Морские рассказы

Тем временем другой наш матросик решил с одним из таможенников, которые по палубе гуляли и курили, поговорить — то ли тот ему понравился, то ли просто пообщаться захотелось — не знаю, мне предыстория этого дела неведома. А таможенник оказался в плохом настроении и послал его, как говорится, на три советских буквы. Матросик же оказался вспыльчивый и обидчивый, и съездил таможеннику по роже, у того фуражка слетела, он ему, естественно, ответил тем же, ну и пошла у них махня. Их тут же бросились разнимать. Тут же капитану доложили, в общем, неприятный инцидент. С матросиком стали разбираться — мол, что случилось, чтобы он хоть как-то свое поведение объяснил. А он ничего связного ответить не может, только бормочет, что не любит, когда матом ругаются. Капитан уже просто совершенно из себя вышел и говорит: «Разбирайтесь с ним без меня, уберите, чтобы я его больше не видел.» И пошел к себе в каюту дальше квасить.
Матросика, вообще-то, жалко было — я бы все это дело замял, потому что работник он был неплохой и не квасил почти. Мне с ним долго пришлось разбираться. Но если бы он хоть какое-то объяснение своих действий мне представил, а то ведь совсем ничего сказать не может. В общем, пришлось нам его на берег списать. А в характеристике ему мы обозначили: «Матрос Ларионов по характеру крайне замкнут и необщителен.»
Кто знает, что у него там под черепушкой!
  
ДОКТОРИШКА
 
Конечно, я понимаю, что у наших чудачков есть естественные потребности, короче, им часто хочется с кем-нибудь там перепихнуться, и как только наше судно входит в гавань и бросает якорь, они все только и думают, что о разных там сексшопах и стриптизшоу, и разговоры ведут соответствующие. Раньше, на мой взгляд, была более здоровая обстановка — на берег всех пускали только втроем, и они не могли дать себе полную свободу, потому что один на другого мог стукнуть, и все эти отрицательные факты, свидетельствующие о моральном разложении, сразу же попадали в личное дело. Теперь же, когда установилась полная свобода, наши духи в иностранном порту сразу же устремляются в различные злачные места и ищут себе там забав — каждый в соответствии со своей сексуальной ориентацией. Хотя сейчас и у нас в стране в различных сексшопах и борделях недостатка, кажется, не наблюдается, но все равно, им кажется, что за границей все это как-то лучше устроено.
И вот как-то я помню, когда мы шли в Средиземном море, наш старпом уже с трудом сдерживал свою сексуальную озабоченность и все на эту тему говорил и говорил. Мне, конечно, было противно, но я никак своих чувств не выражал, и старался просто от него подальше держаться, чтобы он своими откровениями с кем-нибудь другим делился. А когда мы пришли в порт, он сразу же на берег побежал, и появился лишь вечером. Смотрю — он идет по трапу, а впереди него идет здоровенная баба, вся накрашенная, яркая блондинка, в кофте с декольте, в короткой обтягивающей юбке, а он идет сзади и так бережно ее за жопу поддерживает. Наш вахтенный как увидел эту картину, так просто дара речи лишился — ведь это запрещено, баб на судно приводить, тем более таких. Но старпом уже обо всем с мастером договорился, потому что у них с мастером на этот предмет взгляды совершенно совпадали, поэтому пришлось их пропустить. Они заперлись в каюте старпома и там всю ночь кувыркались — это мне рассказывал боцман, каюта которого по соседству располагалась, он слышал оттуда весьма откровенные звуки, можно было подумать, что мы не на торговом судне, а в пловучем борделе находимся. Потом они угомонились и заснули. А наутро он эту бабу обратно вывел, она по трапу спустилась и исчезла там, откуда пришла. А наш старпом вскоре обнаружил пропажу своих часов, золотого обручального кольца, которое он перед этим предусмотрительно с пальца снял и в ящик стола положил, и бумажника, где, кстати, кроме денег, были еще и какие-то там документы — он вообще особенно этого афишировать не хотел, но пришлось. Потому что боцман тоже вскоре пришел и стал на него матом орать, что эта блядь и его обворовала, сперла часы, деньги, и еще много чего. А вскоре и сам мастер с грустью признался, что у него тоже пропали ценные вещи и документы — он никак не мог этот факт утаить, все равно пришлось бы признаться. А все наши духи такую вонь подняли, так возмущались, что я просто диву дался — какие у них высокие моральные принципы. Слишком впечатлительные, наверное, оказались наши чудачки. А я лишний раз порадовался, что ни разу в такие истории не попадал, уж лучше воздерживаться, хотя наш докторишка и стал в последнее время как-то подозрительно активно меня уверять, что длительное воздержание вредно для здоровья — как психического, так и физического. Хотя я уже привык, что когда имеешь дело с людьми, лишенных стойких моральных принципов, то всегда рискуешь вляпаться в неприятную историю.
Я вообще в рейсе обычно ни с кем близко стараюсь не сходиться — у нас такие люди, стоит им какую-то информацию про тебя узнать, как они сразу же ее против тебя будут использовать. Поэтому я предпочитаю быть в одиночестве. Единственный человек, с которым я на судне общался — это докторишка, он был очень эрудированный и образованный человек и даже матом никогда не выражался, в отличие от всех прочих членов команды. Я частенько к нему в медпункт заходил и мы с ним о разных болезнях разговаривали. У меня был с собой «Медицинский справочник капитана», который я в рейсе постоянно изучал, и очень много полезного для себя из этой книги почерпнул. А докторишка мне разъяснения давал по всем непонятным пунктам и иллюстрировал свои слова примерами.
Вот, например, однажды в его практике был такой жуткий случай: в рейс вышел замполит — а это было еще в те времена, когда замполиты на каждом судне плавали — в совершенно ненормальном состоянии. И докторишка видел, что с ним не все в порядке, но сказать ничего не мог, потому что его бы просто не послушали, он боялся вообще связываться с этими людьми, поэтому промолчал. А в рейсе у замполита съехала крыша, он ходил, говорил сам с собой и дико хихикал, он ничего не ел и не спал по ночам, и докторишка не знал, что же делать в такой ситуации, днем замполит у себя в каюте сидел, положив ноги на стол и беспрерывно курил, а ночью отправлялся гулять по трапам, он чуть не свалился в машинное отделение, вахтенный матрос его чудом поймал в последний момент. Никакие таблетки он не принимал, хотя докторишка ему их неоднократно предлагал. И тогда докторишка решил просто подмешивать снотворное ему в чай, потому что чай он все же иногда пил. Но и это не помогало, его невозможно было усыпить хотя бы на пару часов, он только становился более тихий, а потом опять начинал демонстрировать свои заебы. А однажды ночью он чуть вообще не повесился, и докторишка совершенно случайно увидел, что он сидит в какой-то странной позе на банке у бортового ограждения, весь скорчившись, оказывается, он сделал себе петлю из галстука и уже ее затянул, если бы докторишка подошел на десять минут позже, то его бы уже никто не откачал. Но самое главное, однажды на политинформации, которые он регулярно должен был проводить на судне, это была его единственная обязанность, он достал газету «Правда» и, вместо того, чтобы начать ее вслух читать, как он это обычно делал, вдруг стал ее рвать на мелкие ровные кусочки. Наши чудачки все сразу притихли и стали наблюдать за ним с нескрываемым интересом. А замполит собрал все кусочки и отнес в гальюн, после этого вдруг достал другую газету и как ни в чем не бывало начал читать:
После того рейса докторишка решил вообще сменить специальность и устроиться работать в обыкновенную районную поликлинику, но его жена стала доставать, потому что хотела, чтобы он привозил ей импортные шмотки и косметику. Правда, таких жутких случаев, как с тем замполитом, у него больше не было, в основном легкие венерические заболевания, типа трипака или сифака, в общем, ничего страшного. Но и у самого докторишки некоторые странности я заметил — он постоянно мыл руки, никогда не обедал вместе со всеми в кают-компании и всегда ходил на камбуз со своими судками, куда кок заботливо накладывал ему еду. И еще он никогда не здоровался ни с кем из членов команды за руку, а все стремился поцеловаться с ними троекратно, по-французски, он объяснял, что это более красиво и эстетично. Мне лично на эти странности было наплевать, я-то все равно к нему хорошо относился. Но потом он стал всем рассказывать, что он, вообще-то, по национальности француз, и что его прапрабабка была знакома с самим Наполеоном. Впрочем, вскоре его и вовсе списали на берег, и больше я его не видел.