Знамя над рейхстагом
Но тут сзади раздался резкий визг тормозов и из следовавшей за нами машины на землю посыпались разведчики. Неприятельские пулеметчики, проворно вскочив, подняли руки вверх. Из-за домов стали выходить новые группы гитлеровцев. Они сдавались без сопротивления, без стрельбы. Разведчики под конвоем отправили их в тыл.
Я спросил офицера по-немецки:
- Что, не успели удрать?
- Конечно, - ответил он.
- Сколько вас здесь?
- Одна пулеметная рота, - и он махнул рукой на запад. - Ваши танки и пехота прошли далеко. Мы вынуждены сдаваться. Вы нас окружили и отрезали пути отхода. Нам некуда деться. - И уже иным тоном, с плохо наигранной бравадой, спросил: - Нас, конечно, расстреляют?
- Нет, - успокоил я его. - Мы пленных не расстреливаем, а отправляем в тыл. Будете там работать, восстанавливать то, что разрушили и сожгли.
- Слава богу, - вновь заулыбался он, - для нас этот кошмар кончился. А вам, господин полковник, желаю удачи...
Как не похожи были эти пленные на тех, что брали мы под Киевом летом сорок первого! Те были наглые, смотрели на нас свысока - так, будто не они, а мы у них в плену.
На новом наблюдательном пункте мы пробыли недолго. Несмотря на то что противник оказывал упорное сопротивление, наше наступление велось в довольно высоком темпе. И за день мы раза два, а то и три меняли НП.
Части дивизии вошли в Каменку, заняли ряд сел. Окруженные, потерявшие связь между собой, небольшие группы гитлеровцев некоторое время держались. Потом сознание безнадежности дальнейшей борьбы брало верх над привычкой к дисциплине, и солдаты разбегались или сдавались в плен.
С ходу мы форсировали речку Алоля около деревни с таким же названием. Мосты были взорваны, и переправляться пришлось вброд. Из ближайших лесов и оврагов вышли крестьяне. Они стали помогать наводить мост, приводить в порядок дорогу, вытаскивать застрявшие орудия, подводы.
От их рассказов о пережитом в годы хозяйничанья фашистов бойцы лютели и с удвоенной силой дрались с врагом.
Идрица была от нас в каких-нибудь двадцати километрах. 79-й корпус обходил ее с севера, минуя наиболее сильные вражеские заслоны. Это был важный узел неприятельской обороны. Через город проходила железная дорога и несколько шоссейных. Неподалеку находились два постоянных аэродрома. Идрицу опоясывали противотанковый ров и сеть Траншей с площадками для огневых точек. Отдельные участки дорог прикрывались дотами и дзотами. Все эти укрепления создавались не один месяц. Мы имели о них довольно полное представление, почерпнутое из захваченных документов и из показаний пленных. Это облегчало нам выбор направления для удара.
...Красное солнце, обещая хорошую погоду, сползало за горизонт. Его лучи, словно нехотя, пробивались сквозь дым и пыль, поднятые взрывами и пожарами, танковыми гусеницами и выхлопами моторов. Рокот и гул неслись над землей. Начинались вторые сутки наступления на Идрицком направлении.
Утро следующего дня выдалось ясное, почти безветренное. Наше продвижение, замедлившееся ночью, снова набирало свой дневной темп. Передовой отряд, состоявший из танков и самоходок с десантниками на броне, рвался к Великой, чтобы захватить на ней броды и отрезать пути отхода 23-й пехотной дивизии противника. Да, Великая, которую мы форсировали в бою за Заозерную, описав хитрую петлю, снова вставала на нашем пути. И мы поспевали к ней раньше, чем основные силы немецкой дивизии. Это ли не было успехом!
Танки мчались по густой и высокой траве. В наш "виллис", идущий вслед за ними, врывался и крепкий аромат луговых цветов, и едкий запах выхлопных газов. Машину я остановил близ берега и поднялся на пологий холм. Отсюда лучше просматривалось русло реки, да и вообще легче было ориентироваться. Но понять, к какому именно месту относятся буквы "бр", обозначавшие на карте брод, было нелегко.
Ширина Великой в этом месте достигала двухсот метров. Глубина ее, если верить карте, колебалась от полутора до трех метров.
Я спустился к подножию холма. Ко мне подошли командир батальона, возглавлявший передовой отряд, и командиры танковых рот.
- Надо как можно быстрее отыскать брод, - сказал я им, - захватить плацдарм на том берегу и не дать противнику возможности отойти туда. А за вами переправится весь шестьсот семьдесят четвертый полк.
Не успели офицеры разойтись, как наше внимание привлек хохот, вспыхнувший в группе бойцов, расположившихся неподалеку. Мы обернулись в ту сторону, куда смотрели бойцы. Там, метрах в двухстах к югу от нас, вброд через реку шли две женщины, высоко подняв подолы своих ситцевых платьев. Они что-то кричали.
- Прекратите гоготать! - прикрикнул я на солдат. До нас донеслись слова:
- Брод только здесь!
Выйдя на берег, молодухи юркнули в кусты и, приведя там в порядок свою одежду, вышли навстречу бойцам. Я сунул карту в планшетку и поспешил к женщинам.
- Вот туточки и туточки, - объясняли они, - люди могут иттить, а тута вот - машины ваши, танки. А вон там, - одна из женщин махнула рукой на север, - коло Желудов, немец через речку прет. Там его видимо-невидимо. Раздеется, бесстыжий, и вплавь...
Все эти сведения были для нас очень полезны. Но молодухи не ограничились тем, что обрисовали нам обстановку. Обе они вызвались провести танки вброд. Первая машина медленно сползла в воду и потихоньку, будто ручной зверь на привязи, двинулась за женскими фигурками. Механик-водитель, боясь засесть, вел танк с большой осторожностью. Брод был глубокий. Но вот машина выбралась на противоположный берег. Командир передового отряда тряс женщинам руки, а они что-то объясняли ему, показывая на север.
Переправившись через реку, танки и самоходки начали разворачиваться в сторону деревни Желуды.
К броду подошла пехота. И хотя вода доходила бойцам до груди, они двигались довольно быстро.
Подкатила артиллерия на механической тяге. Орудия пришлось перетаскивать с помощью лебедки. Тем временем передовой отряд подступил к Желудам.
Возле этой деревушки действительно переправлялись охваченные паникой неприятельские солдаты. Побросав на восточном берегу оружие, сняв обмундирование, они вплавь спасались от наступавших им на пятки наших танков и пехоты. Полной неожиданностью для них оказались выкрики "Хенде хох!", раздавшиеся с трех сторон. Прибывшие десантом на танках автоматчики под командой старшего лейтенанта Симонова окружили гитлеровцев.
Место было лесистое, и фашисты попытались воспользоваться этим. Они бросились врассыпную. Но загремели очереди автоматов, несколько человек упали на землю. Остальные не стали испытывать судьбу и сдались.
Когда я подъехал к месту стычки, полуголое, а частично и вовсе голое фашистское воинство было уже выстроено. Картина была и смешной и жалкой. За три года войны я впервые видел массовое бегство немецких солдат с поля боя в слепом страхе. В поведении рядовых германской армии все отчетливее проявлялась тенденция - зря не рисковать собой.
Один из немецких офицеров, увидев, что я здесь старший, попросил разрешения обратиться.
- Герр оберет, - сказал он. - Я вижу, что нас собираются куда-то вести. Я прошу одеть всех, а если нет такой возможности - пусть лучше расстреляют в лесу. Хоть мы и пленные, но идти в таком виде по людным местам - это хуже смерти.
- Мы пленных не расстреливаем, - ответил я ему. - Это не в правилах Красной Армии. А одеть вас не во что, неужели вы этого не понимаете? О мужском и воинском достоинстве надо было думать на том берегу. Вы там делали свой выбор. А теперь становитесь в строй.
Пленных повели в том виде, в каком они были. Пока голое подразделение шло лесом, все было в порядке. Но как только оно вступило в деревню Клишино, случилось то, чего мы не предусмотрели. С гиканьем и улюлюканьем выбегали жители со своих дворов и кидали в пленных всем, что попадалось под руку. Конвойные пытались увещевать крестьян, но безрезультатно. Единственно, что мог сделать старший конвоя, - это скомандовать "Шире таг!". И немцы поняли эту команду. Чуть ли не бегом вылетели они из Клишино.