Том 07: "Перстень царицы Савской", "Люди тумана", "Прекрасная Маргарет"

– Вряд ли моя дочь когда-либо увидит его, – обронил Кастелл. – Я не думаю, что она посетит Испанию.
– Вы не думаете, но кто может знать? Один лишь бог и его святые. – Д'Агвилар опять перекрестился и принялся расписывать красоты Гранады.
Он был прекрасный рассказчик, с приятным голосом, и Маргарет с интересом слушала его, забывая о еде, а ее отец и Питер наблюдали за ними обоими. Наконец ужин был окончен, слуги убрали со стола и удалились. Тут Кастелл обратился к Питеру:
– Ну а теперь рассказывай свою историю.
Питер рассказал ему все в нескольких словах, не упустив, однако, ничего.
– Я не виню тебя, – сказал купец, когда Питер закончил, – и понимаю, что ты не мог действовать иначе. Я виню Маргарет, потому что я разрешил ей прогуляться с тобой и Бетти только до реки и приказал остерегаться толпы.
– Да, отец, это моя вина, и я прошу у тебя прощения, – сказала Маргарет так покорно, что Кастелл не нашел в себе сил бранить дочь.
– Прощения ты должна просить у Питера, – пробормотал он, – похоже, он попадет в тюрьму за это дело, да еще его будут судить за убийство. Не забывай, это был слуга де Айала, с которым наш король не захочет портить отношения, а де Айала, по-видимому, весьма рассержен.
Эти слова напугали Маргарет.
Ее сердце сжалось при мысли, что Питер может пострадать. Она побледнела, и глаза ее опять наполнились слезами.
– О, не говори так! – воскликнула она. – Питер, тебе нужно немедленно скрыться.
– Ни в коем случае, – твердо ответил тот. – Ведь я дал слово королю, а этот иностранный господин поручился за меня.
– Что же делать? – продолжала Маргарет; затем повернулась к д'Агвилару и, сжимая свои тонкие пальцы, обратилась к нему, с надеждой глядя в лицо: – Сеньор, вы так могущественны, и вы в дружбе с сильными людьми, помогите нам!
– Разве я здесь не для того, чтобы сделать это? Хотя, я думаю, человек, который может созвать половину Лондона себе на помощь, как это сделал на моих глазах ваш кузен, вряд ли нуждается в моей поддержке. Однако послушайте меня. Испания имеет здесь при дворе двух послов – де Айала, который оскорблен, и доктора де Пуэбла, друга короля. Как это ни странно, де Пуэбла не любит де Айала. Но он любит деньги, которые, вероятно, можно добыть. Итак, если обвинение будет предъявлено не священником де Айала, а де Пуэбла, который знает ваши законы и ваш суд, то… вы понимаете меня, сеньор Кастелл?
– Понимаю, – ответил купец. – Но как я могу подкупить де Пуэбла? Если я предложу ему деньги, он только потребует еще.
– Я вижу, что вы знаете его светлость, – сухо заметил д'Агвилар. – Вы совершенно правы, никаких денег предлагать не нужно. Подарок должен быть сделан после того, как будет получено помилование, не раньше. О, де Пуэбла знает, что слово Джона Кастелла так же ценится в Лондоне, как и среди евреев Гранады и купцов Севильи. В обоих этих городах я слышал о богатстве купца Кастелла.
При этих словах глаза Кастелла вспыхнули, но он только сказал:
– Может быть. Но как я могу добраться до посла, сеньор?
– Если вы разрешите, это будет моя задача. А теперь скажите, какую сумму вы считаете возможной, чтобы выручить вашего друга из неприятностей. Пятьдесят золотых?
– Это слишком много, – возразил Кастелл. – Убитый мерзавец не стоит и десяти. Кроме того, шотландец был нападающей стороной, и платить вообще ничего не следует.
– Сеньор, в вас говорит купец. Вы опасный человек, если вы думаете, что миром должна управлять справедливость, а не короли. Мерзавец не стоит ничего, но слово де Пуэбла, замолвленное королю Генриху, стоит дорого.
– Ладно, пусть будет пятьдесят золотых, – сказал Кастелл, – и я заранее благодарю вас за посредничество. Вы возьмете деньги сейчас?
– Ни в коем случае. Только тогда, когда я принесу решение о помиловании. Сеньор, я буду у вас и сообщу, как обстоят дела. Прощайте, прекрасная сеньора. Пусть святые заступятся за того покойного мошенника, благодаря которому я познакомился с вами, и благословят ум вашего отца и крепкую руку вашего кузена. До следующей встречи.
Д'Агвилар с поклоном удалился, провожаемый слугой.
– Томас, – сказал Кастелл слуге, когда тот вернулся, – ты умеешь хранить тайны. Надень-ка шапку и плащ и проследи, куда пошел этот испанец. Узнай, где он живет, и выспроси о нем все, что сумеешь. Поторапливайся!
Слуга поклонился и исчез. Кастелл прислушался, пока не донесся стук запираемой двери, потом повернулся к Питеру и Маргарет и сказал:
– Не нравится мне это дело. Я чувствую, оно принесет нам несчастье. И испанец этот мне тоже не нравится.
– Он выглядит очень благородным джентльменом и высокого происхождения, – сказала Маргарет.
– Да, очень благородным, слишком благородным, и высокого происхождения, слишком высокого, если я не ошибаюсь. Таким благородным и такого высокого происхождения… – Кастелл остановился и затем добавил: – Дочь моя, ты своим своеволием привела в движение страшные силы. Иди в постель и моли бога, чтобы они не обрушились на наш дом и не сокрушили его и нас.
Маргарет удалилась, перепуганная и слегка возмущенная – что плохого она сделала? И почему ее отец не доверяет этому красивому испанцу?
Когда она ушла, Питер, который за все время почти ничего не произнес, поднял голову и прямо спросил:
– Чего вы боитесь, сэр?
– Многого, Питер. Во-первых, что из меня благодаря этому делу вытянут много денег. Известно ведь, что я богат. А вытянуть деньги не считается тяжелым грехом. А во‑вторых, если я буду противиться, это может вызвать вопросы.
– Какие вопросы?
– Ты слышал когда-нибудь, Питер, о новых христианах, которых испанцы называют маранами?
Питер кивнул головой.
– Тогда ты должен знать, что мараны – это крещеные евреи. Так вот – я рассказываю тебе об этом потому, что ты умеешь хранить тайны, – мой отец был мараном. Как звали его, не важно, пусть лучше имя его будет забыто. Но он бежал из Испании в Англию по причинам, которые касались его одного, и взял имя той страны, откуда приехал, – Кастилии, или Кастелл. А так как закон не разрешает евреям жить в Англии, он принял христианскую веру. Не доискивайся причин, почему он это сделал, они похоронены вместе с ним. Он крестил и меня, своего единственного сына. Мне тогда было десять лет. Его очень мало интересовало, как я клялся: отцом Авраамом или святой Марией. Документ о моем крещении до сих пор лежит у меня в стальном ящике. Так вот, отец был умный человек, и он создал свое дело. Когда же двадцать пять лет назад он умер, то оставил мне немалое состояние. В этот же год я женился на англичанке, двоюродной сестре твоей матери. Я любил ее, был счастлив с ней и дал ей все, о чем она могла мечтать. Но после рождения Маргарет – это было двадцать три года назад – она заболела и уж не могла оправиться. Спустя восемь лет она умерла. Ты помнишь ее, ведь ты был уже юношей, когда она привезла тебя сюда и взяла с меня обещание, что я всегда буду помогать тебе, так как, кроме твоего отца, сэра Питера, не оставалось никого из вашего старинного рода. Сэр Питер вопреки моему совету поставил все на этого узурпатора и мошенника Ричарда, который обещал облагодетельствовать его, а сам тем временем забрал у него все деньги. Твой отец был убит при Босворте, оставив тебя без земель, без денег и в немилости, и тогда я предложил тебе кров, и ты, как умный человек, снял свои доспехи и надел суконную одежду купца, став моим партнером по торговле, хотя твоя доля в прибылях была ничтожна. Теперь ты опять сменил трость на сталь, – и Кастелл глянул на меч шотландца, лежавший на маленьком столике, – а Маргарет вызвала к жизни те страшные силы, о которых я говорил.
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Этого испанца, которого она привела в дом и нашла таким приятным.
– Вы что-нибудь знаете о нем?
– Подожди минутку, и я расскажу тебе.
Джон Кастелл взял лампу и вышел из комнаты. Вскоре он вернулся, держа в руках письмо и расшифрованный текст, написанный его собственной рукой.