и должно бить. Такая победа особенно важна была перед первым боем. 
Вместе с генералом Куликовым мы подъехали к месту падения самолета. Зенитчики уже извлекли из обломков тяжело раненного немецкого летчика. Он был без сознания, доживал последние минуты, и допросить его не удалось. Мы лишь изъяли кассеты с заснятой кинопленкой и планшет, в котором находилась карта местности. На нее летчик довольно точно нанес расположение наших подразделений. Это свидетельствовало о том, что мы мало позаботились о воздушной маскировке. Командование дивизии сделало необходимые выводы из этого эпизода, потребовав от подчиненных принять немедленные меры к тому, чтобы оборона не просматривалась с воздуха. 
И, наконец, еще одно обстоятельство свидетельствовало о том, что скоро грянет буря. Во второй половине дня 9 июля капитан Трунов доложил, что перед передним краем на левом фланге дивизии появлялась группа фашистских офицеров. По-видимому, производили рекогносцировку. 
- Не спугнули их? - спросил генерал Куликов. 
- Ни в коем разе. Все разыграно, как задумано. 
План наш состоял в том, чтобы возможно дольше не обнаруживать себя, не дать противнику возможности более или менее точно установить передний край и систему обороны дивизии, ее глубину, расположение огневых средств. 
Не обнаружили мы себя и 12 июля, когда вражеская артиллерия открыла огонь по переднему краю дивизии, надеясь подавить наши огневые средства и проложить путь своей пехоте и танкам. Противник не имел точных данных о системе нашей обороны и потому бил наугад. С начала артподготовки мы отвели подразделения на запасные позиции и тем самым свела на нет возможные потери. 
Впоследствии, по моим наблюдениям, гитлеровские генералы редко начинали бой, не разведав силы советских войск, места их расположения. Тогда же, в июле 1941 года, вероятно, сказывалась уверенность фашистов в том, что Красная Армия деморализована, следовательно, можно пренебречь законами тактики, отступить от них. Самонадеянность фашистов в этот период многократно была наказана.